следует распалиться. Рубашка его оказалась порванной на спине, хотя и выглядела довольно новой: Гарри нарочно порвал ее для роли, чтобы еще больше походить на Марлона Брандо.
Наконец он обернулся к нам с Дорис: огромный, красивый, самодовольный и жестокий. Дорис читала роль Стеллы, и Гарри так запугал древнюю старушку, что та в самом деле возомнила себя молоденькой беременной девчонкой, выскочившей замуж за похотливого орангутанга, который вот-вот вышибет из нее мозги. Я тоже в это поверил. Сам я читал слова Бланш, старшей сестры Стеллы, и, ей-богу, Гарри даже во мне открыл неизвестно откуда взявшуюся увядающую алкоголичку с Юга.
А потом, когда мы с Дорис потихоньку приходили в себя после пережитого — точно очухивались после наркоза, — Гарри отложил сценарий, повязал галстук, надел пиджак и вновь превратился в обыкновенного бледного продавца из скобяной лавки.
— Ну как, нормально? — спросил он, искренне опасаясь, что не получит роль.
— Что ж, для первого чтения сойдет, — ответил я.
— Как думаете, я получу роль? — Не знаю, почему он всегда делал вид, что роль может ему не достаться.
— Мы уверенно склоняемся именно к вашей кандидатуре, — проговорил я.
Гарри очень обрадовался.
— Спасибо! Спасибо огромное! — воскликнул он и пожал мне руку.
— Не видели там внизу красивую молоденькую девушку? — спросил я, имея в виду Хелен Шоу.
— Не заметил, — ответил Гарри.
Хелен действительно пришла на пробы — и разбила сердце нам с Дорис. Мы сперва решили, что в «Клубе Парика и Маски Северного Кроуфорда» наконец появилась по-настоящему красивая и молодая актриса: вместо юных девушек нам, как правило, приходилось всучивать зрителю потрепанных жизнью сорокалетних дам.
Но в Хелен Шоу не оказалось ни грамма актерского дара. Какую бы сцену ей ни давали, она оставалась той же очаровательной девушкой с заранее заготовленной улыбкой для недовольных клиентов.
Дорис попыталась ее вразумить, объяснить, что Стелла — очень страстная девушка и полюбила неандертальца потому, что ей был нужен только неандерталец. Но Хелен снова и снова читала строчки с прежним выражением — то есть без него. Мне показалось, что даже извержение вулкана не заставит ее вскрикнуть «о!».
— Голубушка, — наконец не выдержала Дорис, — я хочу задать вам личный вопрос.
— Давайте, — кивнула Хелен.
— Вы когда-нибудь влюблялись? Ну хоть раз в жизни? Я спрашиваю, потому что воспоминания о прежней любви помогли бы вам вжиться в роль.
Хелен глубоко задумалась и нахмурила лоб.
— Видите ли, я постоянно живу в разъездах, — наконец заговорила она. — Почти все мужчины, которых я встречаю по работе, женаты, а неженатых я встретить не успеваю, потому что нигде надолго не задерживаюсь.
— Ну а школа как же? Первая любовь, все эти девчачьи слезы и переживания?..
Хелен снова глубоко задумалась.
— В школе я тоже постоянно переезжала. Отец работал на стройке, и его то и дело направляли на новые объекты. Я не успевала привязаться к людям: только поздороваешься, как уже пора прощаться.
— Гм, — сказала Дорис.
— А знаменитости считаются? — спросила Хелен. — Ну, то есть в жизни-то я ни с кем не знакома, но мне нравятся некоторые актеры.
Дорис взглянула на меня и закатила глаза.
— Ну, в каком-то роде это тоже любовь…
Хелен немного взбодрилась.
— На некоторые фильмы я ходила много-много раз! — сказала она. — А иногда даже воображала, что вышла замуж за какого-нибудь знаменитого актера. Это ведь были единственные люди, которые сопровождали нас всюду, куда бы мы ни поехали.
— Гм-гм, — сказала Дорис.
— Что ж, спасибо вам большое, мисс Шоу, — сказал я. — Спускайтесь на первый этаж к остальным, мы вас вызовем.
Мы стали искать новую Стеллу. И никого не нашли: ни одна мало-мальски свежая девица на пробы не пришла.
— Зато Бланш хоть отбавляй, — сказал я, имея в виду увядших красавиц, которые могли бы сыграть роль увядшей Стеллиной сестры. — Наверно, такова жизнь: двадцать Бланш на одну Стеллу.
— А стоит отыскать такую Стеллу, — добавила Дорис, — как выясняется, что она ничего не знает о любви.
Тогда мы с Дорис придумали хитрость: позвать Гарри Нэша, чтобы разыграл какую-нибудь сцену вместе с Хелен.
— Может, это хоть немножко ее растормошит, — сказал я.
— Было бы что тормошить! — проворчала Дорис.
Мы снова позвали наверх Стеллу и попросили найти Гарри. Он никогда не сидел на пробах вместе с остальными — да и на репетициях тоже. Когда ему не нужно было играть, он тут же прятался в каком-нибудь укромном уголке, подальше от чужих глаз. На пробах Гарри обычно уходил в справочный зал и коротал время, разглядывая флаги разных стран на стеллаже со словарями.
Хелен поднялась к нам, и мы с большим прискорбием увидели, что у нее заплаканное лицо.
— Ах, голубушка! — запричитала Дорис. — Да что же… что с вами стряслось?
— Я ужасно читала, так ведь? — спросила Хелен, повесив голову.
Дорис произнесла ту единственную фразу, какую можно сказать в любительском драмкружке плачущей актрисе:
— Да будет вам, вы прекрасно играли!
— Нет, я ходячий ледник и знаю это, — возразила Хелен.
— Вот еще глупости! Глядя на вас, никто так не скажет.
— Когда узнает получше — скажет. Именно так говорят все, с кем я знакомлюсь. — Хелен расплакалась еще горше. — Но я не нарочно такая! Просто по-другому не получается, когда вся жизнь в разъездах… Только и влюбляюсь, что в кинозвезд! А когда встречаю кого-то в настоящей жизни, меня будто сажают в большую стеклянную бутыль и я даже потрогать никого не могу, как бы ни старалась. — Хелен пощупала руками воздух, словно трогая стенки бутылки. — Вот вы спросили, влюблялась ли я в кого-нибудь. Нет, но очень хочу! Я знаю, о чем эта пьеса, знаю, какие чувства должна испытывать Стелла и почему. Я… я… я…
Новый приступ плача не дал ей договорить.
— Что, голубушка? — осторожно спросила Дорис.
— Я… — Хелен снова пощупала воображаемые стеклянные стенки. — Я просто не знаю, с чего начать!
С лестницы донеслись тяжелые шаги: как будто по ступеням поднимался водолаз в свинцовых башмаках. То был Гарри Нэш, перевоплотившийся в Марлона Брандо. Едва не волоча кулаками по полу, он вломился в аудиторию и, завидев плачущую женщину, ухмыльнулся — до
