– Да вы меня не бойтесь! – засмеялся опять Ухаров. – Мне ваш портфель не нужен. Между прочим, знаете, как зовут эту штуку здешние мужики? – ткнул он неуважительно пальцем в портфель и сказал: – Голенищей.
– Иван Иванович, пока нет посторонних, давайте обговорим, как нам дело делать, – сказал Кадыков, с трудом сдерживая себя, чтоб не рассмеяться, видя, как опасливо отступал Чарноус, готовый в любую минуту дать стрекача от наседавшего на него Ухарова.
– Да какое это дело? – отозвался опять со смехом Ухаров. – Дело, это когда человек трудится. А когда по чужим сусекам лазают, это не дело, а дельце, и его не делать надо, а обтяпать. Значит, обтяпаем это дельце, – он довольно потер руки и сел на табурет к столу. – Присаживайтесь, товарищи! Вы здесь гости, а я – хозяин.
– Установка райисполкома жесткая, – сказал Кадыков, присаживаясь на табуретку, – к утру собрать весь семфонд. Вот Евгений Павлович привез указание.
Чарноус положил на стол перед Ухаровым выписку из постановления окружного штаба и добавил от себя:
– За невыполнение задания в срок приказано снимать с работы и отдавать под суд.
Ухаров прочел эту бумагу и сразу протрезвел. Его шалые, озорные глаза в темных окружиях подглазий невидяще уставились в занавешенное красным лоскутом окно, и он произнес скорее для себя:
– И рожь, и ячмень, и овес, и просо, и всякое прочее… И все это собрать за одну ночь?
Чарноус переглянулся с Кадыковым и с многозначительной улыбкой произнес:
– Уважаемый товарищ Ухаров, в здешних местах ячмень не сеют, а рожь бывает только озимая. То есть она давно уж посеяна. Так что следует собрать только семена яровых. А их не так много в каждом хозяйстве.
Ухаров вопросительно посмотрел на Кадыкова.
– Да, семян немного, – подтвердил Кадыков, – мешок, от силы два, на хозяйство. Овес, просо, еще лен, конопля. Мелочь.
На лице Ухарова снова блеснула озорная усмешка.
– А не получится у нас такая ж катавасия, как с волгарями-отходниками? Мы отобрали у них по мешку селедки, – обернулся он к Чарноусу, – судья Радимов приказал. Складывали эти мешки в сельсовете, в сенях. У нас чулан есть. Куда их девать? В районе не берут. По мужикам раздать – не разрешают. Они и валялись три недели в сельсовете. Все стены селедкой провоняли. Пришлось уговаривать этих волгарей, чтоб назад забрали.
– Семена не селедка, они не завоняют, – глубокомысленно изрек Чарноус.
– Это верно, – подтвердил Ухаров. – А если мужики не согласятся сдавать семена?
– На этот счет есть приказ: тут же, на месте, составить акт и конфисковать муку, рожь – все, что под руку попадет. Для этого я и приехал. – Чарноус сделал паузу, в упор посмотрел на Ухарова и добавил: – А вы исполнять будете… мой приказ.
– Приказ, оно, конечно, исполнять надо. Кабы только по шее не надавали этим исполнителям. Вы у себя живете, а я по домам шляюсь… Вижу и слышу, как народ обозлен.
– Так что ж, из-за ваших сомнений отказаться от исполнения директивы? – строго спросил Чарноус.
– Не об этом я… Народ, говорю, обижаем. Вместо того чтоб по-душевному подходить, мы с матом да с дубинкой. А враги наши не дремлют. Вот глядите, какую прокламацию я получил. На телеграфном столбе наклеена была. – Ухаров достал из бокового кармана тетрадный листок, развернул его перед собой и стал читать: – «Дорогие товарищи! Граждане православные! Пока посылаю я вам из небесного царства письмо, в котором прошу не вступать в колхозы, а которые взошли, пусть выходят. Всех прошу принять на себя ударную работу по развалу своего колхоза. Кто не поставит себе эту задачу, тот пойдет в ад, а кто поставит, тот будет принят мною в святые угодники и получит царствие небесное».
– Кем подписано? – спросил Кадыков.
– Бог подписи не ставит, – усмехнулся Ухаров.
– Безграмотная галиматья, – сказал Чарноус.
– Насчет грамотности не спорю, а вот галиматья это или нет, покажет время.
Распахнулась дверь, и вошел Родька Киселев с первой группой десятидворцев. Сидевших за столом обдало холодом, и снегом запахло. Шапки у многих мужиков были сильно заснежены. «Ждали друг друга на улице, по одному не хотелось идти», – подумал Кадыков. Возле порога обметали валенки, выбивали шапки, не торопились проходить. Только Родька-рассыльный сел на табуретку и весело доложил:
– Всех обошел. Этих с богатовского конца приволок. Счас придут и с другого конца, возле дьякона собираются. Драный их приведет.
Зиновий Тимофеевич приказал внести из сеней пару скамеек и поставить их вдоль стен. Мужики все делали молча, смотрели как-то вкось, под себя, и даже между собой не переговаривались. Чадили все самосадом, покашливали, как спросонья. Не оживились даже, когда подошла вторая группа с Епифанием Драным.
– Все собрались? – спросил Ухаров, отрываясь от бумаги, привезенной Чарноусом.
– Вроде бы все, – ответил Епифаний.
– Рассаживайтесь товарищи! Сейчас представитель района, заведующий роно товарищ Чарноус, поставит перед нами боевую задачу.
Чарноус поднялся над столом и, опираясь на свой кожаный желтый портфель, коротко сказал, что теперь нет важнее в районе задачи, чем встретить весеннюю посевную кампанию во всеоружии. А посему необходимо сегодня же собрать весь семфонд и доложить об исполнении к завтрашнему утру.
– А чего такая спешка? Иль село горит? Иль сеять завтра, по снегу? – спрашивал Епифаний Драный, оглядываясь на мужиков, как бы ища у них поддержки.
– Это не спешка, а организованное проведение соцсоревнования. Кто быстрее всех засыпет семфонд, тот попадет на Красную Доску почета, – ответил Чарноус.
– А куда их ссыпать, семена-то? – спросили со скамьи.
– Под семфонд выделяются амбары десятидворцев, – ответил Кадыков, – ваши то есть.
– А с ключами как быть?
– С какими ключами?
– С амбарными. Он принесет ко мне на хранение семена, а ежели что случится? Или крысы их поточут? Тогда с ним не разделаешься.
– Да не в ключах дело… Вы ответьте: зачем семена собираете?
– То ись под каким предлогом?
– А зачем вам предлог понадобился? – спросил Ухаров, обращаясь к мужикам.
– Нам ничего не надо. У нас все есть. Это вам наши семена понадобились, – загалдели мужики.
– Скажите прямо – в колхоз будете загонять?
– Али, может, в город их отвезете?
– Товарищи, товарищи, что за ералаш? – встал Чарноус и строго вразумлял мужиков: – Кому пришла в голову такая чушь? Семена в городе не нужны. Они нужны здесь, чтобы организованно встретить весеннюю посевную. Пока есть еще время – надо все привести в боевую готовность – сперва семена, потом инвентарь…
– А потом и нас заобратаете и в колхоз потащите, – перебили его.
– Я попрошу не распускать эти классово чуждые мотивы! – повысил голос Чарноус. – За враждебные слова мы так же наказываем, как и за враждебные действия. Что за распущенность? Никто вас насильно в колхоз не потянет. Подойдет время – проголосуете сами. А сейчас речь о сборе семфонда. Мы не имеем права пускать весенне-посевную на самотек. Семена должны храниться под строгим надзором. Ключи от амбаров сдать секретарю партячейки Кадыкову. В надежном месте семена не пропадут. Перед севом каждый получит свои семена под роспись… Говорить больше не о чем. Предупреждаю – всякая попытка оказать сопротивление сдаче семфонда будет строго пресекаться. А теперь попрошу разбиться на две группы и приступить к делу.
Решили собирать семена с обоих концов Пантюхина сразу. Одну группу возглавил Ухаров, от помощи Чарноуса он отказался, проворчав: «Обойдемся и без погонщиков».
Чарноус надулся и пошел вместе с Кадыковым. Вперед себя послали десятидворцев – оповещать каждого мужика, чтоб семена готовили. Прихватили лошадь с розвальнями – мешки с мукой или с рожью положить на случай конфискации.
А случай такой выпал на их долю: в первой же избе с краю села заупрямился хозяин. Зиновий Тимофеевич знал его как мужика тихого, справного в деле, хотя и скуповатого. Он принял начальство радушно, в подвал провел, показал, в каких мешках хранятся семена проса и овса, но сдавать их, везти в общий амбар отказался наотрез.
– Здесь они на моих глазах целее будут.
– Терентий Семенович, постановление свыше обсуждению не подлежит, – уговаривал его Кадыков. – Если добром не повезешь, силой заставим.
– А сильничать надо мной – у вас таких правов нету, – отвечал Терентий Семенович. – Я крестьянин-трудовик, чужих людей не ксплуатировал. Сам из бедноты только выбрался. – Он был хмур, волосат, в просторной рыжей свитке, в лаптях, смотрел на них с детским недоумением, как на чудаков, которые простых вещей не понимают.
– Терентий Семенович, мы вынуждены акт составлять, – доказывал ему терпеливо Кадыков, – что ты уклоняешься. Некогда нянчиться с тобой…
– Это – пожалуйста, составляйте ваши акты. Только сильничать не имеете права.
