Большая трагедия из-за потери связи произошла и в Белоруссии. Вот выдержки из показаний бывшего командующего Западным фронтом, генерала армии Д. Г. Павлова, арестованного 4 июля 1941 г. за крупные просчеты в руководстве войсками Западного фронта и расстрелянного через 18 дней:
«С 25 по 28 июня не было связи ни с 3–й, ни с 10–й общевойсковыми армиями. Попытка полета делегатов на самолетах окончилась тем, что самолеты сбивались. Послано большое количество делегатов обходными путями на машинах».
«В дальнейшем основной задачей ставилось – любыми мерами и любой ценой разыскать, где находятся наши части».
«На день отъезда (1 июля 1941 г.) я не могу точно доложить состояние частей 3–й и 10–й армий, но знаю, что по состоянию войск они будут сопротивляться очень долго и упорно и примут все меры к тому, чтобы выйти из окружения».
«Из 10–й армии с реки Зельвянка оторвалась и вышла 1–я противотанковая бригада. Вышла, не имея ни одного снаряда».
Вот еще свидетельства крайне низкого качества работы связи будущего Маршала Советского Союза, дважды Героя Советского Союза, а в начале войны командира 9 механизированного корпуса генерал – майора К. К. Рокоссовского, из книги «Солдатский долг»:
«А. Г. Маслов (начальник штаба корпуса) с утра (22 июня 1941 г.) добивался связи с вышестоящим командованием. Лишь к десяти часам каким-то путем он на несколько минут получил Луцк. Один из работников штаба армии торопливо сказал, что город вторично подвергается бомбежке, связь все время рвется, положение на фронте ему неизвестно.
Почти к этому же времени удалось получить сведения, что Киев бомбили немцы. И тут же связь опять нарушилась.
С командованием округа, которому мы непосредственно подчинялись, связаться никак не могли. От него за весь день 22 июня – никаких распоряжений».
«Где-то впереди или в стороне от нас должны были находиться части 19–го и 22–го мехкорпусов генералов Н. В. Фекленко и С. М. Кондрусева. Разведгруппы, возглавляемые командирами из штаба корпуса, отправлялись на их поиски».
«Связь с соседями то и дело прерывалась».
«Мне, как командиру корпуса, больше всего доставляло неприятностей отсутствие информации о положении на фронте. Чувство локтя необходимо не только солдату. Оно – в более широком понимании – необходимо и высшему комсоставу действующих войск. Без него, хочешь или не хочешь, творческая мысль оказывается связанной.
Всю информацию пришлось добывать самим. Работники штаба во главе с генералом Масловым быстро освоились с той, порою казалось – невыносимой, обстановке, в которую мы попали, и смогли обеспечить нас необходимой информацией. Но далось это дорогой ценой: многие штабные офицеры погибли, выполняя задания (делегатов связи)».
А вот некоторые воспоминания, касающиеся работы связи, генерал – лейтенанта Д. И. Рябышева, вступившего в схватку с немецкими войсками в должности командира 8–го механизированного корпуса; командира, в подчинении которого было три дивизии:
«Время шло, а указаний из штаба армии не поступало. Я не отходил от телефона… Вошел начальник связи корпуса полковник С. Н. Кокорин и взволнованно доложил:
– Связь со штабом армии прервана… Для восстановления своих линий отправил людей. Армейскую связь могут восстановить лишь те, кто за нее отвечает… Приказ командующего 26–й армией я получил в 10 часов… Я тут же отдал распоряжение войскам. От штаба помчались мотоциклы и бронемашины со связными».
И это в первые часы войны, во время, когда ситуация на фронте коренным образом менялась каждую минуту, поэтому связь с вышестоящим командованием, как никогда, была необходима для координации действий войск Красной Армии с целью отражения агрессии фашистской Германии.
Выдержки из описания Д. И. Рябышева дальнейших событий: «Наши танкисты и пехотинцы не дрогнули. На центральном участке все атаки были отбиты с большими потерями для врага. Но сами танкисты понесли серьезный урон от огня тяжелой артиллерии. А вот на левом фланге, где мы меньше всего ожидали сильного удара, так как надеялись на соседа (15–й мехкорпус), противник овладел инициативой. Дело в том, что 15–го мехкорпуса там не оказалось, и мне очень дорого обошелся этот просчет…».
«Что же делать дальше?» – мучительно думал я. С соседом слева – 15–м мехкорпусом образовался большой разрыв, связи нет… Я оставался на КП 7–й мотодивизии. Связи с командованием фронта не было. Пробиться в Дубно не удалось…
Над нами появился горящий советский самолет, подбитый немецкими истребителями. Летчик выбросился на парашюте и приземлился в расположении КП 12–й танковой дивизии. Когда мы подошли к нему, то увидели, что он находится в тяжелом состоянии: лицо и руки были сильно обожженными. После оказания первой помощи летчик нашел в себе силы доложить, что доставлял приказ командующего фронтом командиру 8–го механизированного корпуса. Когда фашистские истребители подбили самолет, летчик, боясь попасть в руки противника, уничтожил приказ. О содержании приказа летчик не знал, но нам от него стало известно, что общее наступление войск фронта отменено. Однако, не имея приказа письменного, я сомневался, что наступление отменено. Вместе с тем отмена общего наступления войск фронта не давала мне права на отступление.
Что делать? Продолжать выполнять задачу, поставленную фронтом, идти в район Дубно?
Связаться с командованием фронта и подвижной группой Попеля мы не могли, так как при очередной бомбежке погиб шифровальщик, сгорели документы шифрованной связи. Кодированных карт у нас не было».
Вот такая связь была у командиров корпусов, генералов . На уровне дивизий, полков, батальонов и рот она была значительно хуже, а на уровне взводов, отдельных боевых машин, танков и самолетов, ее не было практически никакой. Почти как в 490 г. до новой эры, когда греческий воин Фитипид пробежал от города Марафон до Афин, принес весть о победе греков над персами и скончался.
Наши маршалы, начиная с «военного гения и непревзойденного стратега», Тухачевского считали, что радиосвязь между отдельными боевыми машинами только отвлекает бойцов от выполнения поставленной задачи.
Поэтому для того чтобы отдать какое-либо приказание во время боя своим подчиненным, например, командирам отдельных танков, командир танковой роты должен был вылезти из башенного люка и условными сигналами, размахивая флажками, как когда-то моряки на флоте, сообщить подчиненным свое решение. Понятно, что при таком способе связи командирский танк всегда выявлялся противником и становился первоочередной целью для его артиллерии, а сам командир – для немецких снайперов и пулеметчиков. Неудивительно, что при этом командир танковой роты погибал в первые минуты боя, а его починенные, командиры 10–12 танков, действуя каждый сам по себе, не согласовано, становились также легкой добычей противника.
Вот примерно в таких условиях в начале войны, не имея достоверных данных о состоянии и нахождении собственных войск, не говоря уже о войсках противника, командиры и начальники Красной Армии, начиная с Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина и кончая младшими командирами Красной Армии, вынуждены были принимать важнейшие решения, связанные с жизнью и смертью миллионов наших солдат. Точно в таких же условиях действовали командиры упомянутых выше мехкорпусов, каждый из которых имел в своем подчинении более 20 тысяч личного состава, по несколько сот танков и орудий и много другой техники.
Сила немалая. Но как ей правильно распорядиться? Что делать в данный момент боя? Куда наступать? Где и кто сосед справа и слева? – вопросы, на которые не находили тогда ответы даже крупные военачальники. Такая ситуация, совершенно не допустимая даже в небольших воинских подразделениях, была, к глубокому нашему сожалению, характерной почти во всех частях действующей нашей армии, особенно в первые часы и месяцы Великой Отечественной войны. Тогда и случилось самое страшное, что могло произойти: произошла потеря управления войсками, а это, в свою очередь, вело к тяжелым поражениям, даже при весьма благоприятном соотношении сил в целом.
Вот так воевали наши отцы и деды. Очень дорого стоила нашему народу недооценка накануне войны нашими маршалами и генералами радиосвязи.
22 июля 1941 г. начальник Управления связи Красной Армии генерал – майор Н. И. Гапич был отстранен от должности. А 8 августа его арестовали по обвинению в том, что он, «являясь с августа 1940 г. по август 1941 г. начальником Управления связи Красной Армии, преступно руководил работой управления, не снабдил армию нужным количеством средств связи, чем создал трудности в управлении войсками. Возглавляемое им Управление связи в первый же месяц войны с Германией не обеспечило нужд фронта и оказалось неспособным наладить бесперебойную связь с фронтом». Однако, в конечном счете, лично для Гапича эти неприятности закончились сравнительно благополучно, поскольку, когда разобрались, то главным виновникам плохой связи оказался начальник Генерального штаба генерал армии Жуков.
