— Разве дети не теряют отцов на войне? — спрашиваю я. — И она отняла у него метку. Как ты думаешь, он ей нужен или нет?
Унна молчит, и я вижу, как опускаются ее плечи. Она не отрывает более взгляда от окна, и время течет мимо места нашего заточения спокойной рекой, отсчитывая последние мгновения жизни наследника Асморанты.
И вот за окном край солнца касается горизонта, и из груди Унны вырывается легкий вскрик. Она подходит к окну и решительно опускает шкуру, оставляя нас в полутьме переносного очага, который нам дали во временное пользование стражники.
Сложенные в ряд брикеты орфусы кажутся красноватыми в свете пламени, как и ее шрам.
Унна ждет. Долго и напряженно она вглядывается в огонь, и я могу с легкостью сказать, о чем она думает. Она надеется на вмешательство Энефрет, надеется, что та придет нам на помощь, хоть и лишила уже своей метки наследника Асморанты.
Унна не смотрит в окно, за которым медленно опускаются на землю сумерки. Как будто не видеть ночи означает для нее не видеть его смерти.
В тишине, накрывшей нас вместе с темнотой, звуки гаснут, как будто мрак их ловит цепкими пальцами и съедает, один за другим. Треск пламени. Дыхание ветра. Бормотание сторожей за дверью.
Унна неподвижно и безмолвно сидит у огня, я усаживаюсь на жесткую лавку, служащую мне постелью, думая о том, что Л’Афалия тоже может быть уже мертва. Может лежать в снегу где-то прямо за порогом дома фиура или на дороге, ведущей из Асморы в Шинирос.
Она сбежала, но далеко по снегу ей не уйти. А путники из окрестных деревень вряд ли возьмутся довезти до Шина или Асмы такую, как она. Уж слишком она не похожа на людей Цветущей долины.
Энефрет позволила Серпетису умереть. Может, и Л’Афалия уже выполнила какую-то только ей ведомую часть плана и стала не нужна?
— Цилиолис, — шепчет Унна, и я вижу, что она испуганно смотрит в сторону окна. — Что это?
— Где? — Я смотрю на закрывающую нас от мира снаружи шкуру, но ничего не вижу.
— Смотри же!
Унна и я замираем, когда шкура на окне начинает шевелиться, как будто кто-то снаружи пытается ее откинуть. Это не может быть стража — я слышу их едва различимые «вот холодрыга» и «дочка Загмиса? Да в жизни не поверю» за дверью, и на мгновение безумная мысль об Инетис, которой удалось сбежать, охватывает мой разум.
Я подхожу и откидываю шкуру рукой, и отшатываюсь, когда мне в лицо едва не вонзается лезвие ножа. Его держит покрытая снегом рука, а потом я замечаю за рукой большие круглые глаза и мокрые, тоже припорошенные снегом волосы. Он не тает на них.
— Л’Афалия! — шепчет Унна, тут же оказываясь рядом.
Окно слишком маленькое, чтобы выбраться, но Л’Афалия и не пытается нас спасти. Она смотрит на Унну и кивает — так решительно, словно та что-то сказала ей без слов.
— Я… добрась… — И исчезает из виду.
— Л’Афалия! — шепчет Унна, высовывая голову в окно, но тут же отшатывается, глядя на свои испачканные чем-то руки, а потом на меня огромными от волнения глазами. — Ох. Она ранена. Она серьезно ранена! Она упала возле стены!..
Я только сейчас замечаю на шкуре и на каменной стене черные следы. Это кровь — не человеческая, но кровь той, что только что говорила с нами.
— Л’Афалия! — снова зовет Унна, высовываясь в окно. — Очнись! Л’Афалия!
Ее голос взвивается ввысь вместе с ветром.
— Тише, нас могут… — начинаю я, но не успеваю предупредить.
— Эй, что тут за разговоры?! — Заглянувший за угол стражник, видимо, столбенеет при виде заметенной снегом фигуры, лежащей у окна. Я слышу, как он втягивает носом воздух, не веря своим глазам. — Так это та самая девка! Тащи ее к фиуру! Быстро, быстро! Хватайте ее, пока она не сбежала! А ты! Ну-ка быстро закрой окно!
Унна оборачивается ко мне, ее пальцы сжимаются в кулаки, а шрам проступает на лице темной полосой. На ее лице страх и какая-то безумная надежда.
— Они понесут ее к фиуру, — говорит она, пока мы оба прислушиваемся к легкому переполоху у стены склада. — Там Инетис. Только бы успели. Только бы успели.
Я слышу ругань, глухой стук и стон — видимо, даже раненая Л’Афалия пытается сопротивляться. Короткий обмен репликами — и шаги удаляются, чтобы почти сразу приблизиться снова.
— Вы, там! Сидеть тихо!
Но мы и так затаили дызание.
— Только бы успели, — повторяет Унна, и я неожиданно злюсь на нее и перебиваю:
— Хватит.
Она замолкает, на лице — смесь обиды и растерянности, но я не извиняюсь. Л’Афалию унесли прочь, и теперь нам остается только ждать и верить, что ребенку хватит ее присутствия в одном доме с фиуром, чтобы что-то сделать.
Чтобы спасти… вот только я не знаю, кого он решит спасти: своего отца, умирающего от ран, или мать, снова ставшую пленницей, только на этот раз в чужом доме.
Я готов к чему угодно, и все же дыхание перехватывает, когда мир вокруг нас начинает колебаться, как нагретый огнем воздух. Это магия, такая сильная, что на руках у меня становятся дыбом волосы. Сердце колотится, дыхание перехватывает, а в горле появляется комок, который никак не получается сглотнуть.
— Цилиолис! — слышу я голос Унны где-то вдалеке. — Цилиолис, где ты?
Я успеваю схватить ее
