Так или иначе, за обедом речь зашла о медведях. Дядя Ричард как-то предупредил Зулу, что для разговора эта тема – черная дыра, в том смысле, что засасывает с концами и выбраться уже невозможно. Учитывая, как мало в реальном мире медведей и случаев их нападения на человека, скептичная студентка Зула усомнилась в наблюдениях Доджа. Может, с ним такое и случалось часто, ведь в его прошлом был инцидент с медведем, вызывающий общий интерес. Потом такое раз или два случилось с ней: в университетских столовых девятнадцатилетние парни и девушки, в жизни не видевшие медведя, ненароком затронув эту тему, говорили о медведях, пока не разошлись.
Дядя Джейкоб весь день строил дома, и в бороде у него были опилки. Дети тормошили его, требуя внимания, он отвечал устало и, как показалось Зуле, предпочел бы сейчас выпить кружечку холодного пива – слабость, которую его вариант христианства категорически запрещал, – так что он не сразу повел себя с Зулой как с любимой племянницей. Ей уже думалось, что Джейкоб не признает ее за настоящего члена семьи, однако к обеду стало ясно, что он просто голоден. Так что мало-помалу разговор все-таки наладился.
Дом был трехэтажный. В подвале располагался бункер (он же погреб), который дядя Джейкоб выкопал своими руками и забетонировал. Первый этаж служил для разных практических надобностей: гараж плюс мастерская с углами, отведенными под такие домашние нужды, как забой скота, разделка туш, консервирование, зарядка оружия. Весь второй этаж занимала большая кухня-гостиная, на третьем были спальни. Окна и двери верхних этажей открывались на террасу, которую Зула назвала бы задней, поскольку эта сторона дома смотрела прочь от дороги, однако вскоре выяснилось, что Джейк и Элизабет считают ее фасадом. Терраса была обращена к заросшей редким лесом равнине площадью акра два; дальше начинались крутые южные склоны горы Абандон. По ним сбегал ручей Сухого Закона и с приятным журчанием тек мимо дома к бобровому пруду в полумиле дальше. Соседи-единомышленники выстроили на его берегу дома́. Община из пяти семей численностью двадцать – двадцать пять душ занимала примерно две квадратные мили неудобий в верхней части речной долины, тянущейся до самого Бурнс-Форда.
Пока они обедали, налетела гроза, громыхнула над головой несколькими мощными раскатами грома, забарабанила дождем по жестяной крыше. Потом ветер унес тучи, выглянуло солнце и появилась радуга. Со стороны веранды повеяло мокрой хвоей. Джейкоб мазал мед на домашний хлеб, который Элизабет вынула из печи час назад. Жизнь внезапно сделалась хороша. Дядя Джейк стал спрашивать Зулу, как она доехала, и как будет устраиваться в Сиэтле, и что ей нравится делать в свободное время. Зула упомянула кое-какие занятия – что-то очень городское и высокотехнологическое, не вызвавшее у Джейка никакого интереса, и еще упомянула походы. Не то чтобы Зула так уж обожала жить в палатке, хотя кой-какой опыт у нее был: скаутские лагеря и выезды на природу с родными, – просто здоровой молодой девушке, переезжающей в Сиэтл, вроде как полагалось объявить себя заядлой туристкой. Так или иначе, Джейк оживился. Они некоторое время обсуждали походную жизнь, подходя все ближе к черной дыре, и, разумеется, довольно скоро разговор перешел на медведей. Джейк упомянул, что в штатах между Канадой и Мексикой осталось совсем мало мест, где водятся гризли, и что северный Айдахо – одно из них, поскольку через хребты Селькирка и Перселла соединяется с куда более обширным резервуаром гризли, тянущимся через канадские Скалистые горы к Аляске. Он долго – даже слишком долго, на вкус Зулы, – разглагольствовал, что медведей будто бы привлекает запах менструирующих женщин и Зуле лучше не ездить в медвежьи края, когда у нее месячные. Современная студентка-феминистка в Зуле возмущалась, беженка-сирота Фортраст восприняла слова Джейка более прагматически.
Ей думалось, что это чистой воды фольклор. Разумеется, Джейка такой аргумент не убедил бы – фольклор составлял значительную часть его убеждений, и чем фольклорнее была концепция, тем истовее он в нее верил. Не требовалось особой проницательности, чтобы понять: у него пунктик касательно образования и науки. Зулу заранее предупредили не высказывать при нем мнение, что Земле больше шести тысяч лет.
Все это нисколько ее не смущало. Она общалась с такими людьми сколько живет в Айове. С людьми, которые хотят быть сильными. Один из видов силы – знания. Во многих областях сведущим не станешь, пока не окончишь университет и аспирантуру. Оружие и охота – самые подходящие отрасли знания для тех, кто не готов тратить первые тридцать лет жизни на квантовую механику или онкологию. Невозможно войти в тир и не напороться на желающего часами говорить с тобой о баллистике винчестерного патрона или о сравнительных достоинствах горизонталок и вертикалок. Не нравится – не ешь, а Зулу никто сюда на аркане не тянул, так что она улыбалась, кивала и делала вид, будто слушает и запоминает, пока тетя Элизабет не уложила мальчиков спать и не пришла ей на выручку.
Приехав в Сиэтл, Зула залезла в Интернет и нашла кучу противоречивой информации разной степени научности. В итоге она осталась при тех же знаниях, что была до разговора с дядей Джейкобом. Однако упоминание менструальной крови вызвало глубокий психологический резонанс (из-за чего, разумеется, миф и распространился так широко), и сейчас, когда Зула, прикованная к крюку для прицепа, осознала, что рядом сопит медведь, мысли ее первым делом отправились к низу живота – может, уже пора и она потекла ночью. Впрочем, по ощущениям было не похоже. Чудно́ работает мозг: Зула даже позволила себе краткую экскурсию в метаиронические края, задумавшись, случалось ли кому-нибудь в мире – в истории человечества – подвергаться опасности со стороны бандитов, террористов и медведей в течение одной недели. Когда ждать пиратов и динозавров?
Тут она наконец увидела, к чему на самом деле подбирается медведь, и поняла, что вся цепочка мыслей о менструальной крови была опасным упражнением в эгоцентризме. Медведь пришел за тем, за чем всегда приходят медведи: за пищевыми отбросами, пустыми лотками от пайков. Из-за цепи на ноге и маскировочного заслона Зула не могла по-скаутски сложить их в пакет и повесить на дерево подальше от лагеря.
Судя по звукам, зверь был на расстоянии вытянутой руки, но Зула сказала себе, что у страха велики не только глаза, но и уши. У нее оставался еще один рацион. Она оторвала крышку и сунула лоток в направлении звуков, потом залезла под грузовик.
Из-за гусениц подвеска у него была очень высокой: подножки приходились Зуле почти по пояс. Выпрямиться под ним она не могла, но могла сидеть на корточках, головой между карданом и рамой. Пространство под машиной было не пустым, там росли какие-то кусты и маленькие туи, которые благополучно проскользнули под бампером, а потом выпрямились, так что Зулу укрывал и кузов, и подлесок. Хотелось верить, что это убережет ее от медвежьих когтей. Может, он такой здоровый, что не захочет лезть под машину: ограничится пайком, который Зула кинула в его сторону. Покуда медведь уплетал эту легкую добычу, Зула думала, что делать, если он полезет под кузов. Ударить его в нос? Нет, это положено делать с акулами. С медведем может не получиться. С медведем надо попытаться выглядеть больше, чем ты на самом деле. Не убегать. Насчет того, чтобы она не убежала, заранее позаботились террористы. А вот выглядеть больше, чем на самом деле, в таком положении трудно. Цепь была футов двадцать, замок был закреплен меньше чем на середине ее длины, и длинный конец просто волочился по земле. Зула намотала его на левый кулак, превратив в толстую стальную дубинку. Цепь перевешивала, и Зуле пришлось поднять правую руку и упереться в раму, чтобы не упасть. Зула думала, рама будет сплошная и прочная. По большей части так оно и было, но под пальцами вроде бы ездило что-то маленькое и хлипкое.
