«Впереди враги, их много, очень много, они злобны, жадны и жестоки. Это другая раса людей. Раса непримиримых людоедов с плоскими жёлтыми лицами и короткими кривыми ногами. Вот они, на низкорослых конях со щитами и выставленными вперёд копьями».
На нашу конную лаву обрушивается град острых стрел. Но стрелы не причиняют нам вреда. Они отскакивают и застревают в наших доспехах и броне коней. И вот мы всей своей массой обрушиваем свой копейный удар на противника. Моё копьё, сбив в сторону щит, протыкает покрытое кожаными латами тело плосколицего. Он вылетает из седла, и я наношу своим копьём ещё один смертельный удар, потом ещё и ещё. Но врагов много, они обступают меня со всех сторон. Моё копьё сломано, и теперь я яростно сражаюсь с наседающими врагами удобно лежащей в руке секирой. И справа, и слева от меня идёт рукопашный конный бой. Слышен рёв труб, гортанные каркающие крики плосколицых. Но вот сзади нас появляется новая шеренга коней. Они сметают наших противников. И мы вместе с подошедшими вовремя копейщиками рвёмся вперёд. Врагов много, очень много, но они трусливы, вот они уже и бегут. Бегут по всему полю! Мы останавливаем своих вымотанных долгой битвой коней.
«Снова победа!» — отмечает сознание.
А за бегущими врагами устремляется наша не участвовавшая в битве лёгкая кавалерия.
«От наших конников на своих коротконогих клячах им не уйти. Теперь вся степь покроется их трупами. Они получили то, что хотели, — в глубине моего сознания нет ни радости, ни злорадства. — За чем пришли, то и получили».
Но вновь сменившаяся музыка вызвала другие видения: я с тяжёлой корзиной за плечами подымаюсь на высокий земляной холм. Там я высыпаю из своей корзины грунт и снова отправляюсь вниз для того, чтобы наполнить свою корзину снова. Рядом со мной точно так же, как и я, работают тысячи людей. Наконец, курган готов. Жрец в белой одежде на вершине кургана подымает руки к небу и показывает, что пора устанавливать на нём священные камни предков. Гранитные столбы уже готовы, их привезли на быках с далёких гор, и скоро они займут своё место на кургане.
Но вот доносившиеся звуки музыки стали торжественными и праздничными. И перед глазами возникла картина весёлого зимнего праздника.
Я увидел застывшую реку, на крутом её берегу деревянные стены какого-то хорошо известного мне города. Городские ворота открыты, и празднично одетый народ валом валит на лёд речки. Вот с высокого яра от стен города под радостные крики граждан покатились горящие обмотанные промасленной верёвкой огненные колёса. Потом на льду в окружении народа начался турнир белых и чёрных витязей. Всадники в белых плащах побеждали воинов, одетых в чёрное. Наконец, на площадке осталось всего два всадника. Один витязь весь в чёрном на чёрной лошади, другой воин в белом на белом скакуне. После долгого боя белый рыцарь под ликование народа одолел чёрного. И вот он ездит по кругу, подняв руки к небу, и радостно смеётся. Смеётся, глядя на него и отряхивая с себя снег, и его противник — чёрный воин. Я вижу себя сидящим на коне, в окружении празднично одетых всадников. В руках у меня искусно выполненный из чистого золота дубовый венок. Вот я, толкнув ногами своего коня, подъезжаю к белому витязю и одеваю ему на шлем этот венок. Вокруг раздаются неистовые крики радости. В воздух летят шапки и подымаются флаги с изображением жёлтых вращающихся свастик. Потом во всём белом в центре площадки появляется жрец. Он подымает руки к небу, и в этот момент его окружает взявшийся за руки хоровод. Я прыгаю со своего коня и спешу занять место в праздничном торжественном хороводе. За мной торопится всё моё окружение. Наконец, хоровод построен — несколько десятков взявшихся за руки кругов. Вот хоровод тронулся. Каждый крут в свою сторону, и в небеса понёсся гимн свету и солнцу. Гимн любви и надежде! Я иду вместе со всеми, пою гимн светилу, а сердце переполняет праздничная радость. Потом я увидел, как по льду реки мчатся наперегонки празднично украшенные тройки, как состязаются женщины и мужчины в стрельбе из лука, как бьются стенка на стенку кулачные бойцы. И вот я сам вхожу в круг бороться. Сначала побеждаю я, потом побеждают меня. И своему победителю я с искренней радостью дарю боевого коня. В душе нет и следа огорчения, в ней царит праздник. Огромный безграничный праздник единства со светилом, звёздами, матушкой-землёй и моим народом. Всё едино! И земля, и небо, и окружающая природа, и человек! Нельзя ничего делить. Люди — дети всего сущего. Сущее же — частица самого Рода-Создателя, значит, люди земли — его дети. Вот почему такая на душе радость. Видение праздника зимнего солнцеворота перенеслось в огромную горницу какого-то терема. Под волшебную незнакомую музыку люди танцевали, пели, водили хороводы, и я был участником плясок и хороводов. И вместе со всеми пел весёлые и раздольные русские песни. На несколько секунд мелькнули длинные, сплошь уставленные яствами, праздничные столы. Вокруг них на стенах горели какие-то светильники, было ощущение тепла, уюта и чего-то такого, чего на словах трудно объяснить. Потом я увидел радостные лица любимых мною женщин и толпу ребятишек, играющих в витязей.
Но вот видения стали исчезать, и я снова очутился в горнице Добрана Глебыча.
— Всё, первая часть нашего концерта закончилась, — торжественно объявил старейшина. — Но прошу не расходиться. Через несколько минут мы увидим вторую его часть. Давайте, красавицы, — обратился старейшина к трём молодым девушкам. — Пока мы будем пить сбитень, у вас есть немного времени, чтобы переодеться.
Его дочери и их подруга, кивнув головками, поспешили в соседнюю комнату, а мужчины в окружении своих жён снова направились к праздничному столу. Через несколько секунд в комнате я остался совсем один.
«Что же произошло? — думал я. — Неужели гипноз? Посредством музыки. Или что-то другое? Необъяснимый провал сознания в далёкое прошлое. И настолько яркие картины! Я до сих пор нахожусь «там», а не здесь. Интересно бы понять, что мне пригрезилось?»
Ошарашенный и сбитый с толку, я не знал, что теперь делать. Накатившееся на меня ощущение, что моя жизнь длится многие тысячи лет, не отпускало.
«Где я был, может, в параллельных мирах? — размышлял я над случившимся. — Но там началась какая-то гражданская война, и я погиб. Значит, здесь дело не в других изменениях».
В этот момент в горнице появился Добран Глебыч. Он подошёл ко мне и, усевшись рядом, сказал:
— Теперь понимаешь, зачем по приказу Запада Алексей Михайлович Тишайший уничтожил все наши древние музыкальные инструменты? А заодно и последних скоморохов. Несколько лет на площадях сжигались гусли, цимбалы, рожки, волынки, флейты-тростянки. Особой ненавистью пользовались при дворе гудки. Это звуки гудков вызвали твои видения.
— Откуда ты знаешь, что я что-то видел?
— Не ты один погрузился в свои прошлые инкарнации, Ар. Все сидящие в них побывали, — показал старейшина на пустые лавки. Так что я знаю, что говорю, — поднялся он со своего места.
Через секунду комната снова наполнилась народом. Музыканты опять заняли свои места. Осталось только дождаться девушек. Но вот появились и они. В украшенных вышивками, бисером и речным жемчугом ярких национальных костюмах. Тонкие талии красавиц опоясывали расшитые золотой и серебряной ниткой пояса, а на точёных ножках поблёскивали золотым орнаментом красные женские сапожки. Троица живых богинь, построившись рядом друг с другом, стала ожидать музыку. Я не в силах был оторвать от них взгляда: примерно одинакового роста, с роскошными русыми с золотым отливом косами, лебедиными шеями и чуть покатыми аристократическими плечами, с невероятно тонкими талиями и длинными крепкими сильными ногами. Они казались женщинами неземной, какой-то звёздной расы! Я невольно вспомнил своё купание с двумя из них в бане. Там передо мной были обнажённые девушки, здесь они одетые. Но что изменилось?! Истинную красоту не может скрыть никакая одежда. Она просвечивает сквозь неё и ослепляет! Через секунду зазвучал рожок, и, вторя ему, раздались звуки цимбалы. Потом опять я услышал волшебную песнь гудка. И девушки сорвались с места. Они подобно птицам легко, почти неслышно, впорхнули в середину комнаты и, разлетевшись во все стороны, понеслись в тихом и плавном танце по кругу. Но это был не танец! Нет! Глаза смотрели и не верили, уши слышали музыку, но воспринимали её не они, а сердце! Разве можно назвать танцем песнь движущегося тела? Казалось, фигуры девушек излучают ещё одну музыку. Музыку неслышную, но ещё более сильную, чем та, которая звучит от инструментов. Её улавливает не слух, а сердце. Нет, это был не танец, нет, то была исповедь, вложенная в такт движений, исповедь о чём-то великом, огромном и невероятно сильном. И я понял — голосом движений девушки рассказывали о своей любви. О любви к родной земле, бездонному, синему небу, звёздам, Солнцу и своим любимым, к тем, кого у них ещё нет, но которых они уже любят. Любят беззаветной, незнающей границ любовью. Я смотрел на это откровение в музыке и в глазах у меня стояли слёзы. И я уже не стеснялся этих слёз.
