— Он был твой, Фелиция. Всего мгновение, и он может стать твоим.
— Нет, Себастиан. Этого случиться не должно. Я не могу делать то, что сделал ты. Я никогда этого не хотела.
Я мечтала лишь о смерти, мире и свободе. Я хотела обрести знание, а не силу уничтожать других.
— Ты еще многое сможешь узнать, — увещевал ее Себастиан, — и времени у тебя будет достаточно, но только если ты вкусишь жизни.
Она отшатнулась от него и оперлась о мраморное надгробие, на котором было высечено имя кого-то, давно умершего. Никогда еще Фелиция не казалась Себастиану такой прекрасной и такой любимой, как теперь, когда отвергла все, что он мог ей дать.
— Ты отказалась от земной жизни, для которой была предназначена по рождению, — сказал он. — Если ты не воспользуешься и второй данной тебе возможностью, ты будешь обречена на бесконечную пустоту.
— А разве это намного отличается от того, что приходится терпеть тебе?
— Я, по крайней мере, существую. Я хожу по земле. Разве есть что-то более драгоценное?
— Так это все, что может дать тебе твое чародейство? Возможность ходить по земле, подобно любому другому человеку?
— Другие умирают, — напомнил ей Себастиан. Фелиция протянула к нему руку, сделала один шаг и упала на колени.
— Помоги мне, — пролепетала она. Он посмотрел на нее с состраданием.
— Ты не должна преклонять колени ни передо мной, ни перед кем другим.
— Я не хотела, — произнесла она. — У меня нет сил стоять.
— Тебе нужно насытиться кровью, и сделать это ты должна немедленно.
— Нет, — ответила она. — Слишком поздно. Не надо крови. Не надо жизни.
Она упала на мокрую траву. Себастиан склонился над ней; он попытался поднять ее на ноги. Целовал и кричал на нее.
Ничего не помогало. Ее охватил беспробудный сон. Себастиан взял Фелицию на руки и двинулся в сторону своего дома, но тут же понял, что там его поджидают те трое. Он повернулся к камням, к могилам, стражем которых он был на протяжении половины столетия, но они не даровали ему утешения. Себастиан вгляделся в лицо любимой, надеясь увидеть хотя бы робкий проблеск жизни, но увидел лишь холодную безупречность. Но все же он знал, что душа ее заточена в этом мертвом теле и обречена остаться там до скончания времен.
Он положил ее в каком-то склепе и понесся в ночь. Выли псы, мрамор рассыпался на осколки, как стекло, и трое полицейских, дрожавших среди ночного тумана, решили, что расследование им лучше продолжить при свете дня.
Винный погреб
Реджиналд Каллендер проснулся оттого, что где-то настойчиво стучали. Звук доносился издалека, вплывал в сознание постепенно и перед тем, как разбудить Каллендера, вплелся в сюжет сновидения. Во сне Реджиналд вновь и вновь наносил кому-то удары тростью.
Тогда он уставился в потолок. Каждый стук в дверь с силой отдавался у него в голове, но Каллендер лишь бранился вполголоса и ждал, когда же настанет тишина. Он спрашивал себя, какой сейчас день и даже какое время суток. Разлепив на одном глазу слипшиеся веки, он увидел, как сквозь задернутые шторы пробивается одинокий солнечный лучик. И тут же уснул.
Когда его потревожили снова, не обращать внимания уже не получилось. Кто-то держал его за плечи и встряхивал так сильно, что это было никак не принять за похмельную дрожь. В лицо плеснули холодной водой. Каллендер заорал, брызжа слюной, поднял взгляд и увидел краснощекую физиономию своего кузена.
— Черт тебя побери, сэр! — проревел Каллендер. — Ты совсем с ума спятил?
— Это ты-то меня считаешь сумасшедшим? Сейчас уже утро понедельника. Где ты пропадал четыре дня, а? Ты знаешь, что случилось с девушкой, на которой ты собираешься жениться?
— Что? С Салли?
— Какая такая Салли? Что ты несешь? Я говорю о мисс Лэм!
— Фелиция. Конечно же. Я пошел навестить ее… когда это было, а? Но слуги сказали, что для меня ее нет дома.
— Ее ни для кого не было дома, дорогой приятель. Ее разыскивают уже больше половины недели.
Каллендер подтянулся и оказался в сидячем положении.
— Как давно ее нет?
— С четверга. С того вечера, когда мы ужинали у них. Я тогда еще приехал к тебе в гости.
— Как-то недолго ты у меня гостил, получается! Где же ты с тех пор пропадал? И где моя бутылка? Голова, моя голова!
Каллендер порылся под кроватью и достал то, что искал.
— А я думал, что ты уже допил весь запас бренди, — заметил Стоун.
— Так и есть. Но портвейна еще много осталось. А теперь еще имеется повод выпить. Фелиция наверняка не читала то письмо, да?
— Письмо? Какое письмо?
— Записку, которую послал кое-кто, желавший нас разлучить. Не нашли ли это письмо?
— Да кому нужны письма, когда такие дела творятся? — возмутился Стоун.
— Само собой, никому. — Каллендер отпил вина. — Так ты говоришь, Фелиция пропала?
— Ну, мы кое-что о ней разузнали.
— Мы?
Лицо Стоуна стало еще более красным.
— Я был у ее тети. У мисс Пенелопы. Она, разумеется, места себе не находит.
— Да? А ты время даром не теряешь. Богатая племянница пропала, и ты тут же поселился в роскошном доме у ее тетки, старой девы.
— Я делаю то, чем должен был заниматься ты, — оскорбленным тоном ответил Стоун. — А ты так и просидел все эти дни взаперти в пустом доме?
— Конечно, — ответил Каллендер. — Где же я еще мог быть?
— Я так тоже подумал в конце концов, хотя те ребята из Скотленд-Ярда приходили сюда не раз и не два, и, по их словам, здесь не было ни души.
Каллендер чуть было не уронил бутылку, но подхватил ее и как следует к ней приложился.
— Из Скотленд-Ярда?
— Мы, естественно, вызвали их, когда нигде не смогли найти девушку, и они, что тоже естественно, захотели расспросить того, за кого она собиралась замуж. Мне кажется, что они тебя чуточку подозревали, но только до тех пор, пока кое-чего не узнали.
— Слава богу! — произнес Каллендер и откинулся на подушки. — Значит, я вне подозрений.
— Конечно же! Послушай, кузен, что с тобой творится? Тебе будто и дела нет до того, что случилось с Фелицией. Тебе разве не хочется знать, что с ней? Ее видели.
Стоун негодующе шагал туда-сюда по комнате, а Каллендер пытался собраться с мыслями.
— Так она в безопасности? — спросил он.
— Полагаю, что с точки зрения закона это, пожалуй, и так, но мне лично кажется, что ей угрожает смертельная опасность. Ее видели с тем типом, с Ньюкаслом.
Каллендер вскочил с кровати. На нем были расстегнутые брюки и несвежая рубашка.
— Ньюкасл! — воскликнул он. Схватив кузена за воротник, он уставился ему прямо в глаза безумным взглядом. — Что он с ней сделал?
— Я, разумеется, не могу знать, — отвечал Стоун, высвобождаясь из рук кузена. — Но полицейские сказали, что на ней было надето что-то, что сама она называла свадебным платьем.
— И они не остановили ее? И не забрали с собой? Боже мой!
— Так вот. Они сказали, что ни один закон не запрещает девице, находящейся в здравом уме, выйти замуж, а также прогуливаться ночью вместе с мужем на свежем воздухе, если они того пожелают. Пусть даже и на кладбище. А мне кажется, он их чем-то напугал.
Каллендер схватил валявшееся на стуле пальто и начал рыться в его карманах. На пол полетел обломок трости, но он не обратил на него внимания. Наконец он отыскал замызганную книжонку и с ликующим видом махнул ею перед глазами кузена. Плюхнувшись на стул, Каллендер всецело погрузился в перелистывание страниц.
— Он погубил мою жизнь, — пробормотал он. — А теперь я погублю его.
— Слушай, Реджи, — начал было Стоун.
— Помолчи, дурак! Не видишь, что ли, я читаю?
— Вижу, что я здесь ничем не смогу помочь, — произнес Стоун, еще более ошарашенный от того, что кузен поднял с пола обломок трости и с победоносным видом его держит. — Я пошел. Когда придешь в чувство, если такое вообще случится, ты, пожалуй, сможешь что-нибудь сделать, чтобы помочь спасти мисс Лэм.
Он неторопливо вышел из комнаты и уже почти спустился, когда услышал, как Каллендер яростно вопит, обращаясь то ли к кузену, то ли ко всему миру:
— Спасти ее? Ее спасу я! Я единственный, кто может это сделать! Только я знаю как!
Найджел Стоун ни разу не оглянулся. Он запер за собой входную дверь и вышел навстречу солнечным лучам, которые сияли для него впервые с момента его прибытия в Лондон. Он радостно посчитал, что это добрый знак. Пусть кто-то убегает, пусть даже кого-то похитили, а кто-то явно спятил, но какое это имеет значение? Он спешил на встречу с мисс Пенелопой Лэм и собственной судьбой был совершенно доволен.
Несколькими минутами позже из той же двери вышел Реджиналд Каллендер и сощурился от солнечного света. Волосы его были растрепаны, галстук сбился набок, шагал он нетвердой походкой. Он попробовал остановить кэб, но первые два кучера, лишь взглянув на него, предпочли не останавливаться. Третий остановился в нескольких ярдах, и Каллендер, шатаясь, бросился к нему. Кучер глянул на него с козел.
