вести криминалку, но с принципиально новым уклоном. Как и прочим ментам, Маштакову не раз перепадало на орехи в её острых материалах, он стал буквально шарахаться при виде журналистки. Голянкину такое поведение взрослого мужика забавляло, она посмеивалась: «То ли ещё будет».
Памятуя об этом, Вероника не строила иллюзий насчёт того, что Маштаков испытывает к ней симпатии. С другой стороны, и для лютой ненависти причин у него быть не должно. К тому же, она собиралась не об одолжении просить, а напротив, хотела оказать услугу такой важности, заслышав о которой любой нормальный опер подпрыгнет до потолка от радости.
Обдумывая первую фразу, Голянкина семенила рядом с Маштаковым, становившимся по мере удаления от питейного заведения всё мрачнее. До остановки, к которой от депо выруливал пустой троллейбус, оставалось метров тридцать. Вероника решилась.
— Михаил Николаевич, мне надо с вами поговорить! — оббежав оперативника и встав у него на пути, выпалила она.
— Все вопросы к пресс-службе, — Маштаков ловко обогнул прилипалу и нарастил темп.
Перешедшая в связи с этим на лёгкую трусцу журналистка уцепилась ему за рукав.
— Мне надо сообщить вам очень важные сведения. Правда-правда! По заказному убийству. Выслушайте меня! Что вам, трудно?!
Миха, тяжело вздохнув, остановился.
— Ну?
— Поедемте, пожалуйста, со мной в одно место. Только прямо сейчас. Там я вам всё расскажу.
— В какое ещё место? Я на работу опаздываю.
— А вы предупредите, что задержитесь. Не пожалеете — гарантирую вам, — Голянкина с такой преданностью заглядывала оперу в глаза, что тому сделалось неловко.
— Как я предупрежу? — Маштаков проводил взглядом тронувшийся троллейбус.
— Так позвоните, — Вероника вынула из сумки мобильник в весёлом розовом чехольчике.
Её протянутая рука повисла в воздухе.
— Я и пользоваться-то им не умею, — с заминкой произнёс Миха, понимая неубедительность отмазки.
В действительности, появившаяся вдруг причина отсрочить момент появления на работе пришлась кстати.
— Диктуйте номер, я наберу, — имей журналистка хвостик, наверное, завиляла бы им.
Маштаков помедлил ещё секунду и назвал пять цифр. Голянкина потыкала пальцем в светящиеся кнопочки, которые при каждом нажимании коротко попискивали, и отдала телефон оперативнику. Тот, послушав длинные гудки, вернул. Титова в кабинете не оказалось.
— Давайте кому-нибудь другому позвоним, — профессия обязывала Веронику быть настойчивой.
— Два десять ноль два, — озвучил Миха телефон начальника ОУРа.
Борзов оказался на месте.
— Слушаю! — напористо крикнул он в трубку.
Маштаков отошёл в сторону и уведомил, что задержится примерно на час, потому как проверяет неотложную информацию по грабежу в «Леле». Сан Саныч вроде поверил, сказал: «Валяй», но всё равно поинтересовался: «Ты вообще как?». Миха не стал изображать оскорбленного недоверием, ответил просто: «Все системы жизнеобеспечения работают нормально».
Сумевшая ухватить обрывок одной из фраз, произнесенных опером, Голянкина поняла, что он получил добро, и разулыбалась. Возможность избавиться от гнёта проблемы обретала реальные очертания.
— Далеко хоть ехать? — дружелюбия в голосе Маштакова не прибавилось.
— Лучше на такси.
— Извините, я забыл дома свой толстый кошелёк, — с кривой усмешкой опер процитировал Буратино.
— Ой, Михаил Николаевич, я и предположить не могла, что вы серьёзную классику читаете, — Вероника с наивным видом захлопала ресницами, очевидно, изображая другого узнаваемого персонажа «Золотого ключика».
Маштаков не принял игры, спрятал в поднятом воротнике подбородок. С каждой минутой нахождения на улице ветер казался пронзительнее, а сыпавший снег — колючее. Голянкина вызвала по телефону радио-такси. Ждать пришлось недолго, прикатила шустрая «девятка» с оранжевым фонарём на крыше. Журналистка юркнула на командирское место, Миха уселся на заднем сиденье.
— Клязьменская, я там покажу, — обозначила маршрут Вероника.
Таксист заёрзал.
— Ёперный театр, там ваще дорог нету.
Маштакова указанное направление движения устраивало. Тоже в «Северной» части, от УВД не так далеко. По дороге опер успел задремать. Встрепенулся, когда «девятку» несколько раз сильно тряхнуло. Ас-водитель пробирался меж колдобин по крутому спуску.
— Сейчас за нефтебазой сгоревший дом будет, а нам через один, — Голянкина выступала в роли штурмана.
— Не развернусь потом, — беспокоился водитель, — сяду на брюхо, толкать будете.
Пока журналистка рассчитывалась за поездку, Маштаков вылез и огляделся по сторонам. Тупиковая Клязьменская улица в зимнюю пору казалась вымершей. Места были знакомыми со школы. В старших классах на спаренных уроках физкультуры этой дорогой, помнится, спускались в пойму кататься на лыжах. Серьёзное препятствие на пути представляли тогда бродячие собаки. Постоянно голодные и потому злобные. Сейчас поблизости четвероногих друзей не наблюдалось, а вот из-за ворот дома, у которого остановилось авто, одна подруга залаяла так, что в ушах зазвенело.
— Па-альма, Пальма, хорошая моя, не ругайся, свои пришли, — уговаривала журналистка псину, просунув руку в дыру в заборе возле калитки и совершая какие-то вращательные манипуляции.
Наконец ей удалось отодвинуть задвижку. Затем она толкнула обеими руками от себя калитку. Та не подалась ни на сантиметр, очевидно, примерзнув снизу в притворе.
— Что вы стоите, как истукан? Помогите! — Голянкина крутнулась к оперативнику с сердитым выражением лица. — Тоже мне джентльмен.
Миха, не реагируя на необоснованно приклеенный ярлык, подошёл к калитке и принялся колотиться в неё плечом. Примерно с пятого раза ему удалось подвинуть дверь на расстояние, позволявшее боком протиснуться в образовавшуюся щель. Первой за периметр ограждения проникла журналистка. Маштаков, прежде чем последовать её примеру, ещё раз огляделся. Кроме такси, сдававшего задом по снежной каше, на улице в пределах видимости никого не наблюдалось.
— Что вы там застряли? Заходите! — Голянкина продолжала командовать.
Во дворе чёрная собака средних размеров жадно расправлялась с куриными костями, принесенными журналисткой. Появившегося на охраняемой территории Миху она в силу занятости удостоила лишь формальным рычанием.
— Чей это дом? Пока не объясните, я дальше не пойду. — Дипломированный юрист Маштаков помнил о существовании в уголовном кодексе статьи за незаконное проникновение в чужое жилище.
Вероника скорчила недовольную гримаску и хотела было фыркнуть в ответ, но вспомнив, что крайне заинтересована в помощи оперативника, объяснила, что дом принадлежит её родной тётке, которая сейчас в больнице после инфаркта.
— Здесь я с её разрешения, а вы, соответственно — с моего. Идёмте!
Голянкина, бойко простучав каблуками, поднялась на высокое крыльцо, занялась входной дверью. Миха двинулся следом. Взбираясь на крыльцо, он предпочел придерживаться за перила. Выкрашенные масляной краской струганные доски имели особенность становиться в холодное время необычайно скользкими.
— Сюда, — через плечо бросила женщина, пробираясь по заставленному хозяйственным скарбом узкому коридорчику к хозпристройке, находившейся под одной крышей с жилой частью.
Все действия журналистки подтверждали, что она здесь не впервые. Выключатель на стене нащупала сразу. Свет зажегшейся лампочки для большого помещения был скудным. На сложенные вдоль стен в высокие поленницы дрова легли густые причудливые тени.
— Михаил Николаевич! — голос Голянкиной зазвенел,
