сквозь землю. Все солдаты были с винтовками. Наступило такое жуткое молчание, что я почувствовал, что если говоривший крикнет: «А ну-ка, братцы, бей его», то я пропал. И действительно, говоривший вдруг закричал:
– Ну вот, видите, кто уговаривает идти на фронт! – хотя я ни звука про это не говорил.
– Кто, а?!..
Тут я увидел, что подходит поезд, и, быстро сказав:
– Сейчас, подожди! Поезд идет, – выдрался из толпы – и в вагон. Дал себе слово больше не впутываться. Говорят, недавно одного офицера буквально растерзали только за то, что он, войдя в зал и увидя, что все столы заняты солдатами, попросил одного уступить ему место.
Все это жутко и противно. Неужели же не будет порядка?!
«Новое время», 18 апреля
Ленин в Государственной Думе.
Роста ниже среднего, лысый, с маленькой рыжеватой бородкой и коротко подстриженными рыжими усами; глаза маленькие и сидят глубоко. Говорит с большой внешней убедительностью, причем нервно ходит по ораторской трибуне.
Вот портрет большевика Ленина.
Вчера Ленин неожиданно появился в Государственной Думе. Он пришел сюда защищаться против резолюции Исполнительного Комитета Совета Солдатских Депутатов. Резолюция, как известно, признала пропаганду Ленина столь же вредной, как и контр-революционную.
Было заседание солдатских депутатов. Ленину было предоставлено сделать внеочередное заявление.
Говорил он по трем вопросам: об отношении большевиков к земле, к Временному Правительству и к войне.
На кафедре Ленин совсем не так безапелляционно кровожаден, как в своей газете. Или, быть может, Ленина, как и думал Чхеидзе, захватила уже революция. Так или иначе, Ленин в сущности сдал все свои позиции.
По вопросу о земле.
– Да, говорит он, земля вся должна принадлежать трудящимся. Но таково же убеждение всей социал-демократии. Большевики прибавляют, что земля должна отойти к крестьянам немедленно. Они стремятся к этому из опасения, что земля останется незасеянной.
– Но, говорит Ленин, мы никогда не проповедывали насилия; пусть захват земли будет производен при условиях строжайшей дисциплины, только по решениям советов крестьянских и батрацких депутатов.
– Сговориться с помещиками о передаче земли? Как можно сговориться, – отвечает сам себе Ленин, – когда в среднем один помещик имеет столько земли, сколько 300 крестьян.
Батрацких депутатов Ленин вводит уже специально как орудие против тех «крепких» крестьян, которые успели приобрести значительное количество земли.
По второму вопросу – об отношении к Временному Правительству – Ленин просто отмахнулся. Правительство поддерживает капиталистов и баста.
Подробно зато Ленин остановился на вопросе о войне. Оказывается, что Ленин и его последователи совсем не стоят за то, чтобы «воткнуть штыки в землю». По нужно всячески стараться прекратить войну. Средство для этого, как сознается Ленин, – одно и притом трудное: братанье на фронте.
А затем, как довод против войны, Ленин выставил тайные соглашения воюющих держав. Эти тайны совершенно известны Ленину: насилие и ограбление Китая, насилие и ограбление Персии.
Во время речи подавалось много записок. Это слушатели задавали хитрые вопросы Ленину. Почему он призывает к ограблению банков, почему считает возвращение Курляндии аннексией, какие практические способы заставить все державы заключить мир и т. д. Ленин отвечал на эти вопросы, но не на все. О банках умолчал совсем, о Курляндии говорил очень длинно, но непонятно, об окончании войны ничего, кроме братанья, придумать не мог.
– Как же это мы будем брататься, – говорил один солдат. Выходят немцы к нам с красными флагами, а чуть мы поднимем голову, начинают по нас из – тяжелых…
– Итак, Ленин сдал все свои позиции, – заявил в следующей после него речи Либер, представитель комитета солдатских и рабочих депутатов.
В. А. Амфитеатров-Кадашев, 18 апреля
Первомайские торжества. Я, конечно, не пошел: довольно с меня чепухи, красных флагов, звонких лозунгов и т. д. Вышел на улицу лишь под вечер, видел великолепный «делоне-бельвилль», некогда принадлежавший императору, полный каких-то аховых физиономий из «торжествующего народа», а также группу людей, переполнившую меня чувством бескрайнего омерзения: это была толпа человек в 30 рабочих, самых обыкновенных мастеровых, но впереди шел типичный интеллигент «из народников»: косоворотка, соломенная шляпа, оловянные глаза, печально повисшие усы, узкий, высокий лоб, мочальная бородка – ходячее «Сейте разумное, доброе, вечное!» Он нес знамя и унылым голосом тянул: «Отречемся от старого мира», – тупо, с озлоблением, без малейшего подъема. Это был настоящий символ нашей пресловутой революции – такое яркое выражение ее всецелой мелкотравча-тости, что меня затошнило и я снова почувствовал ненависть к «великой, бескровной, святой…» И почему она так нестерпимо бездарна? Вот 1 мая, ее праздник, почему же она, победительница, несущая свет миру, превращает свой праздник в гнетущую, несосветимую скуку? Все заперто, словно на город напала чума, – кино, рестораны, театры, – негде не то что повеселиться, – перекусить… Трамы не ходят, так что ходи пешком по необъятному Питеру. Единственное развлечение – шляться в процессиях потных, грязных людей, уныло тянуть глупые песни на ворованные мотивы и слушать пошлые слова, блудливую ложь демагогов. Каким болваном надо быть, чтобы это считать праздником?
В. А. Теляковский, 19 апреля
Сегодня на улицах появились морские офицеры без погон. Это новая форма, которая введена во флоте и, надо сказать, производит отрицательное впечатление, и хотя в приказе по армии сказано, что форма эта вводится подобно форме, существующей в союзных нам демократических государствах, но чувствуется, что это сделано под давлением солдат-моряков, без всякого разумного начала. В газетах упоминается, что вчера на улице у некоторых офицеров срывали погоны. Это свобода не свободная, а насилие, роняющее необходимый престиж офицеров, которые в свою очередь часто даже бывают демократы.
«Новое время», 20 апреля
Министр иностранных дел через наших дипломатических представителей обратился к союзным державам с заявлением, что Временное Правительство будет соблюдать все обязательства, принятые в отношении наших союзников.
Н. П. Окунев, 20 апреля
Правительство (или один Милюков) разослало своим заграничным представителям ноту, составленную так же «дипломатически-смутно», как составлялись такие бумаги и в недоброе старое время. Хорошо и не разберешься в ней, но кажется, что правительство намеревается воевать до решительной победы над противником. Разве это в соответствии с народным и солдатским настроением? Да и время ли об этом твердить, когда у нас нет твердой власти? Кто, как не само правительство, распустило так Совет рабочих? Отчего так быстро наступила полоса аграрных беспорядков? Отчего часть украинцев явочным порядком создает в Киеве особые «Украинские полки», не подчиняющиеся Военному Министерству? Отчего Кронштадт прогнал правительственных комиссаров и даже следственную комиссию, назначенную самим Керенским? Отчего солдаты бесчинствуют в своих нужных и
