id="id45">
ГЛАВА 13
Все летечко жарило. Ребятишкам даже земляникой не удалось побаловаться. На угорах присушило ее, не успела налиться. Зато уж шум-гам стоял на Чисти с утра до вечера. Даже конюх Петр Максимович окунался, когда приводили купать лошадей. А он, считай, уж лет пятнадцать не купывался. Ребятня всласть нанырялась.
Были годы ненастные — уйдут бабы в лес, чуть не нагишом возвращаются. Корзины полны грибов, исподние рубахи наподобье мешков завязаны и тоже набиты. Иная ожадовеет, дак еще и в припол наберет. А ныне, не явившись на свет божий, чернели и червивели грибы.
Зато, невиданное дело, стали в Лубяне зреть помидоры на корню. Ольга нарадоваться не могла. Насобирает в огороде целое блюдо толстомясых, глянцевитых помидорин и ходит, любуется.
— Смотри-ко, дед, как на Кавказе живем.
А Степан устал от жары. Днем от нее спасу нет. Семь потов прольешь. В холодке не отлежишься: дело не ждет.
Жара была не в радость. Не сулила погода большого хлеба. Рожь еще ничего, а овес вовсе скукожился, до колена не достает. А трава хороша только в низинах да на пойменных лугах. Не остаться бы на зиму без кормов. Опять за дорогой южной соломой тогда придется ехать. А она, считай, вровень с печеным хлебом. Двенадцать-тринадцать копеек килограмм. Телушка — полушка, да рубль перевоз.
Алик упросил деда, чтоб разрешил поработать на Волге. С лесных полян на конных волокушах вытаскивали сено. Позволил Степан, так сколько радости было у парнишки. Домой под вечер приходил Алик веселый, на Ольгу покрикивал:
— Бабуся, полей мне на спину, работник пришел!
Ольга послушно поливала ему из ковша. Он мылся и рассказывал:
— Употел сегодня. Сено как порох. Трухи в рубаху налезло. Вечером я в ночное поеду.
— С Петром Максимычем? — спрашивал Степан.
— С ним.
Ну, раз с конюхом, Степан и разговора об отказе не заводил.
Парень-то вроде поправился. Крепонький стал. Волосы выгорели — ни дать ни взять овсяные метелки, брови в подпалинах, но уж никаких проказ за ним не водится.
— Лес-то не сожгите, — предупредил Степан. — А то костер запалите в ночном.
— Мы, дедушка, землей окапываем, — откликался внук.
За ужином Алик рассказывал, сколько груд сена он вывез к стогам, сколько стогов поставили и, главное, как его Волга слушается.
— Даже без повода обхожусь, — хвалился Алик, — похлопаю по шее, она повернет или быстрее пойдет, как уж мне надо. Такая, дедушка, умная! Лучше, чем человек. Только говорить не может, но слова понимает.
В это самое время принесла Марька телеграмму.
— Сноха у вас едет. Распишитесь в получении.
Расписался Степан, и стали они с Ольгой думать. Без Сергея ехала Веля. Тут надо ухо востро держать: того гляди не угодишь. Оба они из кожи лезли, хотелось, чтоб понравилось снохе, как они тут Алика воспитывали.
Уломал он внука съездить на час в иготинскую парикмахерскую. Сам Аликовы лохмы подстригать остерегся: лестницами получится, Веля просмеет.
Парикмахерша хоть невидная, пожилая, кривоногонькая, а понятливая оказалась, сделала, как он велел: Аликову голову наилучшим образом обработала под полубокс.
— Дело летнее, — объяснил он парикмахерше, — пусть загривок-то ветерком обдувает. Не бойся, пуще стриги.
А Алику на все наплевать, пусть стригут, лишь бы поскорее. Его там Волга ждет, а он тут прохлаждается. Морщился, но терпел.
Степан, пока перебирал замусоленные журналы в ожидании внука, сам решился прибаститься к приезду снохи. Во-первых, очереди не было, а во-вторых, больно уж ловко парикмахерша подстригла внука.
— Ну-ко, и меня давай, — сказал он ей.
Алик сморщился.
— Ну, дедушка, всего на час говорил. Меня же Волга ждет.
Однако Степан уже сидел в кресле, заранее склонил покорно голову.
Вышли оба — от волос одеколоном пахнет, затылки белые. Стали похожи друг на друга. Единственная разница — один побольше, другой поменьше. И хоть жарко было, а вправду холодило шею и затылок после стрижки.
— Куды с добром парень стал! — похвалил Степан внука.
— Ну, дедушка, скорее, — дергал его за рукав внук.
Так и не дал толком ничего купить, хоть Ольга заказывала и то, и другое, и третье. Да разве с этим непоседой сладишь?
Когда Веля приезжала в гости, устраивала основательный разгон: не теми обоями избу оклеили, притолока низка в уборной, головой она стукнулась, сготовлено не так, как она умеет.
Ныне было из-за чего побаиваться снохи. В ту самую пору, когда огурцы проклюнулись, выкинули свои первые два овальных листика, вздумал Алик около изгороди играть в мяч с макинскими парнишками. А те, загниголовые, припудят мяч так, что он прямо на гряды. Алик бежит. А разве есть когда смотреть, где ступил: мяч скорее подать надо. В общем уплясали они весь огород. Все Ольгины труды кошке под хвост. Она как увидела, в слезы. Степан взял да дернул внука за волосы.
— Думай, чо делаешь-то.
Пришлось ведь им заново землю пушить да выправлять гряды. И этого неслуха заставили помогать. Дулся, да тоже ковырялся. А под конец, видно, отошло от сердца, заговорил.
Огурцы для лубянцев — это своя особая гордость. Вон были мастера, бочками их солили да в пруды спускали. И теперь растут огурцы, если руки приложить. В летнюю пору лубянцы встают ни свет ни заря, возделывают их.
Приезжал один огуречный профессор из института, спрашивал, какая агротехника. Какая? А очень простая: бабы всю земельку вспашут, в руках ее перетрут, разомнут. Вот и вся агротехника. Так ему Степан и растолковал.
Профессор на стебле огурцы пересчитал. Двадцать пять штук.
— Какие удобрения применяете? Такой урожай только при комплексных бывает.
Профессор, может, не поверил, а вся хитрость была в бабьих руках. Не жалеют они своих рук. У Ольги вон все лето они от травяного сока в черноте.
И еще было дело. Тут уж Степану пришлось свой ремешок взять. Пропали с комода пять рублей. Ольга спрашивает, кто взял. Степан сказал, что не брал. И Алик:
— Я тоже не брал.
А Петр Максимович проговорился:
— Пошто, Степа, внуку хлеба даешь да сахару? Избалует лошадей.
Степан и взялся за Алика. Отколь на сахар деньги брал? Видели, покупал в магазине.
— Свои были.
— Врешь!
— Нет.
Виданное ли дело — без спросу пятерку взять да еще отпираться! Выходит, они с Ольгой воры?
Не стерпел Степан, стегнул Алика раза три по заднюхе ремнем. Ольга в руку вцепилась: да что ты, Степ, своих вроде не бил, а тут! Ему и самому стало тошно, бросил ремень, ушел курить, чтобы не слышать внуковы всхлипы.
А потом приласкался Алик, сказал, что он деньги взял.
— Ну вот… Бывают ошибки. Уж оплошность сотворил, дак правду умей сказать,
