после присяги выдавали виноградного вина, да теперь как только большой праздник, так и выдают опять вина. При бывшем царе даже к Рождеству ничего не давали, а при новом правительстве к Благовещенью, к вербному воскресению даже давали вина, но к Пасхе уж и говорить нечего прямо в дризину напились.
Теперь везде такая правильность и такой образцовой порядок прямо лучше некуда. Теперь в плен от нас солдаты не бегают – за этим следят сами солдаты: был один случай что солдат хотел перебежать в плен но его же рота открыла огонь по нему и конечно ранили, когда его притащили обратно в окопы – он прожил не долго; Начальство приказало похоронить отдельно от других, вместо креста поставили столб с надписью. «Здесь похоронен изменник Русской Свободы и Родине».
Н. А. Иванова, 16 апреля
Перед Русско-Азиатским банком стояла большая толпа – я подошла, думая, что случилось какое-нибудь несчастие, и спросила: «А что тут произошло?» На это последовал ответ от господина в круглой мягкой шляпе, вид рабочего интеллигента: «Это собрались люди, чтобы мнениями поделиться». Это интересно, подумала я, и стала прислушиваться. Толпа состояла большей частью из молодых рабочих, солдат, курсисток. Пожилых было тоже несколько человек. Еврейский выговор в речах слышался отчетливо и ясно. В толпе было несколько центров, и почти везде говорили евреи – акцент их выдавал. В одном центре несколько человек спорили с евреем, доказывая ему, что Временное правительство отказалось от аннексий и что если Франция отберет Эльзас и Лотарингию, это не будет аннексией. Еврей это опровергал, говоря, что Временное правительство не отказывалось от аннексий, что нигде это не напечатано. Какая-то девица в шапочке его поддерживала, неистово крича и махая руками.
В другом центре собралось несколько солдат, споривших со штатским в мягкой шляпе. Я слышала конец спора, и небольшой молодой солдат с весьма симпатичным лицом говорил штатскому: «Зачем вы хотите натравливать нас на офицеров? Мы с ними теперь сошлись как товарищи, наши отношения наладились – мы не можем быть без офицеров, тогда пропадем. В нашем полку ни одного убийства не было – только двоих арестовали, а были офицеры очень злобные, которые за малейший непорядок в одежде били по мордам. Вы нас хотите натравить на офицеров, думаете, что мы, солдаты, совсем дураки и не понимаем ничего, а мы не хотим анархии и Ленина слушать не будем. Я приехал из провинции, у нас в полку все сошлись с офицерами, а здесь черт знает что творится. Гарнизон Петербурга весь анархисты. Ведь революцию сделал не гарнизон – это небольшая кучка людей, – а вся армия. Если бы армия не захотела переворота, то гарнизон ничего не мог бы сделать». Говорил солдат хорошо и с большим чувством.
В третьей группе какой-то вроде морячка по фуражке, но в пальто, говорил, что революция произошла от Распутина, не будь его, еще долго бы не было переворота. Распутин совсем уничтожил престиж власти, а война помогла обновлению России.
Немного дальше стояла большая группа, которая слушала нескольких говоривших и споривших о Ленине. Одни были против него, другие защищали. Говорили, что его не надо арестовывать и что напрасно это хотят сделать. Этим только дразнить рабочих – его слушают, но почти никто с ним не согласен, а если арестуют, то все большевики встанут за него и тогда несдобровать буржуям и Временному правительству. Хотя Керенский и не буржуй, но и ему несдобровать. Другие говорили, что Ленин прислан немцами, что он провокатор и желает анархии. Тогда придет к нам немец, и конец свободе – опять будет царь. Почему, кричал один, сегодня Ленин не приехал в Манеж на митинг – его просили об этом, народ хотел спросить у него отчета и ясного положения его программы, а он не приехал. Почему? – с озлоблением кричал субъект мрачного вида. Курсистка с азартом отвечала: «Не приехал, потому что устал и переутомился». – «А, устал! – кричал мрачный человек. – А не устал, когда целый день с балкона кричит – там целый день стоит и слушает толпа. Он боится людей, которые могут с ним спорить, а с невеждами говорит целый день, они не понимают весь смысл его слов. Зачем мы хотим судить Сухомлинова, Протопопова и Штюрмера – они тоже, как Ленин, хотели сепаратного мира – их будем судить, а он может говорить. Не бывать миру без победы». В другом центре, наоборот, были за Ленина и говорили, что это темные силы возбуждают против Ленина, чтобы пошли опять всякие эксцессы, которые на руку контрреволюции.
Я слушала довольно долго, переходя от одной группы к другой. Разговоры шли все на эти же темы. Немного боялась, что на меня будут косо смотреть и опасаться – ведь я ни по возрасту, ни по одежде не похожу на социал-революционер-ку, но никто не обращал на меня внимания и вид мой их не смущал. Наслушавшись, взяла извощика и поехала домой.
Спрашиваю его дорогой: «Что это они говорят?» – «А пес их знает!» – невозмутимо отвечал возница. В воротах нашего дома я остановилась и спросила дворника: «А народ-то опять что-то баламутится!» – «Да, что-то опять затевают, и чего им надо? Всего достигли, Царя нет, землю отобрали уж везде на ять, солдатам свобода дана – не знаю, чего еще хотят?»
И. С. Ильин, 17 апреля
В Пензе, как и во всех других городах, какая-то штатская милиция, масса разнузданных солдат, вокзалы битком забиты людьми, тоже главным образом солдатами. На вокзале чуть было не погиб. Я приехал, а поезда еще не было, гулял по перрону. В конце собралась большая толпа солдат – я подошел. Говорил какой-то детина, что войны не надо, что надо немедленно заключать мир и что хотят войны одни офицеры, которым за это платят. Я протиснулся и увидел еще двух, стоящих около говорившего, которые как будто не сочувствовали говорившему, – один был унтер-офицер. И вот дернула меня нелегкая сказать:
– Это неверно. Офицеры так же устали от войны, как и солдаты. Оба стоявших рядом одобрительно закивали головами, это меня подбодрило.
– Относительно платы тоже неправда, офицеры получают жалованье, на которое живут они и их семьи, и не из-за него они подставляют лоб под пули. А если говорить про мир, то, конечно, его надо, и чем скорее, тем лучше, но надо подумать и о том, чтобы с толком его заключить!..
Я вдруг почувствовал на себе злые и колючие взгляды. Мои два соседа провалились как
