дому Тимофея, остановился у окошка, наполовину задернутого кисейной занавеской. На столе у лавочника горела свеча, воткнутая в горлышко бутылки, стоял самовар. Тимофей утирал полотенцем лицо, а жена его пила чай с блюдца.
Затаив дыхание, Пантушка ждал, что вот-вот выйдет к столу незнакомец, который убил комсомольца, рассядется пить чай. Тогда Пантушка сбегает за председателем сельсовета, за отцом, и Тимофеева гостя схватят. Пантушка считал, что скрываться врагу негде, кроме как у Тимофея — самого богатого человека в селе.
Время шло, а за столом Тимофея никто не появлялся.
«Сначала сами почаевничают, — подумал Пантушка, — а потом отнесут поесть ему. Он где-нибудь в подполье либо в амбаре. Мало ли места у Тимофея!»
Лавочник напился чаю, опрокинул чашку вверх дном, перекрестился на икону, что-то сказал жене и вышел из горницы. Потом и жена кончила чаепитие, задула свечу.
Пантушка прислушивался. Не заскрипят ли ступени в подполье, не протопают ли ноги по двору, не загремит ли амбарный засов? Нет, ничто не нарушило мертвой тишины в доме лавочника. Досада болью отозвалась в душе Пантушки. Стоило подглядывать ради того, чтобы увидеть, как два человека пьют чай!
Он уныло поплелся домой.
* * *
Все чаще Пантушка воображал себя взрослым, почти таким, как Стародубцев. И серьезные дела стали интересовать его больше, чем детские забавы. Пистолет был испробован, и это придало Пантушке новую силу и смелость. Теперь бы в самый раз ему отправиться к богачам и потребовать сдать государству хлеб, золотые деньги, как это делали председатель сельсовета и приезжие из волости. Только почему-то они ничего не брали у попа. «Жалели, что ли? — недоумевал Пантушка. — Наверно, не знали, что у попа много всяких запасов».
С языка Пантушки слетали слова, слышанные от взрослых: «наложить контрибуцию», «конфисковать». Чудные слова! Но их Пантушка прекрасно понимал: взять у богачей лишний хлеб, скот, деньги.
Вспоминалось, как еще осенью отец с другими бедняками ходил по домам богачей и говорил: «Комитет бедноты подсчитал, у кого сколько хлеба. Излишки надо сдать государству завтра». Если кулаки не сдавали хлеб, то Трофим вместе с председателем сельсовета брали в понятые трех-четырех бедняков и заставляли кулаков открывать амбары. Большей частью амбары оказывались пустыми. Тогда начинали искать спрятанное зерно и нередко находили его в ямах под навесами, на гумнах и огородах.
Одну такую яму нашли у Тимофея на ободворице[6], под ометом соломы. Когда откинули солому, показалась свежеископанная земля. Трофим ткнул в землю железным прутом, и все услышали глухой стук.
— Доски... — сказал Трофим. — Давай копать!
Стали орудовать лопатами и скоро обнаружили дощатый настил. Под ним лежали мешки с зерном.
— Ну, что ты скажешь? — спросил Бабин Тимофея.
— Ничего не знаю, — не моргнув глазом, ответил лавочник.
— Не ты прятал зерно?
— Не я.
— И хлеб не твой?
— Не знаю, чей.
— Мешки-то твои?
— Мало ли в селе одинаковых мешков... Я ничего не знаю, — Тимофей начинал уже сердиться, и ему с трудом удавалось сохранить внешнее спокойствие. — Кто-то захотел напакостить мне, спрятал хлеб на моей усадьбе.
Мужики расхохотались. А Тимофей надвинул картуз на глаза и пошел домой.
Из ямы было выгружено двадцать пятипудовых мешков...
Вспоминались Пантушке и другие случаи, когда ямы с хлебом находили в полях и в лесу.
«Кулаки прятали хлеб тайно, а все-таки его находили», — мысленно заключил он.
Пантушку удивляло, что Стародубцев ходит весь увешанный оружием, а не может заставить отца Павла указать, где спрятаны церковные ценности. На следователя Пантушка не надеялся: человек он малорослый, худой, в очках и без оружия.
И вот стало известно, что следователь напал на след.
Жители Успенского рассказывали друг другу о том, как следователь рассматривал иконы в увеличительное стекло, расшивал книгу, в которую была записана церковная утварь, разглядывал листы на свет.
Известно было также и то, что священник и церковный староста виновными себя не признали. Тогда по распоряжению следователя Стародубцев повез их в волость, в арестантскую.
После этих событий Пантушка уже не мог заниматься таким незначительным делом, как рыбная ловля.
— Яшка! — обратился он как-то к товарищу. — Давай искать клад.
— Какой?
— Только, чур... никому ни слова.
Они сидели на лавочке у ворот, болтая босыми ногами. Пантушка посмотрел по сторонам — не слышит ли кто их — и, понизив голос, прошептал:
— Тот, который поп спрятал. Найдем, нас тогда милиционерами сделают. Как Игнатия. Наганы дадут, сахару вот такие куски.
Глаза у Яшки заблестели, малиновые веснушки на носу стали ярче, рот полураскрылся. Яшка шумно задышал.
— А где он, клад-то?
— Кабы я знал, так пошел бы и взял. В земле зарыт, наверно.
— Может, в подполье у попа, — сказал Яшка и, подумав, добавил: — Говорят, богачи кубышки с золотом всегда в подпольях прячут.
— Так то свое золото, — решительно возразил Пантушка, — его от воров прячут. А это церковное... Как его у себя держать? Вдруг обыск. У отца-то Павла обыскали весь дом, и хлевы, и баню — ничего не нашли.
— А под церквой?
— И там искали.
— Может, он заговорил клад? — неуверенно произнес Яшка.
— Заговаривают знахари, они с нечистой силой водятся. А попу это нельзя.
— А ты сказал, что насчет нечистой силы одна брехня.
— Стародубцев мне говорил. Не верь, мол, ни в каких чертей — их нет.
— Ему что! У него винтовка, наган, шашка.
— У меня тоже есть, — Пантушка легонько похлопал по карману своих штанов.
Помолчали. Потом Пантушка опять заговорил:
— На кладбище могли спрятать... в могиле.
— Ой! — вырвалось у Яшки. — Я не пойду.
— Не бойся, я нарочно сказал, в книжке читал... Клады-то больше прячут в пещерах.
— У нас пещер нет.
— Да, нет, — с сожалением отметил Пантушка.
И вдруг он подпрыгнул на лавочке и едва удержался, чтобы не вскрикнуть от радости:
— Есть! Есть!.. Каменоломни-то! Забыл?
— О-о-о! — протянул Яшка. — Далеко. Около монастыря.
Упоминание с монастыре взбудоражило неудержимую Пантушкину фантазию. Он вспомнил, как ранней весной Стародубцев рассказывал о ночной встрече с отцом Павлом и Степкой около монастыря. Он сейчас рассказал об этом Яшке и уверенно заявил:
— Не в монастырь ездил поп ночью-то, а в каменоломни.
Яшка подумал и согласился.
— Правда.
— Давай пойдем в каменоломни, обязательно найдем драгоценности! Тогда
