Откуда-то совсем рядом с Монатом заорал Казз. Его Бёртон видеть не мог, так как тот по росту был вторым от конца — всего пять футов, или полтора метра. Когда он подошел ближе, Бёртон смог смутно различить его почти квадратную фигуру.
— Хватайте шесты и выводите корабль из дока! — вопил Бёртон.
— Да где они, эти чертовы шесты? — кричала Бесст.
— Я вытащил их из стойки. Они на палубе, — откликнулся Фрайгейт где-то совсем рядом с ней.
— За мной! — крикнул Бёртон. И тут же грубо выругался, споткнувшись обо что-то и ничком шлепнувшись на палубу. Он сейчас же вскочил, но только для того, чтоб опять с кем-то столкнуться. По крупным формам он определил, что это Бесст.
После недолгой неразберихи шесты нашлись, и члены команды, держа их в руках, выстроились вдоль бортов. По команде Бёртона они уперлись концами шестов в верхние бревна дока, так как между бортом корабля и стенками дока не оставалось зазора, в который можно было бы засунуть шесты, чтобы упереться в каменное дно шельфа. Поскольку им приходилось преодолевать силу течения, которое было особенно мощным на середине озера, то вывести корабль из дока оказалось делом нелегким. Выйдя из него, они опустили шесты в воду и принялись отталкиваться от твердого дна. Но здесь шесты скользили по ровной и гладкой поверхности скалы.
Бёртон приказал развернуть нос корабля к чистой воде. Когда это было сделано, шестоносцы с левого борта перешли на правый, чтоб помочь товарищам удержать корабль от бортового дрейфа, сносившего их прямо к скалистому шпилю. В этой точке и пляж, и шельф внезапно как обрезало. Теперь надо было держать шесты горизонтально, отталкиваясь от скользкой стены самого острова.
Бёртон, услышав чей-то незнакомый голос, обернулся. Темная фигура на вышке теперь ожила и что-то вопила в густом тумане. Другие голоса, менее громкие, чем голос впередсмотрящего, с трудом пробивались сквозь туман.
Большой круглый темный предмет стал теперь еще больше. В свете звезд он выглядел как голова какого-то гиганта. Бёртон прикинул, что расстояние между вышкой и этим объектом составляло около ста метров. А это означало, что надвигавшийся на них плот имел огромные размеры. Бёртон не знал его ширины и надеялся избежать знакомства с этим обстоятельством на практике до тех пор, пока корабль благополучно не обогнет остров.
Как раз в тот момент, когда Бёртон снова вернулся к своим делам, он заметил, что на вышке появился еще один человек. Человек бешено размахивал руками, а его пронзительный голос заглушал голос впередсмотрящего.
— Берегись! — закричал Фрайгейт.
Бёртон не винил его за панику, прозвучавшую в этом возгласе. Он и сам был как в лихорадке. Вся эта масса с ее колоссальной инерцией — сотни, а может, тысячи бревен — шла прямо на «Хаджи-2».
— Толкайте изо всех сил! — орал он. — Нас раздавит, если мы не уберемся с дороги!
К тому времени бушприт — большое бревно, торчащее на носу корабля, — уже вышел из-под прикрытия скалы. Еще несколько рывков — и корабль обогнул бы угол скалы, течение подхватило бы «Хаджи-2» и унесло его прочь от скалы и от опасности.
Крики с плота приближались и становились все громче. Бёртону все же удалось бросить взгляд на вышку. Теперь она была всего лишь футах в 400, или в 122 метрах. Больше того, боковая поверхность вышки предстала под другим углом. Бёртон яростно выругался — ведь это означало, что плот развернулся или разворачивается, что он меняет курс, чтоб не налететь на остров прямо в лоб. К сожалению, он поворачивал влево, а не вправо.
— Навались!!! — орал Бёртон.
А любопытно, где эта вышка? На самом носу или отступя от него? Если последнее, то тогда перед ней торчит еще здоровенная часть плота. А это означает, что под прикрытием тумана эта передняя часть уже совсем вплотную подобралась к его кораблю.
Во всяком случае, плоту скалы не миновать. И Бёртону наплевать на это, если только при столкновении не пострадает и «Хаджи-2».
Человек на вышке выкрикивал команды на неизвестном языке, глухо звучавшие в тумане.
Теперь уже и нос «Хаджи» миновал скалу. Но тут же сильное боковое течение прижало корабль к скалистой стене, и шесты соскользнули с нее, так как скала тут была еще более гладкой.
— Толкайте, сучьи дети, толкайте! — гремел Бёртон. Раздался рев, палуба подпрыгнула вверх и наклонилась к стене. Бёртона швырнуло на сверкающую твердь, которая превратила его в нечто аморфное и незрячее. Он смутно ощутил, что падает обратно на палубу, что лежит на спине и пытается подняться в этой загустелой серой жиже. Кругом слышались вопли. Эти вопли да еще треск ломающихся шпангоутов и громкий взрывной звук — результат удара плота о скалу, были последними звуками, которые успел услышать Бёртон.
Глава 7
Туман ослепил Джилл Галбирру.
Только держась вплотную к правому берегу Реки, она могла разобрать смутные очертания питающих камней. Они казались зловещими, как чудовищные мухоморы, разбросанные по безжизненной пустыне.
Следующий питающий камень будет концом ее одиссеи. Она пересчитывала все, мимо которых проплывала; считала всю ночь напролет.
А сейчас — призрак в призрачном каноэ — она продолжала работать веслом. Ветер умер, но она сама слегка оживила его, вернее, породила псевдоветер, направляя свое каноэ против течения. Теплый, насыщенный влагой воздух легко касался ее лица, подобно завесе из эктоплазмы[79].
Теперь она уже видела огонек у того камня, который был целью ее путешествия. Крошечная, еле заметная искорка. Но растет, разгорается во тьме призрак огня, и уже слышны голоса людей. Бестелесные голоса.
Она сама, подумала Джилл, должна походить на призрак монахини. Белые одежды, скрепленные невидимыми магнитными скрепками, почти полностью скрывали ее тело. Одно из полотнищ образовывало капюшон, так что кто-нибудь, наблюдавший за ней из тумана, мог увидеть вместо ее лица только темный провал в серой полутьме.
Ее жалкие пожитки валяются на дне каноэ. В этой влажной, сумрачной, как бы шерстистой духоте они были как два маленьких зверька — белый и серый. Рядом с ней стоял высокий металлический цилиндр — ее «коробка для сладостей». Подальше — белый узелок из материи, в котором лежали всякие мелочи. Бамбуковая флейта. Кольцо из дуба с вделанным в него нефритом — подарок любовника; любовника, расставшегося с ней и, насколько она знала, мертвого в полном смысле этого слова. Мешочек из кожи речного дракона, набитый всякой мишурой и воспоминаниями. К узлу был привязан невидимый в темноте чехол с тисовым луком и колчан со стрелами.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
