Она прыжком сорвалась с тахты и глубоко задышала, стоя посреди комнаты. Кровь на ру-ка-ве. "Под красным зна-ме-нем, — простучал поезд, — по сы-рой тра-ве!" "По тра-ве", — согласилась ведьма и поплелась в ванную. Подставив рот под струю воды, она долго пила, переминаясь с ноги на ногу, потому что поезд сотрясал паркет. "Командир полка умирает", — прошептала она своему отражению. У отражения были абсолютно круглые глаза, но спать хотелось безумно, а подушка оставалась прохладной.
Прохладной, как трава в степи, а из травы росли два железных столба, и к столбам были подвешены качели. На жёлтые палочки кто-то выплеснул с размаху целое ведро багровой краски, краска ещё не успела засохнуть. На сидении лежала в луже мальчишечья кроссовка с порванным задником. "Это всё, что осталось от командира полка, — сказал за спиной враг, — накрой это знаменем". "Тук-тук-тук", — простучал в степи поезд. "Кап, кап, кап", — отозвалась кровь, стекая с качелей на траву, и Ольга закричала, заорала в голос и села, прижав ко рту одеяло.
За окном грохотал товарный поезд, на подоконнике разрывался будильник, а в изножье тахты стоял прибежавший с поста мистер Хендридж: рука в бороде, брови домиком.
— Сон, — хрипло пояснила ведьма. — Приснилось…
— С рассветом вас, сударыня. Воды?
Ведьма замотала головой и попыталась улыбнуться.
— Я уже встаю, — сказала она. — Будильник уже… Доброе утро.
Словесник сощурился на неё, кивнул и вышел; поезда он однозначно не слышал, но поезд от этого никуда не делся.
Поезд продолжал форсировать далёкую степь.
"Всё из-за Флюка, — думала ведьма по дороге в столовую, — виноват Флюк, подло пропавший среди ночи…" Пушистый мастер сновидений знал своё дело: кошмары разлетались в клочья, не успевая приблизиться к спящей ведьме. Привыкшая к защите, она оказалась сегодня беспомощна и безоружна — и поезд выехал из кошмара в явь. Он стучал колёсами, он мелькал в сторонке, он сотрясал паркет и ковры, ступени и аллеи, и кофейник на столе, и учебник латинского, прислоненный к кофейнику…
Учебник норовил сползти вниз и до невозможности был похож на мольберт. Ольга захлопнула учебник, подпёрла кулаками щёки и наткнулась взглядом на Никиту Делика. Как в зеркало посмотрелась: Никитос, бледный, взъерошенный и несчастный, сидел точь в такой же позе за столиком напротив. Только вместо завтрака перед ним стояла одинокая чашка — кофе, конечно.
"Может быть, ему тоже снился поезд, — с надеждой подумала Ольга, — может быть, поезд снился всей гимназии? Такой всеобщий кошмар, причиной которому — резкая перемена погоды… Зима-то опять закончилась! Закончилась в одночасье — ведь кровавый след должен стелиться именно по траве (по сы-рой тра-ве), и потому поезд привёз солнышко, а солнышко принялось топить снег…"
— Доброе утро, Заворская, — сказали над ухом, и ведьма подскочила.
— Доброе утро, господин учитель!
— Сидите, — махнул математик, пролетая мимо, и навис над Деликом — с таким видом, словно поймал беднягу со стаканом водки.
— Не спится, сударь? Завтракали? Что у вас тут — кофе?
— Угу… — буркнул Никитос, вцепляясь в чашку, но Демуров чашку отобрал и придвинул к себе меню. Первая же возникшая тарелка поехала к голодающему ребёнку, и ребёнок встретил её тяжким вздохом.
— Овсянка с зеленью, — прокомментировал математик. — Приступайте.
— Я не люблю овсянку, Фёдор Аркадьевич.
— Не повезло. М-м… И сыр, пожалуй.
"Что ж это нынче приснилось Демурову, — подумала ведьма. — Или у нас новый пункт в гимназийском кодексе? Обязательная магическая диета?"
— Да не хочу я…
— Верю. И сок…
Сумасшедший дом!..
— Можно только не яблочный?
— Нельзя. Ешьте немедленно!
— Я не могу, честное слово…
— А придётся, сударь.
"С ложечки, с ложечки его покормите, господин учитель!"
— Фёдор Аркадьевич, да меня тошнит!
— Вы меня нянькой подрядили, Делик? Быстро, быстро — за маму, за папу, что там ещё…
"Что там ещё, что-то ещё", — барабанил за окном поезд, а Никита вдруг уставился на ведьму, сморгнул и принялся есть. "Я вызываю аппетит, — подумала ведьма, — это всё, что осталось от командира полка. Сегодня, — подумала она, — всё случится сегодня, кошмары просто так не снятся. Или уже случилось. С Андреем…"
Делик всё смотрел на неё, отправляя в рот ложку за ложкой, и ведьма спросила его — одними губами, но Никитос понял и прикрыл на секунду глаза. "Спит, — с облегчением поняла ведьма, — мой пират спит! Оно и понятно — ведь семи ещё нет!" "Тук-тук, — подтвердил поезд, — тук-тук-тук!"
Тук-тук, тук-тук-тук: ночь напролёт, день напролёт… Тяжёлый вышел день! Кое-как дотянув до конца уроков, истерзанная ведьма отказала в свидании пирату (пропустив мимо ушей слишком быстрое согласие) и отправилась на поиски куратора: жаловаться на последствия ночных ужастиков.
Не успела: по дороге к коттеджу преподов её перехватил великий сыщик.
— Мне велено отвести тебя к твоему врагу, прямо сейчас, — заявил Никитос, не утруждаясь предисловиями. — Ты пойдёшь?
Поезд немедленно умолк; не зная, чему удивляться больше, Ольга решила вовсе этого не делать и согласно кивнула.
— Под красным знаменем, — пробормотала она. — На поезде поедем?
— Ну да, — сказал Делик, тоже ничуть не удивившись, — только давай быстрее, я по дороге всё объясню.
Вот так, в шесть часов пополудни, ведьма оказалась в вагоне собственной галлюцинации: согласитесь, это было вполне достойным завершением кошмара.
Поезд — самый настоящий — летел через степь.
Вон из пределов гимназии.
***
Вагон, деревянный, древний, со щелями в палец шириной, продувался насквозь. Ветер шнырял по нему, как дитя, пробравшееся в кладовку: не пропуская в вожделенном хранилище тайн ни единого экспоната.
Маленькую ведьму содержимое вагона не интересовало нисколечко. Мешки с каким-то зерном, припорошенный соломой ржавый металлолом и гора старой обуви: грязь невероятная! Но остальные вагоны (в количестве трёх штук) оказались наглухо заперты, а вот в этом дверей не было вовсе. Великолепный обзор. Усевшись в тамбуре на верхней ступеньке, ведьма курила одну сигарету за другой и мрачно разглядывала окрестности. Тоже, в общем-то, глянуть не на что.
Степь да степь кругом.
Круг замкнулся.
Мадам Окстри, помнится, объясняла, что слова "начало" и "конец" исходят из одного корня, и сей лингвистический факт был, несомненно, исполнен глубоким философским смыслом. Семнадцатого августа Ольга сюда прибыла — степью, семнадцатого ноября уезжает — по степи. Большое sorry, мадемуазель Заворская, но пора и честь знать.
Радовало одно: поезд, похоже, никуда не спешил.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
