В Союзе в прошлом году так и сказали: «Пастернак не достоин, чтобы его клали в Кремлевку». Зин. Ник. говорит: «Пастернак требует, чтобы мы не обращались в Союз».
3 февр. Был у Пастернака. Он лежит изможденный – но бодрый. Перед ним том Henry James. Встретил меня радушно: «читал и слушал вас по радио – о Чехове, ах! – о Некрасове, и вы так много для меня… так много…» и вдруг схватил мою руку и поцеловал. А в глазах ужас… «Опять на меня надвигается боль – и я думаю, как бы хорошо [умереть]…» (Он не сказал этого слова). «Ведь я уже сделал [в жизни] все, что хотел. Так бы хорошо».
Все свидание длилось три минуты. Эпштейн сказал, что операция не нужна (по крайней мере сейчас). Главное – нерв позвонка. Завтра приедет невропатолог… Познакомился я у постели Бор. Л-ча с Еленой Ефимовной Тагер, очень озабоченной его судьбой. Мы сговорились быть с нею в контакте. Сегодня и завтра я буду хлопотать о больнице. О Кремлевке нечего и думать. Ему нужна отдельная палата, а где ее достать, если начальство продолжает гневаться на него.
Ужасно, что какой-нибудь Еголин, презренный холуй, может в любую минуту обеспечить себе высший комфорт, а Пастернак лежит – без самой элементарной помощи.
7 февраля….в 12 – в город. Подыскивал больницу для Пастернака. В «7-м корпусе» Боткинской все забито, лежат даже в коридорах, в Кремлевке – нужно ждать очереди, я три раза ездил к Мих. Фед. Власову (в Совет министров РСФСР, куда меня не пустили без пропуска; я говорил оттуда с М. Ф., воображая, что он там, а он – в другом месте; где – я так и не узнал); оказалось, с его слов, что надежды мало. Но, приехав домой, узнал, что он мне звонил, и, оказывается: он добыл ему путевку в клинику ЦК – самую лучшую, какая только есть в Москве – и завтра Женя везет Тамару Вл. Иванову за получением этой путевки. Я обрадовался и с восторгом побежал к Пастернаку. При нем (наконец-то!) сестра; у него жар, анализ крови очень плохой. Вчера была у него врачиха – помощница Вовси (Зинаида Николаевна); она (судя по анализу крови) боится, что рак. Вся моя радость схлынула. Он возбужден, у него жар. Расспрашивал меня о моей библиотеке для детей. Зинаида Николаевна (жена Бориса Леонидовича) все время говорит о расходах и встретила сестру неприязненно: опять расходы…
8 февраля. Вчера Тамара Владимировна Иванова ездила в моей машине (шофер – Женя) за больничной путевкой в Министерство Здравоохранения РСФСР (Вадковский пер. 18/20, район Бутырок) к референтке министерства Надежде Вас. Тихомировой. Получив путевку, она поехала в больницу ЦК – посмотреть, что это за больница и какова будет палата Бор. Леон. Там ей ничего не понравилось: директор – хам, отдельной палаты нет, положили его в урологическое отделение. Но мало-помалу все утрясется. Хорошо, что там проф. Вовси, Эпштейн и др. Пришлось доставать и «карету скорой помощи». В три часа Женя воротился и сообщил все это Борису Леонидовичу. Он готов куда угодно – болезнь истомила его. Очень благодарит меня и Там. Вл. По моему предложению надписал Власову своего «Фауста", поблагодарив за все хлопоты. 3. Н. нахлобучила ему шапку, одела его в шубу; рабочие между тем разгребли снег возле парадного хода и пронесли его на носилках в машину. Он посылал нам воздушные поцелуи». (ВА, 1990, февраль, с. 133–134, а также «Воспоминания-П», с. 271–273 и «Дневник», с. 262–264.)
169 Л. Н. Гумилев. Хунну. Срединная Азия в древние времена. М., 1960. О том, как рукопись будущей книги была переправлена из лагеря на волю, а затем передана профессору Конраду, см. «Мемуары и факты», с. 60.
Освобожденный в 1956 г., Л. Н. Гумилев рассчитывал на быстрое издание своего труда, но тут возникли разнообразные препоны и помехи. А. А. делала, что могла, но Л. Н. упрекал ее в недостаточной энергии; упреки эти обижали Анну Андреевну и были одной из причин постоянных неладов между сыном и матерью.
170 Борис Павлович Козьмин (1883–1958) – историк русской общественной мысли и революционного движения шестидесятых-восьмидесятых годов XIX века.
171 Ю. Г. Оксман говорил со мною о необходимости назвать имена палачей, иначе не произойдет очищение нации и злодейства могут повториться, – в 1958 году. Через десять лет, в 68-м, я рискнула заговорить об этом вслух: для Самиздата написана была мною статья. «Не казнь, но мысль. Но слово». Еще через восемь лет она была опубликована за границей в сб.: Лидия Чуковская. Открытое слово. Нью-Йорк: Хроника, 1976. Еще через четырнадцать – в Советском Союзе, в журнале «Горизонт» (1989, № 3); затем в книге «Процесс исключения» в 1990-м. Спор о том, следует или не следует разоблачать мертвых и живых палачей, ведется в нашей стране и до сих пор. Сопротивление власть имущих огласке – весьма велико. Доступ к архивам ограничен. – Написано в 1991 г.
172 «С Анрепом я познакомилась в Великом Посту в 1915 в Царском Селе у Недоброво (Бульварная)», – рассказывает Ахматова (см. «Литературное обозрение», 1989, № 5, с. 58). Множество стихов, обращенных к нему, вошли в «Белую стаю» и в «Подорожник». Р. Тименчик в том же номере «Литературного обозрения» сообщает, что «в различных рукописных источниках» именем Анрепа «снабжены… многие… стихотворения» (с. 58). Анатолий Найман, со слов Ахматовой, передает, что к Анрепу «обращено больше, чем к кому-либо другому, ее стихов, как до, так и после разлуки» («Рассказы…», с. 86). Однако к нему же, как полагает В. М. Жирмунский (ББП, с. 463 и 468), обращены самые резкие стихи Ахматовой, осуждающие эмиграцию («Когда в тоске самоубийства / Народ гостей немецких ждал…» и «Ты – отступник…»).
Борис Васильевич Анреп (1883–1969) – художник-мозаичист и художественный критик, сотрудник «Аполлона». Анреп писал стихи; строку из его поэмы «Человек» – «Я пою, и лес зеленеет» – Ахматова взяла в качестве эпиграфа к «Эпическим мотивам». С 1908 года Анреп подолгу живал за границей и уехал из России навсегда в феврале 1917 года.
Из-за границы Анреп дважды посылал Анне Андреевне фотографии своей работы: одну черно-белую, другую – цветную.
Анатолий Найман повествует: «…А. А. показывала фотографию – черно-белую – его многофигурной мозаики, выложенной на полу вестибюля [Лондонской] Национальной галереи» («Рассказы…», с. 86). Моделью для Сострадания художник избрал Анну Ахматову: она, благословляемая ангелом, изображена среди руин блокадного Ленинграда.
Встретились Анреп и Ахматова снова уже в старости, в 1965 году в Париже.
«Во время парижской встречи, – вспоминает Борис Васильевич, – А. А. ему сказала: «Вы помните, вы прислали мне цветную фотографию вашей мозаики Христа? Она долго была на моем столе, а потом исчезла»». («Сочинения», т. 3, с. 452.)
Об отношениях между ними подробнее см.: Борис Анреп. О черном кольце («Сочинения», т. 3 и сб. «Воспоминания»); Г. П. Струве. Анна Ахматова и Борис Анреп («Сочинения», т. 3), а также «Встречи».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
