«А. Платонов считает, что торжество коммунизма, его полная победа, зависит от того, появится или не появится у нас „новый Пушкин“, что только в художественной литературе народ выражает свое истинное существо, может ощутить самого себя во всем своем качестве и достоинстве. А. Платонов… не понимает (или не хочет понять), что высшим достижением русской и мировой культуры является ленинизм, великое учение… Редакция „Литературного критика“ могла бы разъяснить А. Платонову…»
Ирония этого сюжета заключалась в том, что начиная со второй половины 1938 года и в течение всего 1939-го Андрей Платонов, он же Ф. Человеков, он же А. Климентов, он же А. Фирсов, он же Ив. Концов, не напечатался в «Литературном критике» ни разу, фактически уйдя в журнал «Литературное обозрение». Правда, учитывая, что обе редакции располагались в одном здании на Тверском бульваре, 25, а работали в них одни и те же люди, этот уход носил характер символический, и тем не менее.
«ПЛАТОНОВ высоко ценит состав редакции „Литературного критика“, а именно САЦА, УСИЕВИЧА <sic>, ЛУКАЧА, КЕЛЛЕРА. Однако в этом году он, ПЛАТОНОВ, в этом журнале не печатается, так как находит, что журнал из боевого критического журнала превращается в типично литературоведческий. В особенности он упрекает КЕЛЛЕРА за его статьи об АСЕЕВЕ, КИРСАНОВЕ и АННЕНСКОМ, говоря, что эти статьи не нужны, что КЕЛЛЕР равно, впрочем, как и товарищ ПЛАТОНОВА, — САЦ — трусы и лицемеры. В устных разговорах они сами признают себя только беспринципными прихлебателями, что не мешает им кормиться около журнала», — доносил в октябре 1939 года осведомитель НКВД.
Но били Андрея Платонова за «Литературный критик», а «Литературный критик» — за Платонова. В начале 1940 года в ЦК партии полетела новая цидула за подписью Фадеева, Кирпотина и Ермилова. Называлась она «Об одной антипартийной группировке в советской критике», и ее внимательно с карандашом в руке прочел Сталин, трудно сказать, с какими чувствами вновь столкнувшийся с недобитым в 1931 году подкулачником и подчеркнувший на полях те места, которые мы выделим курсивом (а подчеркивания в тексте были предусмотрительно сделаны для вождя авторами документа).
«Гнилые теоретические позиции группки „Лит. критика“ приводят их естественно к выводу, что политика вредна искусству. <…> Всю советскую литературу „Лит. критик“ считает иллюстративной (т. е. дидактической, второсортной) на том основании, что она пронизана политической тенденцией… В современной же советской литературе Е. Усиевич поддерживает явления, выражающие разбитое буржуазное сопротивление социализму. Поэтому для нее Андрей Платонов, автор „Впрока“, является самым талантливым советским писателем:
„Наиболее талантливым среди писателей, не удовлетворяющихся одними лишь гуманистическими обобщениями, а ищущих жизненных, конкретных и трудных, часто трагических, форм развития, является у нас Андрей Платонов“ (Лит. критик, № 9—10 за 1938 г., стр. 171).
„Лит. критик“ сделал Платонова своим знаменем. Его противопоставляют другим писателям. На него указывают, как на образец. В. Александров в своей статье „Частная жизнь“ предлагает Пастернаку лечиться… Платоновым („Лит. критик“, 1937, кн. 3). Даже рассказы Платонова, забракованные другими журналами, печатались в „Лит. критике“. Платонов стал публицистом и критиком группки. На страницах „Лит. критика“ он доказывает, что вся русская литература после Пушкина сплошной упадок, а Горький вобрал внутрь себя… кусочек фашизма!»
Далее следовали «членовредительские» цитаты из платоновской статьи «Пушкин и Горький» и административное резюме: «Дальнейшие комментарии излишни! Сборник подобных статей Платонова, редактировавшийся Е. Усиевич, был изъят как антисоветская книга».
Впечатление такое, что Ермилов изо всех сил подталкивал Сталина к тому, чтобы повторить «впроковский» сюжет 1931-го, чтобы «впрок» стало всем: и Платонову, и Лукачу, и Келлеру, и Усиевич… Но тяжелый на подъем и плохо поддающийся манипулированию сатрап на этот раз никаких специальных указаний давать не стал, со стороны наблюдая за дракой тех писателей, какие у него были.
В апрельском номере «Красной нови» за 1940 год появилась редакционная статья, называвшаяся точно так же, как и сентябрьская 1939 года в «Литгазете» — «О вредных взглядах „Литературного критика“». В ней почтенный журнал вновь обвиняли в том, что он «сделал своим знаменем все творчество Андрея Платонова в целом, со всеми его упадническими чертами», что «своего писателя — Андрея Платонова — представители группы расхваливают при всех удобных и поистине неудобных случаях. <…> И ни редакция журнала в целом, ни отдельные представители группы ни разу не признали ни одной своей ошибки. Они не сделали этого и после того, как редакция „Большевика“ указала на возмутительный характер статей А. Платонова, печатавшихся в „Литературном критике“».
Последнее можно было бы считать проявлением мужества со стороны редакции, которая до последнего не сдавала своих, но Платонов смотрел за битвой гигантов как посторонний («Об одной литературной дискуссии он сказал: „Совокупление слепых в крапиве“», — вспоминал Семен Липкин, и скорее всего речь шла именно об этой идейной схватке), и если верить донесениям агентуры, то оценивал суть и перспективы происходящего так:
«…если дискуссией заинтересуется С-н [Сталин] или кто-либо из членов п<олит>б<юро>, то „наверное влепит обеим сторонам, но особенно культурным“.
Если же дело будет рассматриваться аппаратным путем, то возможно усиление позиций <пропуск> и разгромом „Лит-критики“».
Помимо этого донесения известно письмо, которое Платонов отправил (или собирался отправить) в мае 1940 года в редакции «Литературной газеты» и журнала «Литературный критик», и оно сильно отличалось тональностью от того, что было написано осенью 1939-го.
«Просьба напечатать мое нижеследующее письмо.
В последнее время — уже в течение полугода или более — моя фамилия часто употребляется разными литераторами, которые, стремясь доказать свои теоретические положения, ссылаются на меня как на писателя, — по любой причине и без особой причины. Убогость аргументации именем Платонова — очевидна. Поэтому я здесь не хочу вступать с этими людьми в какой-либо спор: у меня есть более полезная работа, чем употреблять те средства подавления и коррупции, которые применяют ко мне люди, считающие меня своим противником. Кроме того, я бы не смог употребить эти средства, потому что для того я бы должен превратиться из писателя в администратора. Например, я бы не смог (да и не стал бы, если даже мог) ликвидировать напечатанные и разрешенные к опубликованию книги, как поступили недавно с моей книгой, не стал бы зачеркивать каждое слово в печати, если оно не содержит резкого осуждения Платонова, и прочие подобные поступки я не позволил бы себе совершить и отговорил бы от таких поступков других людей, активность которых опережает их разумение.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
