«И что же тут предосудительного? Не понимаю!»
«Суть не в том, что он делает. Творит-то он все добрые дела, даже благородные. Но вот цель, о которой я крепко подозреваю… Проказница, он хочет стать королем. Поэтому он так всех и балует. Он берет деньги, которые они ему откладывают из добычи, и покупает им то, что они могли бы сами себе купить. И делает так не потому, что это правильно и хорошо, а просто чтобы они хорошо думали о нем, да и о себе тоже. Чтобы связали это ощущение гордости с его приездами к ним…»
Она тогда покачала головой:
«Все-таки не вижу, что в том плохого? А вот хорошего, наоборот, масса. Уинтроу, ну почему ты такой подозрительный? Не приходило тебе в голову, что, может быть, он хочет стать королем Пиратских островов как раз для того, чтобы легче было добрые дела совершать?»
Он спросил:
«А ты сама-то вполне в этом уверена?»
Ему она соврать не могла. Все еще не могла.
«Не знаю, — честно ответила она. — Но я очень надеюсь, что так оно и есть. Тем более что в любом случае результат один и тот же…»
«Пока — действительно, — сказал Уинтроу. И мрачно предрек: — Но это только пока. Как-то еще все обернется со временем — будущее покажет…»
Теперь она раздумывала об этих словах, глядя на быстро приближающуюся гичку. Нет, все же ее юный родственник был слишком уж подозрителен. Некая не лучшая часть его души не могла принять Кеннита как силу, приверженную добру. Вот и все.
Шлюпка подошла к борту, с которого уже свисал веревочный штормтрап. То, что сейчас должно было последовать, причиняло Проказнице настоящую боль. Последнее время Кеннит наотрез отказывался от лебедки и сам лазил по трапу на борт. Каждый раз на такой подъем, по крайней мере для Проказницы, уходила целая вечность. Каждая очередная ступенька заставляла ее бояться, что вот сейчас он поскользнется и упадет, да еще и сломает себе что-нибудь, ударившись о лодку внизу. Или, того хуже, свалится в воду и либо потонет, либо угодит в пасть морским змеям, благо змеев в этом году была прямо-таки напасть. Проказница не припоминала, чтобы когда-либо раньше они были так многочисленны. Или так смелы. Жуть какая-то, да и только!
Так или иначе, скоро его деревянная нога бодро простучала по ее палубе. Проказница облегченно вздохнула и стала с нетерпением ждать, чтобы он к ней подошел. Всегда, возвращаясь на корабль, он первым долгом шел к ней поздороваться. Иногда в сопровождении Уинтроу. Раньше приходила и Этта, но она в последнее время стала избегать носовой палубы. Проказница про себя находила это решение очень мудрым.
На сей раз, повернувшись ему навстречу, она увидела, что он был один. Ее улыбка так и засияла теплотой. Как она любила эти минуты, когда они разговаривали наедине, и Уинтроу не мешал им ни заковыристыми вопросами, ни взглядами, полными сомнения!
Кеннит ответил на ее улыбку самодовольной усмешкой.
— Ну, госпожа моя? — спросил он. — Готова принять на борт еще немножко сокровищ? Я договорился, что после полудня нам еще кое-что привезут…
— А что именно? — поинтересовалась она, хорошо зная, как любит он перечислять новые приобретения.
— Ну… — протянул он, смакуя. — Немножко великолепнейшего вина в таких, знаешь, маленьких бочонках. Пачки чая. Серебро в слитках. Немножко шерстяных ковров совершенно невиданных расцветок и узоров. Подборочку книг в самых изысканных переплетах. Поэзия, знаешь ли, а также иллюстрированная естественная история и несколько журналов путевых заметок. Я их, пожалуй, оставлю себе, хотя и Этта с Уинтроу их, конечно, прочтут. А еще будет съестное: мешки с мукой, кадки масла, бочки рома… Ну и деньги, немалое, доложу тебе, количество, причем самой разной чеканки. Рафо на «Счастливчике» очень неплохо поработал! И я очень доволен тем, как приободрился Кривохожий…
Внимание Проказницы привлекло упоминание о книгах. Она заметила, погрустнев:
— Это значит, что Уинтроу по-прежнему будет проводить все свое свободное время взаперти с Эттой?…
Кеннит улыбнулся. Перегнувшись через поручни, он дотянулся и погладил ее волосы. И сказал, перебирая пальцами густые, тяжелые пряди:
— Верно. Он по-прежнему будет отвлекать Этту, а она — занимать его. Представляешь, сколько времени будет у нас с тобой, чтобы обсуждать наши интересы и планы на будущее?
От его прикосновения по ее плечам пробежала легкая дрожь. Она испытала смятение, но это было восхитительное смятение.
— Так значит, ты нарочно их свел, чтобы мы могли побольше быть наедине?
— А зачем бы еще? — Он взял в руку еще одну прядь, изваянную из диводрева, но такую живую. Она покосилась на него через плечо. Его бледно-голубые глаза были сожмурены в щелки. «Необычайно красивый мужчина, — подумалось ей. — Такая жестокая красота…» А он продолжал: — Ты ведь не возражаешь, надеюсь? Этта, бедняжка, совершенно неграмотна. В публичном доме ведь получают не слишком широкое образование… Уинтроу же — терпеливый наставник, гораздо терпеливее, чем мог бы быть я. И он, в некотором смысле, вручит ей орудия самоусовершенствования, дабы, когда она оставит корабль, ей более не пришлось возвращаться к своему низкому ремеслу…
— Так Этта… покинет нас? — задохнулась Проказница.
— Конечно. Я же в свое время взял ее с собой на «Мариетту» только для того, чтобы уберечь от опасности. У нас с ней слишком мало общего. Она была добра и очень помогла мне, пока я выздоравливал после ранения. Но мне трудно закрыть глаза на то, что она, по сути, и явилась причиной моего увечья. — И он одарил Проказницу кривоватой улыбкой. — Уинтроу даст ей начатки образования, и, вернувшись на берег, она будет годиться на большее, чем только ложиться и раздвигать ноги. — Тут его лоб прорезала задумчивая морщина. — Мне представляется, мой долг — прежде чем расставаться с людьми, делать их чуть лучше, чем они были до нашего знакомства… Как тебе кажется?
— А когда Этта с нами расстанется? — спросила Проказница, еле-еле удержавшись, чтобы не показать охватившего ее нетерпения.
— Ну… Наша следующая стоянка будет в Делипае. Там раньше был ее дом. — И Кеннит улыбнулся собственным мыслям. — Никто, правда, не может загодя сказать, как пойдет дело. Я, конечно, силой выставлять ее не буду…
— Конечно, — отозвалась Проказница. Он гладил и свивал толстую прядь ее черных волос, и их кончики щекотали ее нагое плечо.
Кеннит держал под мышкой пакет, нечто завернутое в грубую, толстую мешковину.
— Какие дивные у тебя волосы, — проговорил он негромко. — Когда я увидел это, то сразу подумал о тебе… — Он развернул с одного конца свой пакет, запустил туда руку и потащил наружу нечто красное. Встряхнул — и это оказалась алая ткань, большой отрез алой ткани, невероятно тонкой и легкой. Он протянул ее Проказнице: — Я подумал, ты могла бы повязать этим волосы!
Она ужасно разволновалась:
— Какой подарок! Мне никто ничего подобного не дарил! Ты вправду уверен, что хочешь мне это отдать? Тут же ветер, морская сырость… они могут испортить…
Между тем, говоря так, она уже встряхивала и разглаживала прекрасную ткань. Потом свернула ее и приладила себе на лоб. Кеннит взял концы и связал их у нее на затылке. Он сказал:
— Испортится — значит, придется новую тебе подарить! — Склонил голову к плечу и восхищенно улыбнулся, негромко добавив: — Какая же ты красавица! Моя пиратская королева…
Уинтроу осторожно расстегнул замочек, скреплявший створки деревянного книжного переплета. Осторожно раскрыл… и почти сразу благоговейно ахнул:
— Невероятно!.. — Вскочил и отнес раскрытый том поближе к иллюминатору, подставив свету богато декорированную страницу. — Какие детали! Какая изысканность!
Этта медленно подошла и заглянула в книгу поверх его плеча.
— Что это? — спросила она.
— Это травник… то есть книга о травах и всяких растениях. С рисунками, описаниями и указаниями, что как применять. Только такого роскошного я до сих пор еще не видал! — И Уинтроу бережно перевернул страницу, явив свету еще бездну красоты. — Даже у нас в монастырской библиотеке ничего подобного нет! Это, должно быть, неправдоподобно ценная книга! — Он чуть коснулся пальцем бумаги, обводя контур нарисованного листка. — Это перечная мята. Видишь? Все морщинки обозначены, все крохотные волоски на листке! Вот это, я понимаю, художник!
Они находились в маленькой каюте, которую когда-то — давным-давно — Уинтроу делил со своим отцом. Все приметы тех недобрых времен давно исчезли отсюда, да не сами собой, а были тщательно искоренены. Теперь здесь была лишь опрятно застланная койка, маленький складной письменный стол да ящик с манускриптами, свитками, книгами. Уинтроу начал было давать Этте уроки в капитанской каюте, но Кеннит вскорости заявил, что они слишком шумно возятся со своими книжками, перьями и бумагой. И выгнал их заниматься в каюту Уинтроу. Уинтроу не возражал. Никогда прежде у него не было столь обширного и свободного доступа к письменному слову.
