за руку, а потом дровяной склад исчезает. Все вокруг становится белым и красным, как снег и кровь, и даже небо кажется покрытым темными каплями. Мы где-то в другом месте, в другом мире и как будто в другом времени, потому что вокруг светло, как днем.
Это не та магия, что носила нас с Серпетисом взад-вперед по воле Энефрет.
Эта магия выворачивает наизнанку и жжет изнутри. Ломает руки и ноги и наполняет рот едкой желчью. Она слишком сильная — она неуправляемая, потому что тот, кто ей пользуется, еще слишком мал, чтобы справиться с тем, чем владеет.
Кровь исчезает с неба, и вокруг остается только снег и на землю темной тканью снова падают серые сумерки. Мы все оказываемся свалены друг на друга — я, Унна, охающая и держащаяся за живот Инетис, Л’Афалия, холодная и неподвижная, кричащий от страха и боли Кмерлан.
Я поднимаюсь и тут же бросаюсь на помощь сестре, обжигаясь смертельным холодом исходящей от ее живота магии. На несколько мгновений Инетис кажется окутана золотистым светом — тем же, что жжет сейчас мою кожу в том месте, где оставила метку Энефрет. Потом оно исчезает. Быть может, мне просто привиделось.
Рядом со мной Унна помогает встать Кмерлану. Л’Афалия замерла на земле, и на мгновение мне кажется, что она мертва, но губы ее разжимаются, чтобы выпустить свистящий выдох, и я понимаю, что ошибся. Пальцы ее скребут, загребая снег, когда она пытается перевернуться и подняться. Унна подбегает к ней.
— Где мы? — тихо спрашивает Инетис. Она прижимается ко мне — на пронизывающем зимнем ветру мы все оказались без теплой одежды. — Цили, что это впереди?
Серая длинная полоса прорезает землю в трех десятках шагов от нас. Я открываю рот, чтобы сказать, что не знаю, но тут Унна подает голос:
— Это Шиниру.
Серая река. Граница Шинироса, граница всей Асморанты — и место, где вчера случилась первая кровопролитная битва между побережниками и людьми Цветущей долины.
Но почему здесь так тихо? Где войско, где люди?
— Нам надо уходить отсюда, — говорит Инетис, и в голосе ее я слышу ужас. — Надо уйти отсюда как можно быстрее.
Унна подхватывает Л’Афалию под спину и помогает сесть, но встать сама акрай не может. Она прислоняется мокрой головой к плечу Унны и тихо стонет, и этот стон и наши голоса — единственные звуки в этой белой пустоте.
— Мне холодно, — говорит Кмерлан, прижимаясь к матери, и я наклоняюсь и подхватываю его на руки.
Не время и не место играть в сына правителя, на таком холоде он в два счета подхватит лихорадку. Мы обнимаемся, чтобы согреть друг друга, я вижу, как стремительно синеют губы Инетис на морозе.
— Где мы, мама? — шепчет Кмерлан. — Почему мы тут оказались?
— Чтобы найти Серпетиса, — выстукивают зубы Инетис. — Нам нужно найти его, пока он… еще жив.
Унна оглядывается вокруг, все еще удерживая Л’Афалию, но снежная долина пуста и холодна. Здесь нет тел, и это не то место, где кипела вчера битва. Ребенок перенес нас не туда, куда нужно. Здесь ничего нет.
— Держитесь! — кричит Инетис, и мир вокруг снова колеблется, а белоснежное покрывало под ногами вдруг становится грязно-коричневым.
— Мама! — вскрикивает Кмерлан, прижимаясь лицом к моему плечу, и мне тоже хочется закрыть глаза.
Теперь мы точно там, где была битва, и лучше бы мне не видеть того, что я вижу.
Повсюду на грязном снегу лежат тела. Кучи тел, из которых сложены настоящие горы, и среди них я вижу женские, с темно-фиолетовой кожей и безжизненными круглыми глазами, и какие-то странные зелено-желтые, тянущие к небу длинные руки с большими когтями. Мертвые. Так много мертвых, которых некому предать земле или вековечному лесу.
Я вижу, как Унна отчаянно пытается поднять с земли Л’Афалию — и возношу хвалу Энефрет, когда ей это удается. Глаза Л’Афалии расширены от ужаса, она озирается вокруг и, кажется, с трудом удерживается от обморока. Она что-то бормочет и делает шаг вперед, к телам таких же, как она, лежащим вперемешку с телами воинов Асморанты, и долго кричит, мотая головой, как безумная.
— Инифри! — рыдает она. — Инифри!
Но Энефрет не вернет их к жизни. Не после того, как предрекла большую смерть.
— Унна, прошу тебя, ищи его, пока не поздно! — выкрикивает Инетис как будто через силу, и я понимаю, что эти слова — не ее, а ребенка, отчаянно пытающегося спасти своего отца.
Плач Л’Афалии разносится вокруг, как крик одинокой птицы. Инетис бьет дрожь, Кмерлан так сильно прикусил губу, что я боюсь, что он ее прокусит.
Унна перебегает от тела к телу, оглядывается вокруг, а мир снова начинает колебаться, и я понимаю, что магия ребенка снова готова нас переместить.
— Он устал, — шепчет Инетис. — Он сможет сделать это еще один раз. Унна, пожалуйста. Пожалуйста, найди его, пока мы не остались здесь!
Унна бросается туда-сюда, наклоняется к телам, заставляет себя коснуться их, поднять руку или ногу, чтобы разглядеть, кто лежит под ними. Безрезультатно. В этой куче тел, в этих десятках и сотнях найти белокурого наследника Асморанты просто невозможно.
— Здесь! — вдруг выкрикивает она, и я вздрагиваю от эха, раскатившегося по этой безмолвно-тихой пустоте и на мгновение заглушившего вой Л’Афалии. — Здесь, это он! Это он, но я не смогу поднять его… Он слишком…
— Держи его за руку, — говорит Инетис, и в этот момент мы оказываемся в нигде.
Магия ребенка перемещает нас снова, и тут же мир наполняется
