— А где сейчас те, кто учился с тобой?
— Задействованы с секретных военных операциях. На вэмпов всегда был спрос.
— Тогда почему же ты здесь? — непонимающе смотрела я на него. — Восемь лет в Академии… и всё ради чего? Ради того, чтобы терпеть эту Эжени и меня?
— Не ставь себя в один ряд с ней, — возразил Виктор и поднял наши руки на уровень моих глаз. — Вот это, — он имел ввиду чувство уюта, тепла, — то, о чём люди могут только мечтать, то, чем дорожат оборотни одного Клана.
В голове вспыхнула мысль.
Догадка. Настолько резкая, острая и дикая, что у меня сбился ход биения сердца. Оно набирало скорость, но ритмичное двойное постукивание, казалось, уже зазвучало вразнобой.
Расширившимися глазами, в которых была видна вся я, вся вэмпи, я смотрела в глаза белоголового мужчины.
В ушах всё ещё звучали его слова и шумела кровь…
Нет, это было невероятным, этого не может быть!!!
Не мо-жет!!!
… Но вспоминая свои ощущения, когда я только проснулась сегодня утром, вспоминая взгляды слуг, я всё-таки осознавала, что так оно и есть.
Вокруг был мир без конца и края, замкнутый простор, миллиарды людей, оборотней, вампиров, сотни тысяч жизней и судеб, счастливых, горьких, поломанных и только начатых. Города, страны, деревни, дни и ночи, дожди, листопады, снег и майские грозы…
А мы были одни. Мы были рядом. Мы были тенями одной вещи — крови, мы чувствовали в этом мире только одну вещь — одиночество, мы делили пополам только судьбу…
Но это было не главным. Мы были одинаковы, мы говорили на одном языке и ощущали одни эмоции. Мы были покоем друг для друга.
Я внезапно рассмеялась. Круг, разделённый пополам — не круг. Братство, рассечённое надвое — не братство. Одиночество, поделенное на двоих — не одиночество. Мысль билась в висках и рвалась наружу.
Одна на двоих.
— Мы с тобой, — произнёс Виктор, глядя мне в глаза, — связаны, но не жалкими кровными узами, которые не значат ничего, а своей природой. Мы родственники по природе и душе. Мы с тобой — одна семья.
Глава 17
31.
Сегодня я довела Марсо до бешенства, потому что все её колкие указания были мной нагло проигнорированы. Я вообще её не замечала. Как пыль под ногами. Проходила мимо, не удостоив взглядом, не слышала её слова, просьбы, даже когда она пыталась говорить со мной по-доброму. Я вообще мало чего замечала и видела: с тех небес, где я парила, немногое можно заметить.
Наверное, я была счастлива. Да, скорее всего. Я мурлыкала свои любимые песни, решая показательные уравнения, чем несказанно удивила мистера Доте, моего пожилого учителя по гуманитарным и точным наукам. Я передвигалась по дому чуть ли не вприпрыжку, я улыбалась всем и каждому, потому что…
Потому что я и впрямь была счастлива..?
Мисс Мэрви и мистер Эдмис были мной очень довольны. Я была сама вежливость, сама грация, потому что мне хотелось говорить людям приятные вещи. Мне хотелось танцевать, и я танцевала от души, кружилась в танце, растворяясь без остатка в музыке, послушная её ритму и высоте.
Мои мысли были… ни о чём. Сегодня я не мыслила, а чувствовала и упивалась этим чувством.
Подумать только, я не одна!
У меня теперь есть… семья…
Господи, какое дикое и одновременно прекрасное слово…
… Семья…
Настоящая!
Меня связывают не кровные узы, что не в силах остановить людей на пути к власти и богатству, а узы природы! Здесь, со мной под одной крышей живёт такое же как и я существо! Наши эмоции, страхи, желания — всё одного характера! Я… я никогда не думала, что так может быть! Я думала, что вся моя семья — это Киара, но теперь…
Теперь я понимаю, почему так предана Клану Жаниль, почему готов убивать за своих тигров Лэйд. Теперь мне не в чем их упрекать, потому что я — такая же.
32.
— А вообще, чёрт возьми, это странно! — возмутилась я. — По-моему, три десятка нелюдей в одном культурном доме — это явный перебор!
— Почему? — спокойно поинтересовался Виктор.
— Потому что я с собой не всегда могу нормально жить, — я посмотрела на своё отражение в витрине, — а здесь уже и другие. Но ты, конечно, не в счёт.
Наблюдатель тепло улыбнулся, но ничего мне не ответил. Мы вдвоём шли улицами Роман-Сити, а вокруг вздымались в голубую бесконечность небоскрёбы. Они нависали над нами, сверкая окнами, что будто дети перекидывали друг дружке заблудившиеся лучи солнца.
Но этим громадинам из стекла, железа и бетона было не под силу напугать меня или заставить ощутить уныние. Даже ютящиеся в их корнях бутики и магазины не могли пестротой своих витрин довести меня до тошноты. Толпы прохожих, пыль, узкие тротуары, пробки на дорогах и надрывно сигналящие автомобили — ничего не омрачало моего настроения. Город больше не владел ни моими эмоциями, ни моим вниманием. Я так редко видела его при дневном свете, я так мало знала его дневную жизнь
— а мне было плевать! Плевать на жару, на плавящийся асфальт, на давно нагревшуюся коллу в пол-литровой пластиковой бутылке, которую я несла в руках.
Нет, в руке. Одной руке. Левой.
Правую сжимал Виктор — моя стена и опора, моя семья. Та иллюзия защиты, которая несколько дней назад возникла у меня в Никитиных объятьях, здесь, рядом с белоголовым мужчиной, оказалась реальностью. И впервые в жизни я оказалась рада реальности, такой, какая она есть, без «если бы».
Мне казалось, что не было прожитых мной тринадцати лет, полных и горя, и боли, и ещё бог-невесть чего. Я вообще как-то позабыла о прошлом и будущем. Я жила только настоящим, ограждённым от всего остального высокой каменной стеной. Я была маленькой девочкой, я ни о чём не беспокоилась, я была рада тому, что у меня было, я упоённо дышала горячим пыльным воздухом и радовалась, что могу дышать, идти, видеть и говорить.
Если трезво задуматься, то всё происходящее было безумием. Нельзя так слепо доверять человеку, которого знаешь только три дня. Нельзя рассказывать ему всё, что тебя беспокоит, обнажать перед ним душу и тайны, предоставляя ему право судить и карать тебя.
Если трезво задуматься…
Но я не задумывалась.
Совсем.
Виктор ни в чём не упрекал меня. Просто держал за руку, и в этом было счастье. Такое же яркое и ослепляющее, как в полночь на поляне после ментальной близости с оборотнями. Только в этот раз я не считала себя кем-то, просто принимала правду, увиденную той же ночью в глазах Лал.
Маленькая девочка.
Тринадцать лет я не позволяла себе быть такой. Тринадцать лет я убегала от детства, наивности и излишней беспечности, чтобы однажды броситься в их объятья.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
