Юлия Александровна (ей едва удается скрыть раздражение, что ее напором заставили выслушать всю эту чепуху). Простите, но я вынуждена перебить вас, у меня не так много времени, я пришла…
Олимпия Валериановна. Ах, извините, голубушка! Я злоупотребила вашим терпением. Но мне — увы! — так редко теперь приходится встречать по-настоящему интеллигентных людей. Людей, имеющих дело с музыкой, я отношу именно сюда. Я так счастлива, что наши дети, оказывается, учатся вместе! Хотите чашечку горячего натурального кофе, голубушка?
Юлия Александровна. Нет, нет. Благодарю вас. Я к вам совсем ненадолго. У меня на сегодня запланирована тысяча дел — к двум часам я должна вернуться в музыкальную школу, днем ко мне домой придут несколько учениц, а вечером я аккомпанирую в Доме пионеров — там готовятся к Маю. Вы знаете, я ращу Кирилла одна, и мне приходится все время крутиться — я должна ему дать высшее образование. Он подает большие надежды. Конечно, он старается помочь мне, он два года подряд неизменно получал Сталинскую — нет, теперь, кажется, уже не говорят Сталинскую — Ленинскую стипендию, а в этом году у него тоже повышенная, а ведь у него еще столько нагрузок, помимо основных занятий: во-первых, он с первого курса занимается научной работой в СКБ, то есть, простите, в студенческом конструкторском бюро, его проект насчет какого-то узла, как-то завязанного на трансформаторе сверхмощной электростанции был удостоен специальной грамоты ЦК ВЛКСМ, кроме того, он очень активно занимается общественной работой — прошлые два года он был членом бюро комитета всего факультета, а в этом избран старостой группы, помимо этого, он занимается спортом — фехтованием — и там тоже делает большие успехи. Бесспорно, он у меня сильно перегружен, но ведь если хочешь добиться аспирантуры в таком серьезном и большом институте, и притом безо всякой «руки», надо наступать по всем направлениям, но ведь, вы понимаете, стипендия, даже повышенная, это капля в море в семейном бюджете.
Олимпия Валериановна. Да, да, я с вами абсолютно согласна, голубушка. Вот, например, кофе — увы! — безумно дорог. А мне врачи рекомендуют выпивать — ха-ха — по две-три чашечки каждое утро. Где же — ха-ха — напасешься таких денег? Я уже четыре года не получаю жалованья, мы живем на мою скромную пенсию — знаете, в театре ведь едва терпят людей до пенсии, так и смотри, чтобы не уволили раньше по сокращению штатов, а тогда что же — менять профессию — ха-ха — на старости лет?! Я тоже ращу Диночку совершенно одна. Увы! Мы с ней одни выжили в эту войну. У нас не осталось никаких родственников. Кроме того, она ведь и стипендию получает не каждый семестр — в институтах такие сложные программы, а если ей удается получить стипендию, я, грешным делом, позволяю ей расходовать эти деньги по своему усмотрению, мы как-нибудь выкрутимся, перезимуем, ха-ха, а у нее ведь так много молодых нужд.
Юлия Александровна. Вот это вы совершенно напрасно. В наше трудное время не следует баловать их деньгами. Особенно девушек. От этого они становятся легкомысленными. Но я не понимаю, если вам так тяжело живется, почему бы ей не помочь вам? Она, например, умеет шить?
Олимпия Валериановна. Дина? Да нет, что вы, господь с вами, голубушка. У нее — ха-ха — едва хватает сейчас терпения вдеть мне нитку в иголку, у меня ведь ко всему — ха-ха — дрожат теперь руки. В последний год она сделалась особенно нетерпелива. Я уже говорила, что догадываюсь почему. А потом, к шитью, мне кажется, надо иметь особый дар.
Юлия Александровна. Только терпение, элементарное терпение, и ничего больше. Я ведь сама шью, с детства, и очень хорошо знаю, что ничего, кроме элементарного терпения, здесь не нужно. Я почти полностью обшиваю Кирилла — за всю жизнь я не купила ему в магазине ни одной рубашки, а в прошлом году я сама сшила ему даже зимнее пальто! На ватине и с настоящим котиковым воротником! Если бы у меня было больше времени, то я шила бы ему сама и костюмы. Просто не представляю себе, откуда бы я взяла денег, если бы мне приходилось одевать его полностью в магазинах. Но все же, почему бы вашей племяннице, молодой здоровой девушке, не помочь вам сейчас и не пойти куда-нибудь работать?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Олимпия Валериановна. Ну что вы, голубушка. А институт? Ни о какой работе я ничего не хочу слышать. Я считаю себя просто обязанной дать ей высшее образование. Я так любила ее отца. Да и к ней привязалась всем сердцем. Когда умерла с голода Наташенька, ее мать, она находилась одна с мертвой матерью — увы! — никак не меньше трех суток. Когда их обнаружили, эта трехлетняя еще кроха тянула мертвую мать за платье, топала на нее ножкой, плакала и кричала: «Гадкая она! Гадкая! Она не любит меня больше! За что она не любит меня больше? Ведь я очень кушать хочу!» Так рассказали мне потом люди. Нет, я дам ей высшее образование, чего бы мне это ни стоило. Как-нибудь перезимуем, ха-ха, как говорит Диночка. Она способная девочка, не манкирует занятиями, неплохо учится, хотя и получает стипендию не каждый семестр. Грешным делом, если быть перед вами совершенно откровенной, за все время учения она получила стипендию один раз, в начале первого курса. Как сейчас помню, уж до чего мы с ней были довольны, несказанно довольны, ведь мы сумели купить ей ту вязаную кофточку, в которой она сейчас ходит! Но, скажу вам, эти экзамены — та же рулетка, ха-ха, никогда не знаешь, выиграешь или нет, я совершенно уверена, что лет через двадцать будет какая-нибудь иная форма оценки знаний. Экзамены в той форме, которая сейчас есть, дают представления не о знаниях студента, а только о том, насколько каждый из них в нужный момент может мобилизоваться…
Юлия Александровна. Не знаю. Почему мой Кирилл всегда выигрывает в эту рулетку! А ведь у него, помимо основных занятий, столько нагрузок — научная работа, работа в СКБ, то есть, простите, в студенческом конструкторском…
Олимпия Валериановна. Да, да. Вы уже говорили об этом. Что ж, по-видимому, у него легкая рука. Вы знаете, голубушка, я всю жизнь прожила в искусстве, и никто, пожалуй, лучше не испытывал на себе, до какой степени все мы, ха-ха, зависим от судьбы. Я знала, например, одного актера, у которого, ха-ха, были все недостатки, внешние и внутренние, которые только могут быть у человека, разве что он не был, ха-ха, горбат — и что же? Этот актер процветал в провинции в двадцатых годах, он был, ха-ха, любимцем публики — да каким! Его просто боготворили, ха-ха. Вы уже его не можете помнить, вы ведь много моложе меня. А рядом с ним ходил по сцене молодой, красивый, страстный, благороднейший человек — это был отец Диночки, мой второй муж, и я очень его любила, — и что же? Он всю жизнь просуществовал на сцене в лакеях, ха-ха-ха… А сколько в нем было благородства, сколько страсти — он ведь ушел на фронт добровольцем, хотя у него ведь была бронь — он как раз первый раз в жизни начал сниматься в синематографе, в главной роли! И сколько таких примеров! О женщинах я даже не говорю! Сколько их, красивых, талантливых, с прекрасными фигурами и голосами, спились, пропали, покончили с собой, а извиняюсь, лысые, длинноносые, косоглазые расхаживали, ха-ха, по сценам и распоряжались чужими жизнями, как собственными носовыми платками, ха-ха-ха…
Юлия Александровна. И все же, почему бы ей не пойти работать и не поступить одновременно в заочный или вечерний институт? Так ведь поступают многие люди, которые испытывают материальные трудности.
Олимпия Валериановна. Ах, нет, нет. Ей не справиться с двойной нагрузкой. Увы. У нее слишком слабая конституция. У нее был очаг в легких. Знаете, плохое питание в ранние годы — они ведь пришлись как раз на блокаду. Я все время увещала Наташеньку, что антигуманно давать жизнь ребенку в такие тревожные времена, я ведь в свое время себе этого не позволила, но она меня не послушалась, увы, она никогда меня не слушалась., хотя разница между нами была в двадцать лет. Наташенька всегда была очень самостоятельной. Кроме того, и сама Диночка считает заочное и вечернее образование далеко не такими фундаментальными. Я с ней совершенно согласна — ну скажите, какая может быть у человека восприимчивость к наукам после трудового дня? Вечером человек нуждается в отдыхе.
