— Смотри не переработайся, — забеспокоилась она. Но он уже подхватил свои пергаменты и нес их к двери. Янни дождалась, покуда он вышел, и поспешно загородила путь Бендиру, тоже устремившемуся к двери. — Погоди! — велела она.
Он мрачно осведомился:
— Зачем?
— Затем, что Рэйн больше не может нас слышать, — со всей прямотой сказала она. Это привлекло его внимание. Бендир в изумлении уставился на нее сверху вниз.
Янни Хупрус долго молчала… Потом набрала полную грудь воздуха и начала говорить:
— Драконье бревно, Бендир… Надо нам избавиться от него, и как можно скорей. Взломай его. Быть может, ты прав и пора уже Хупрусам обзаводиться своим собственным кораблем. Или, во всяком случае, пускай оно хранится уже распиленным на брусья и доски. И, главное, уничтожь тварь, которая в нем заключена. А иначе как бы нам не потерять твоего брата, Бендир! Бревно, а не Малта — вот корень всех его бед. Оно прямо-таки пожирает его разум… — Она перевела дух. — Я боюсь, как бы он не утонул в чуждых воспоминаниях. Он и так уже идет по узенькой тропинке над пропастью. Надо любым способом держать его подальше от города!
Бендир озабоченно нахмурился, и у Янни отлегло от сердца. Бендир не притворялся — судьба младшего брата действительно была далеко не безразлична ему. До какой степени не безразлична — явствовало из его следующего вопроса:
— Взломать бревно? Прямо сейчас, еще прежде, чем он уедет в Удачный на этот их летний бал?… Ох, мама, нехорошо же получится! Мало ли что он согласился не принимать никакого участия в судьбе бревна! У него сейчас, можно сказать, самое счастливое время в жизни наступает. И что же, все ему отравить? Заставить мучиться и думать, правильно ли он поступил?…
— Ты прав, сынок. Хорошо. Дождемся, пока он благополучно уедет. Он, наверное, проведет в Удачном уж никак не меньше недели. Вот тогда ты и займешься бревном. И пусть, когда он вернется, дело будет уже сделано — ничего не отменить и не исправить. Да, так будет лучше всего.
— Он же меня будет во всем винить… — По лицу Бендира пробежала темная тень. — Вряд ли наши отношения от этого сильно улучшатся…
— Нет. Винить он будет меня, — заверила его мать. — Я уж постараюсь, чтобы так оно и случилось.
Над гаванью Удачного нависла темная ночь. Совершенный чувствовал это. Ветер переменил направление. Теперь обоняние изваяния улавливало запахи города. Совершенный поднял руку и потрогал нос. Очень осторожно его рука поползла выше, начала ощупывать колючее месиво щепок, где раньше были глаза…
— Больно? — тихо спросила Янтарь.
Он немедленно отнял руки от лица.
— Мы не знаем такой боли, как люди, — заверил он ее. И немного погодя попросил: — Расскажи мне о городе. Что ты видишь отсюда?
— Ну… — Он слышал, как она завозилась на носовой палубе. Прежде она лежала на спине, подремывая, а может, глядя на звезды. Теперь перекатилась на живот. Его доски ощущали тепло ее тела. Она стала рассказывать: — Повсюду кругом нас — сплошной лес мачт. Как черная щетина на фоне звезд. На некоторых кораблях горят крохотные огоньки, но не на многих. Зато в городе очень много огней. Они отражаются в воде и…
— Хотел бы я их увидеть, — пожаловался он тихо. И чуть громче добавил: — Я так хотел бы что-нибудь увидеть! Хоть что-нибудь! Но вокруг меня только тьма, Янтарь. Достаточно скверно было валяться слепым там, на берегу, но со временем я вроде как приспособился. А вот здесь, на воде… Я не вижу ни людей, что проходят мимо меня по причалам, ни кораблей, которые становятся рядом. На пристани мог бы разразиться пожар, а я и не знал бы ни о чем, пока не стало бы слишком поздно… Тоже мало радости, но мы ведь скоро отправимся в море! И вы ждете от меня, что я вслепую ринусь в этот простор?… Я же хочу, чтобы все прошло хорошо. Я правда хочу! Но я очень боюсь, что у меня ничего не получится…
— Просто доверься нам, — сказала она, но он расслышал беспомощность в ее голосе. — Мы станем твоими глазами, Совершенный. Если нас будет ждать впереди опасность, клянусь, я встану здесь, рядом с тобой, и расскажу тебе обо всем, что нам встретится!
— Слабое утешение, — помолчав, ответствовал Совершенный. — Боюсь, это слабое утешение.
— Я понимаю. Но это все, что я могу тебе предложить.
Он замолчал и прислушался. Волны легонько шлепали по его корпусу. Поскрипывали канаты. Вот прозвучали шаги — кто-то прошел мимо. Вечерние звуки Удачного достигали его слуха… Он стал гадать про себя, сильно ли изменился город с тех пор, когда он последний раз видел его. А ведь перед ним лежала будущность, полная все той же непроницаемой тьмы!..
— Янтарь, — окликнул он негромко. — Очень трудно оказалось поправить руки Офелии? Насколько сильно они пострадали?
— Ожоги оказались неглубокими, разве что лишь в нескольких местах. Моим главным затруднением было сохранить пропорции ладоней и пальцев. Поэтому мне пришлось не просто счистить горелое, но попросту переделать обе ее руки. И при этом снять некоторое количество диводрева, совсем не пострадавшего от огня. По-моему, самым трудным для нее было сохранять неподвижность, пока я работала, а для меня — сосредоточиться на том, что я делала, и не думать, что, возможно, причиняю ей боль.
— Так ей было больно?
— Как знать?… Сама она говорила, что нет. Как и ты, она все внушала мне: дескать, живые корабли ощущают боль не так, как мы, люди. И тем не менее я полагаю, что доставила ей массу неприятных минут. Она рассказывала, что снятие стружки вызывает у нее чувство потери. Это была одна из причин, по которой я вернула ей все, что могла, в качестве украшения. Еще она сказала, что после того, как я все закончила, ее руки казались «неправильными»… — Янтарь помолчала. — Помнится, я ужасно расстроилась, ведь я сделала для нее все, что смогла. Однако потом, когда я навестила ее перед отплытием, она утешила меня, сказав, что привыкла к новому виду своих рук и очень ими довольна. Еще она очень хотела, чтобы я изменила ей волосы, но капитан Тенира запретил. Он сказал, они не могли так долго задерживаться в порту. Правду тебе сказать, я даже обрадовалась. Понимаешь, диводрево, оно… с ним очень трудно работать. Я даже сквозь перчатки все время чувствовала, как оно пытается меня затянуть…
Ее последние слова он попросту не расслышал. Он вдруг воскликнул:
— Ты могла бы срезать мне бороду!
— Что?… — Она вскочила на ноги одним слитным движением, словно потревоженная и взлетающая птица. — О чем ты, Совершенный?
— Ты могла бы срезать мою бороду, переделать ее и приколотить на место в качестве нового лица. И я бы снова стал видеть!
— По-моему, это безумная мысль, — сказала Янтарь.
— Правильно. Безумная мысль сумасшедшего корабля. Нет, Янтарь, все должно получиться! Смотри, сколько тут дерева! — И, подняв руки, он собрал в горсти свою действительно пышную бороду. — Уж на новые-то глаза точно хватит! И ты точно могла бы это сделать!
— Я не посмею, — ответила она.
— Почему?
— А что скажут Альтия с Брэшеном? Одно дело — чуть-чуть подправить руки Офелии. И совсем другое дело — полная переделка твоего лица!
Он скрестил руки на груди:
— А какая разница, кто там что скажет? Я что, принадлежу им? Я их раб?
— Нет, но…
Он пропустил это «но» мимо ушей.
— Когда ты «покупала» меня, разве ты не говорила, что это просто формальность для посторонних, уступка принятым правилам? Ты утверждала, что я сам себе хозяин. Всегда, дескать, был и всегда буду. И потому мне сдается, что мне тут и решать!
— Может, и так. Но соглашаться или нет — зависит уже от меня.
— А с какой стати тебе отказываться? Ты хочешь, чтобы я так и оставался слепым? — Он почувствовал, как внутри зашевелился гнев. Зашевелился и запросился наружу. Совершенный проглотил его, точно подступившую к горлу желчь. Он знал: злиться на Янтарь бесполезно. Она просто повернется и уйдет.
— Конечно нет. Я ни в коем случае не желаю этого. Но я очень боюсь и разочаровать тебя, Совершенный. Дело в том, что я никак не могу понять диводрево. Руки говорят мне одно, а сердце — другое. Мне было… очень трудно работать с Офелией. Помнишь, она сказала, что чувствует «неправильность»? А я чувствовала… нечто более тонкое. И очень смахивавшее на святотатство…
Последнее слово она произнесла совсем тихо. Совершенный отчетливо ощущал смятение резчицы.
— Для Офелии ты это сделала, — сказал он. — А для меня не хочешь!
— Есть большая разница, Совершенный. Работая с Офелией, я удаляла поврежденное дерево. А ты говоришь о том, чтобы, наоборот, приделать кусочки диводрева, сделав из них новые глаза. Я же, как ты уже знаешь, не могу понять природу диводрева. Станут ли приделанные части единым целым с тобой, оживут ли они? Или так и останутся приколоченными деревяшками?
