Перекрывая стоны раненых, Флора закричала:
— Если будем и дальше так драпать, многие не выживут. Замедлите ход!
Вечность прошла с той палатки под Оксоном, промелькнуло в голове Аш; и вот опять Флора — Флора! — с грязным лицом, такая знакомая. И снова орет на нее, своего капитана.
— Мы не можем их оставить! Визиготы убивают пленных!
На грязном лице медика на мгновение сверкнули белые зубы, блеснули белки глаз; и Флора проговорила — так знакомо:
— Сучка! — и потом: — Мы тут, не беспокойся, не оставляй нас!
— Мы своих не оставляем! — прокричала Аш.
Это было сказано разом для всех: и для качающейся от усталости Флоры, уже на грани изнеможения, и для тех, кто был рядом с ней. А больше всего для самой Аш: они уносили даже тело Марка Тиддера, но тело Годфри оставили.
Аш наткнулась с размаху на доспех Томаса Моргана, потому что ее знаменосец внезапно остановился.
И вокруг них — ничего, только свой лагерь, каре фургонов; двести пятьдесят человек, и каждое лицо знакомо. Ни звука преследования.
У своего локтя она обнаружила Флору, отпустившую вперед своих добровольных помощников. Аш согнулась почти пополам. Флора тяжело дышала:
— Ты мне всегда говорила, что любой хреновый идиот может начать битву…
— … но требуется соображать башкой, а не жопой, чтобы выбраться без потерь! — Аш обернулась к своему врачу — своей подруге — и с теплым чувством обняла ее. Флора вздрогнула, когда в ее кожаную куртку врезался доспех. — За это благодари де Вира. Но мы это сделаем… — Она перекрестилась: — Бог нам в помощь.
— Аш… Что это сейчас происходит?
Мимо спешили люди, почти бегом; Анжелотти расхаживал туда-сюда вдоль цепочек аркебузиров. Аш встретилась глазами с измученным взглядом Флоры:
— Мы стараемся добраться до берега, к своим галерам…
— Нет. Я имею в виду — ЭТО.
Теперь они стали ближе. Они сияли в звездном свете, эти пирамиды, они сверкали черным. От холодного пота у Аш стало мокро под мышками и между грудями. Мужчины крестились, кто-то молился вполголоса Зеленому Христу и святой Херлене.
— Не знаю… Не знаю. У нас сейчас нет времени останавливаться и обсуждать это. Положи раненых на повозки.
Кто-то из раненых мог идти, кто-то только на носилках — Аш насчитала всего двадцать пять человек — они были пронесены мимо нее; и она отвернулась от Флоры с ее вопросами и оставила ее наедине с жестокими ежедневными обязанностями полкового хирурга; проорала Анжелотти и Герену: «Катись!» — махнув им, чтобы шли в лагерь, а сама побежала к графу Оксфорду.
Шума преследования не было, и разведчики Эвена Хью не бежали к ней с дурными новостями; но тут — самая сердцевина империи, близко главные караванные пути, и берег — в десяти милях, а там их ждут — а может, и не ждут! — венецианские суда.
Среди этих древних каменных сооружений голос военной машины смолк в ее голове; внутри нее настала тишина, когда она оказалась среди пирамид и статуй, принадлежащих Вечности — непостижимых для человека с его обыденной меркой времени.
Аш почти зримо вспомнила, как они ехали мимо, как она видела под осыпающейся разрисованной штукатуркой красные кирпичи, из которых построены эти страшные, нечеловеческие здания; мириады плоских кирпичей, вылепленных из красной почвы Карфагена.
Оно приходит интуитивно, быстрее, чем слова или мысль: знание, уверенность в своей правоте; и только потом она мысленно вернется, старательно проследит путь назад, чтобы уловить логическую цепочку, которая привела ее к этому убеждению.
Красная почва Карфагена. Из которой Рабби создал военную машину, каменного голема, машинный мозг; второй, который внешне не был похож на человека.
— Вот они. — Аш заговорила, перекрывая крики приказов, ржание коней, внезапные дальние выстрелы аркебуз. — Пирамиды. Это и есть другие голоса. Голоса, которые заговорили из-за землетрясения. Они и есть Дикие Машины.
— Что? — взволновался Джон де Вир. — Где, мадам? Аш сжала кулаками свои кольчужные рукавицы. Она не слушала графа, она глядела на горизонт, имеющий вид зазубренной линии; говорила вслух, хоть и не собиралась:
— Святой Боже, Рабби и вас изготовил?
До того как она услышала ответ, она почувствовала дрожь, вибрацию, такую слабую, что она ощущалась подошвами сапог, передавалась скрежетом через землю и воздух.
Голоса в голове оглушили ее сильнее, чем пушки Анжелотти:
— Это она.
— Это та самая!
— Та, которая слушает!
— Милорд! За нами погоня!
— Капитан Аш!
— Это — она!
Ее душа задрожала, как колокол, в который ударили.
— Нет, не она! Это другая, новая, неизвестная, не наша.
— Не та, которая слушает военную машину.
— Не та, которую мы вырастили…
— Вырастили из рабыни…
— … сделанная из человеческой крови…
— … выводили двести лет…
— Не та, которая ведет войска за нас, сражается за нас, ведет войны за нас; не наш воин…
— Это про Фарис. — Аш смотрела на Джона де Вира сквозь горячие слезы, исторгнутые из ее естества этими оглушительными голосами. — Они говорят — что… они… вырастили ее, вырастили Фарис…
Граф в своих доспехах сжимал руки Аш, глядя прямо ей в лицо, хмурясь под своим поднятым забралом, обрызганным чьей-то красной кровью.
— Некогда, мадам капитан! За нами гонятся!
— Дикие Машины… они ее вырастили — Фарис… но как?
Де Вир протянул руку и остановил адьютанта, не спуская глаз с Аш.
— Мадам, что с вами? Вы их слышите? Это — те, другие машины?
— Да!
— Не понимаю. Мадам, я простой солдат.
— Ах, черт тебя побери, — сказала Аш, дружески ухмыляясь Джону де Виру, его губы искривились в неохотной улыбке; и спустя мгновение в голове у нее снова зазвучали, перебивая друг друга, Голоса:
— Она не наша!
— Кто она?
— Тогда кто?
— Кто? Кто?
— Кто вы? — закричала Аш, не уверенная, она ли это спросила или же это эхо их голосов; оглушенная, потрясенная, падая на колени. Стальной доспех заскрипел, ударившись о разбитую дорогу, проложенную в пустыне. — Чего вы хотите? Кто вас изготовил? КТО ВЫ?
— Железные природные машиныnote 141; так нас называл он, когда говорил с нами…
Аш закрыла глаза. По обе стороны от нее раздавались шаги; кто-то — граф? — сильно тряс ее за плечи: она сбросила его руки. Она напряженно слушала — как тогда, во дворце короля-калифа; что-то, что вызывало у нее в голове одновременно и напряжение, и отключение от окружающего, и острое и неожиданное ощущение провала, пустоты, которую надо заполнить…
— Я ХОЧУ ЗНАТЬ!
В ухо ей прокричал голос Джона де Вира:
— Вставайте, мадам! Отдавайте людям приказы!
Она чуть приподнялась на одно колено, открыла глаза и увидела его лицо, кровь ручейком стекала у него изо рта к подбородку — стрела зацепила, — почти встала на ноги и проговорила:
— Да плевать мне, пусть хоть весь мир рушится, я хочу знать, что тут лезет мне в душу!
— Да ведь не сейчас, мадам! — раздраженный мужской вопль.
Мимо нее пронеслись двое к движущемуся фургону: Томас Рочестер и Саймон Тиддер, весь в бинтах; Каррачи на носилках, сделанных из двух древков алебард и чьего-то пропитанного кровью плаща. Аш поднялась на ноги, сжала кулаки, разрываемая между двумя неотложными делами.
— Это ничьи машины. Кто может владеть этими…
— Леофрик, король-калиф, какая разница!
— Нет. Они слишком… слишком велики.
Аш спокойно встретила встревоженный взгляд Джона де Вира. Этого человека просто сжигает потребность отдавать приказы, действовать, принимать срочные меры.
— Они знают о Фарис. Называют ее — «Та, которая слушает». Если она их… Но знает ли она о Диких Машинах? Она мне и слова не сказала о Диких Машинах! Никогда!
— Позже! — рявкнул граф. — Вся эта хренотень — потом! Мадам Аш, вы нужны людям!
Аш посмотрела через вздыбленную землетрясением пустыню назад — в темноту; в пяти милях от них черный город, где она оставила две смерти, еще до кровавой бойни: Годфри и ее нерожденное дитя.
Она больше не может позволить себе быть просто солдатом. А может быть, и никогда не могла.
— Милорд, вы их сюда привели, вы и выводите! — Она оскалила зубы и крепко схватила его за руку. Глаза ее под забралом сияли. Длинные сильные ноги, широко расставленные, стриженые волосы, широкие плечи — женщина-воительница, Афина Паллада. — Выводите моих ребят! Я догоню вас.
— Мадам Аш…
— Хватит с меня Карфагена! Больше такого не повторится. Я хочу узнать до того, как унесу отсюда ноги…
За черным огромным пространством, под пустым небом древние пирамиды отливают серебром; и она в своем сознании делает все то, что ей случалось делать и раньше, но теперь куда усерднее: слушает, спрашивает, требует.
