Пушкина к читателю: «солнечное доверие к читателю» (с. 270) – эту силу и новизну определений могла себе позволить в ученом труде одна только Ахматова. Свободой и дерзостью надо обладать, чтобы, характеризуя барона Геккерна, воспользоваться строкой Мандельштама: «Проваренный в чистках, как соль» и дать барону такую характеристику: «проваренная в интригах старая дипломатическая лиса» (с. 115) или, используя современный вульгаризм, объяснить, что Геккерн, не будучи ни Талейраном, ни Меттернихом, не справился бы со сложной дипломатической задачей, но вполне мог «образовать то, что мы теперь обозначаем изящным словом «склока»» (с. 110–111).
191 «Комсомольская правда», 30 октября 1958 г. Доклад В. Е. Семичастного «40 лет Всесоюзному Ленинскому Коммунистическому Союзу Молодежи» на торжественном пленуме ЦК ВЛКСМ 29 октября 58 г.
192 Письма Бориса Пастернака к Николаю Чуковскому – см.: ЛО, 1990, № 2.
193 М. Цветаева писала:
«Знаю, что Ахматова потом, в 1916—17 году с моими рукописными стихами к ней не расставалась и до того доносила их в сумочке, что одни складки и трещины остались. Этот рассказ Осипа Мандельштама – одна из самых моих больших радостей за жизнь». («Двухтомник-Ц», т. 2, с. 113.)
194 31 октября 1958 года на общем собрании московских писателей было не только утверждено решение Президиума – исключить Пастернака из Союза Писателей, но и вынесено новое: просить Советское Правительство лишить его гражданства и выслать за границу. Стенографический отчет об этом собрании опубликован впервые в 1966 г. в Нью-Иор-ке: см. «Новый журнал», № 83. В тексте отсутствует оглашенное на собрании письмо группы писателей, обратившихся к правительству, а также письмо Пастернака – адресованное писателям. Оба документа не найдены до сих пор. (1991)
Председательствовал 31 октября 1958 г. С. С. Смирнов; подготовил резолюцию Н. В. Лесючевский; с особо лютыми речами выступили: Зелинский, Софронов, Солоухин, Безыменский, Антонов. Злобные реплики с места подавали дамы: В. Инбер, Т. Трифонова, Р. Азарх.
Только спустя три десятилетия та же стенограмма была опубликована в нашей стране (см. «Горизонт», 1988, № 9). Публикация вызвала многочисленные отклики в прессе, в особенности после письма Вл. Солоухина в редакцию «Советской культуры». В ответ на упреки читателей по поводу участия в травле Пастернака Солоухин заявил, что не чувствует «за собой особенного греха, а следовательно и острого желания отмываться и каяться». (См. СК, 25 сентября и б, 13, 15, и 20 октября 1988 г.)
195 Н. Чуковский, Н. Тренева, М. Алигер (как и многие из литераторов, любивших и ценивших Пастернака) считали, что издавать свои книги на Западе – это для советского писателя поступок безусловно недопустимый. А раз так, стало быть, осужден Пастернак «в общем правильно». Брат мой в разговоре со мной высказал в эти дни еще и такую мысль: «Пастернак – гений, его поэзии суждено бессмертие, он это знает, а мы обыкновенные смертные люди, и не нам позволять себе вольничать. Мы должны вести себя так, как требует власть». Он понимал величие поэта, признавал наш долг перед властью, но не понимал нашего долга перед поэтом – это поразило меня.
196 Я еще не знала тогда, что Пастернак не был автором этих писем. По требованию Поликарпова (который воздействовал на Бориса Леонидовича через Ивинскую) первое письмо составлено было фактически друзьями Пастернака Вячеславом Всеволодовичем Ивановым и Ариадной Сергеевной Эфрон. В этом первом письме, вполне достойном, самому Пастернаку принадлежала тем не менее всего одна – но зато самая значительная фраза – «Я связан с Россией рождением, жизнью и работой, и не мыслю своей судьбы отдельно и вне ее». Это письмо было опубликовано в «Правде» 2 ноября 1956 г., но не удовлетворило начальство. Тогда составлено было второе, уже без участия Вяч. Вс. Иванова и А. С. Эфрон; его составила Ивинская вместе с Д. А. Поликарповым, а Борис Леонидович, по ее настоянию, подписал.
«Гордая и независимая позиция, – сообщает сын поэта, Евгений Борисович, – помогала Пастернаку в течение первой недели выдерживать все оскорбления, угрозы и анафемствования печати. Он беспокоился, нет ли каких-нибудь неприятностей у меня на работе или у Лени в университете. Мы всячески успокаивали его. От Эренбурга я узнавал и рассказывал отцу о том, какая волна поддержки в его защиту всколыхнулась в эти дни в западной прессе.
Но все это перестало его интересовать 29 октября, когда, приехав в Москву и поговорив по телефону с О. Ивинской, он пошел на телеграф и отправил телеграмму в Стокгольм: «В силу того значения, которое получила присужденная мне награда в обществе, к которому я принадлежу, я должен от нее отказаться, не примите за оскорбление мой добровольный отказ». Другая телеграмма была послана в ЦК: «Верните Ивинской работу, я отказался от премии»». (Евгений Пастернак. Нобелевская премия Бориса Пастернака // НМ, 1990, № 2, с. 192–193.)
197 В «Избранном» Марии Петровых (см. 131) помещено наблюдение, сделанное ею об онегинской строфе (с. 361–362): строфа эта восходит к стихотворениям Радищева. Об Ахматовой М. Петровых вспоминает: «…Ахматова была гениальным читателем Пушкина. Точность ее прозрений ни с чем не сравнима. Она – дар Пушкину, драгоценный дар… И если теперь сиротство мое непоправимо, то больнее всего оно здесь. Ни одна душа на свете не знает, чем Ан. Ан. была здесь в любви, в узнавании, в понимании П[ушкина] для меня, да и я для нее была в этом – всех ближе. Не стихами, а именно этим я ее иногда изумляла и была близка. Тут я совсем осиротела. Нет ни одного человека на свете, с кем могла бы я об этом говорить» (с. 363–364).
И еще: «Не расставалась с Пушкиным всю жизнь (кроме шести лет после смерти Ахматовой) – не могла к нему прикоснуться, такое было сиротство…» (с. 358)
198 …у Бориса Леонидовича… не отнимут переводов Словацкого и… «Мария Стюарт» будет идти в его переводе. – Пастернак начал переводить Юлиуша Словацкого еще в первой половине 40-х годов. В 1958 г., после скандала из-за Нобелевской премии, работа над переводом драмы Словацкого «Мария Стюарт» была единственной, которую оставили Борису Леонидовичу.
В это же время на сцене МХАТ шла в переводе Пастернака «Мария Стюарт» Шиллера. После скандала ее прекратили показывать, – однако вскоре начальство нашло выход: спектакль возобновился без имени переводчика на афишах. Написал – Шиллер. Кто перевел – пусть не знают.
199 …по случаю недавнего возвышения Яковлевой. – В 1956 г. в Нью-Йорке вышел том «Русского Литературного архива» под редакцией М. Карповича и Д. Чижевского. Там была помещена публикация Р. Якобсона «Новые строки Маяковского» и среди новых строк стихи, обращенные к Татьяне Яковлевой, до тех пор неизвестные; письма Маяковского к ней, надписи на книгах и т. д. В том же 56-м году стихотворение, обращенное к Татьяне Яковлевой, опубликовано было в Советском Союзе, но не как перепечатка заграничного издания, а на основе рукописи, хранящейся в Музее Маяковского.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
