Илюшка не ответил — уснул. И я, несмотря на то, что боялась спать уснула тоже. Я тогда еще не знала, насколько Ярослав прав, и что порой даже перевернуть землю мало.
Глава 9. Ярослав
В последние дни я часто вспоминал о маме. Воспоминание робко маячило на самом краешке сознания, растворялось, чтобы затем вернуться обратно. Маленькая не спала. Подслеповато щурилась, находила глазами светящийся ночник и молча на него смотрела. Я ужасно хотел спать, но спать боялся. Мне казалось, что если я усну с маленькой непременно что-то случится. Засыпал, когда уже валился с ног от усталости.
И в часы таких вынужденных бодрствований часто думалось о всяком. О маме вот. О детстве. Нищем. Нищета это первое мое осознание. То есть, все было нормально пока мама, как щит, прятала меня от всего мира. А потом выяснялось, что велосипеда не будет, потому что дорого. Ну, или будет, если достанется от старшего кузена. Что на яркие витрины лучше не смотреть. Мне, маленькому, становилось обидно — почему так? Все одинаковые, у всех руки ноги торчат, голова, но у Сашки велик есть, а у меня нет.
Вот тогда то я и понял. И нет, зависти к остальным и более успешным у меня не было, не знаю, если только в самом глубоком детстве. Родилось упорство. Я знал, что мне нужно работать. Много работать. И просто любая работа не годится — мама работает всю жизнь, а денег у нее как не было, так и нет. Нужно было рисковать.
Все мечты мамы упирались в то, что я поступлю в вуз. Стану инженером. Тогда бы она мной гордилась. В университет я поступил, да. Даже не вникая, на какую специальность, корочка для меня ничего не значила, я уступил матери. Когда мне было девятнадцать умерла бабушка по отцу. Ее я толком никогда не видел, как и отца, который почти всегда сидел, в одну из таких сидок мама с ним и развелась. Насколько я понял, отец несмотря на непреодолимую тягу к неприятностям человеком был незлобивым и к разводу отнесся легко. И деньги даже присылал. Иногда, когда не сидел.
Бабушка удивила хотя бы тем, что помнила о моем существовании. Оставила квартиру… целую, мать вашу, квартиру. Две просторные комнаты. Мы с мамой жили в однушке, факт бесивший, но уже привычный.
— Сдадим, — мечтательно сказала мама. — Это же каждый месяц деньги. Конечно, коммунальные услуги платить, но все равно… слышишь, сынок?
У меня были другие планы. Я был готов рискнуть всем. Я просто понимал, что если в ближайшие пять лет я ничего не сделаю, то ничего и не изменится. И тогда я на всю жизнь застряну в этом спальном районе. Я к тому моменту уже активно работал, на учебе толком не появляясь. Как сказать о своем решении матери я не знал. Для нее эта двухкомнатная квартира с поблекшими обоями и щелястыми рамами была святым Граалем. На разговор решился, когда узнал, что она уже составила объявление об аренде.
— Я ее продам, — сообщил я. — Есть один человек… мы можем открыть бизнес на паях. Потом будет поздно.
Боже, что началось. Мне шел двадцатый год, признаю, не возраст для взвешенных решений, но мама…
— Ты маленький, — отрезала она. — Господи, о чем ты думаешь? Тебя обманут черные риэлторы, я видела программу. А если не они, так этот твой человек! Ты просто все потратишь, Слава! А это недвижимость…
Мне было искренне ее жаль. Она боялась. Черных риэлторов, белых — любых. Боялась политических агитаторов, свидетелей Иеговы, теток из ЖЕУ. Она боялась жить. А если бы узнала, что я квартиру даже не продаю, а отдаю по дарственной, чтобы избежать налогов, она бы просто сошла с ума. Впрочем, она и так была близка к этому.
— Если продашь… если ее продашь, уходи, — сказала мама. — Я не могу так. Мне твоего отца хватило. Я хочу просто спокойно умереть! Господи, целая квартира… можно было бы сдавать, пока учишься, а потом женился бы, внуки…
К слову тогда матери немногим за сорок было — молода и здорова. И умирать ей явно было рано. Она и сейчас молода… своих решений не изменили мы оба. Я остался при своем, она при своем. Маму было жаль, но она была слишком категорична. Я… я просто не хотел жить, как она. И я готов был рискнуть даже если меня ждало одно лишь фиаско.
— Прости, мам, — сказал я. — Но так нужно.
Она так и не сменила гнев на милость. До сих пор. Иногда я даже думаю, что с отцом они разошлись так же — мама просто не смогла простить его за инаковость мышления, а ему оказалось проще сидеть в тюрьме, чем с ней спорить. Та квартира была лишь ступенькой. Маленькой такой. Я потом еще несколько лет впроголодь жил на съемных квартирах с тараканами. Но своего добился.
Илюшке когда полгода стукнуло я возил его к матери. Встретила она нас сухо, напоила чаем, отдавая дань гостеприимству и закрыв за нами двери вздохнула с облегчением. Я переводил ей деньги, не знаю, пользовалась ли она ими. Один раз купил путевку на круиз — ею она точно не воспользовалась.
Я уже давно примирился с таким раскладом дел — мама взрослый человек и вполне ответственна за свои поступки. Но вот сейчас… когда все так закрутилось, с Яной, Дашей, когда я вернул в свою жизнь сына, мне вдруг хотелось снова к ней поехать. Приехать, показать это маленькое молчаливое чудо. Может, она простила бы меня? И нужно ли мне ее прощение?
В моих мыслях прочно царили женщины. Дашка, и вечное за нее беспокойство. Вдруг втесавшийся в строй образ мамы. Яны. И доминировала над всеми маленькая Катя. И я… заблудился. Запутался.
С Яной я познакомился, когда мне было двадцать два года. Она была такой отличной от всех. Она не была слишком робкой и напротив не была слишком развязной. Яна покоряла удивительной гармоничностью. Красивая яркой и одновременно мягкой красотой, матовой смуглостью кожи, темно карими глазами… Высокая, уверенная в себе. Она была особенной.
Наверное, эта встреча была судьбоносной. Увидев ее я вдруг подумал, что как бы не повернулась жизнь, Яна останется в ней навсегда. По сути — так и получилось. Пусть мы не вместе, Янку не в силах выбросить из моей головы ни одна другая женщина. Даже трехкилограммовая Катюша.
Катя не спала. Я вошел в комнату и внимательно пригляделся к ребенку. Она лежала на специальном матрасике анатомически имитирующем нахождение ребенка в матке — о таких я прочитал на форуме и приобрел. Казалось, ей нравилось. Может, и правда напоминало маму, которой рядом нет? Я сел рядом. Катя молчала. Привычно смотрела на лампу. Иногда медленно, устало моргала, словно раздумывая уснуть ей или нет. Меня беспокоила эта ее невозмутимость.
— С ребенком все хорошо, — успокоила меня педиатр. — Все мы разные… ваша — молчунья. А может причина в том, что малышка недоношенна. Вот доберет свое и покажет, где раки зимуют.
Я искренне надеялся, что покажет. Пусть кричит, как Илья кричал. Требует. Когда он родился мне было двадцать четыре. Беременность, разумеется, незапланированная, но тем не менее, Илюшка был желанным. В раю, который в шалаше, было легко вдвоем. Казалось один крохотный ребенок не нарушит течения нашей жизни. Янка училась, как раз университет заканчивала, я работал столько, сколько мог. Нам был удивительно хорошо, так наверное, уже никогда не будет.
— Ярик, — позвала меня тогда Янка. — У меня есть… кое что.
Я посмотрел выжидательно, а она положила передо мной тест. Дешевенький, китайский, с двумя яркими полосками. Я сразу поверил, что она беременна, без каких либо дополнительных проверок. От чего еще получаться детям, как не от такой любви? А Янку я любил. Наверное, я никогда никого не любил вообще, или не любил так сильно, и мои чувства меня удивляли. Иногда, когда приходилось отправляться в дальние поездки или допоздна засиживаться в крохотном офисе, я возвращался домой поздней ночью, когда она уже спала. Тогда я садился на постель и просто смотрел на Яну. Даже это доставляло мне удовольствие. Поэтому я сразу принял и этого ребенка, который обитал где-то в ее плоском животе — подумать только.
