Переводит глаза на меня, и я ощущаю этот взгляд всеми фибрами души по той самой причине, которая путает мои мысли — чувствую его присутствие слишком остро.
Он одет в черную тенниску, она облегает мышцы его плеч и груди слишком хорошо, чтобы не сомневаться в том, как часто мой гость посещает спортзал. Он посещает его часто. Достаточно часто, чтобы глядя на него в одежде, его хотелось раздеть. И я не исключение. Только я понятия не имею, что делать с этим дальше.
— Я люблю готовить, — сообщаю, концентрируясь на раскладывании пасты по тарелкам.
— Впечатляет, — бормочет, и, когда бросаю на него короткий взгляд, вижу, что изучает стоящую рядом со мной салатницу и тарелку с закусками.
— Надеюсь, ты ешь макароны.
— Ем.
Почти неудивительно. В конце концов, их едят почти все люди на Земле. Но я бы не удивилась, если бы Кирилл Мельник стал исключением.
Достав из холодильника приготовленный соус, принимаюсь заправлять им салат.
Чувствуя, что за мной наблюдают, возвращаюсь к чертовски волнующей меня теме, которую не могу назвать закрытой, хоть стоящий в дверях мужчина для себя ее закрыл, уверена.
— Я должна тебя поблагодарить? — говорю, оторвав глаза от салата.
— За что? — Кирилл изучает вид из моего окна, медленно к нему подойдя.
За ним темно и идет снег, которого и так немало насыпало за последние дни.
— За твой подарок, — упираюсь ладонями в столешницу, поворачивая следом за Кириллом голову.
— Наверное, — отзывается. — Если он тебе понравился.
— Ты попал в самое яблочко. Мне очень понравился твой подарок, — мои слова даже близко не звучат как благодарность, но он это игнорирует.
— Я рад, — продолжает смотреть в окно. — Выходит, все отлично. Или я чего-то не допонимаю?
— Это похоже на анекдот, — сообщаю ему.
Отвернувшись от окна, присаживается на подоконник, вытянув перед собой ноги и скрестив их в лодыжках.
— О чем ты? — смотрит он на меня со слегка наигранным интересом.
Развернувшись, принимаю почти зеркальную позу: опираюсь поясницей о столешницу и складываю на груди руки.
— Мужчина дарит женщине машину, — поясняю. — В классическом варианте он это делает небезвозмездно.
— В классическом варианте она ему отсосала? — предполагает.
— Очень жизненно, по-моему.
— В каком месте этого анекдота нужно смеяться? — интересуется этот снисходительный умник.
— Наверное, нужно смеяться над всей ситуацией в целом, — предлагаю, глядя в его красивое лицо.
— Что-то не выходит.
— У тебя такое было?
— Что именно?
Уже жалея, что вляпалась в свой последний вопрос, переношу вес с одной ноги на другую. Карие глаза за мной наблюдают, и задерживаются на показавшейся в разрезе платья резинке чулок, когда сгибаю в колене ногу.
— Описанная выше ситуация, — произношу, чувствуя, что мне не стоило это спрашивать!
Другие женщины… в его жизни их наверняка полно, не говоря уже о том, что он женат. Я только надеюсь, он не разочарует меня тем, что его обручальное кольцо случайно вывалится из кармана джинсов, потому что он снимает его исключительно по случаю и всегда держит поближе к телу.
Это отрезвило бы меня сильнее, чем пощечина, и я бы перестала с такой жадностью впитывать каждый оттенок его голоса и каждую манеру поведения.
— Сосали ли мне в качестве благодарности за машину? — его губы вдруг улыбаются. — Ты спрашиваешь об этом? Или о том, жду ли я минета от тебя?
— Анекдот все-таки оказался смешным? — имею в виду его веселость.
Его улыбка становится тягучей, как жидкий мед.
В моем животе что-то плавится. Так же тягуче, как Кирилл скользит по мне взглядом, не торопясь с ответами, а когда это делает, его голос немного хриплый.
— Я дарю женщине машину впервые. И я действовал не из корыстных побуждений, потому что уверен, ты отсосала бы мне и без нее.
Он прав, мы оба знаем, и весь этот разговор достаточно комичный, чтобы мне захотелось улыбаться.
— Надеюсь, ты особо на это не рассчитываешь… — произношу, чувствуя, как все в моей груди бурлит от новой улыбки на его лице.
— Ты меня ранишь, — говорит, снова став самим собой: серьезным и… взрослым.
В животе снова горячо.
Чувствую, как густеет воздух вокруг. Будто в тумане, вязну в шоколадно-карих глазах, обращенных на меня. В образовавшейся тишине нет никакой неловкости, она с неловкостью никак не связана. Это… потребность…
Кирилл встает, и я сглатываю слюну.
Как всегда с ним бывает, хочу отступить! От его энергии, от того, что вижу в его глазах. Не из-за страха, а потому, что боюсь обжечься, или потому, что боюсь, как бы эти ожоги не оказались слишком приятными…
В этот раз мне отступать некуда. Я просто выпрямляюсь в струну, не зная, куда деть руки, когда он оказывается ко мне почти вплотную, обдавая ароматом мужского парфюма.
Подняв подбородок, смотрю ему в лицо, видя, как приоткрываются его губы, когда смотрит на мои.
Сердце срывается на спринтерский бег. Я не знаю, чего хочу — дотронуться до этого мужчины, или чтобы он дотронулся до меня. Я не знаю, поэтому стою, будто чертова статуя. Как идиотка, уронив руки вдоль тела.
— Могу я тебя поцеловать? — знакомая хрипотца пускает мурашки по моему позвоночнику.
— Да… — отвечаю с легкой дрожью в голосе.
Лицо обнимают большие ладони.
Закрываю глаза, когда большим пальцем Кирилл поглаживает мою нижнюю губу. Надавливает на нее и чуть оттягивает вниз, заставляя мои губы гореть.
Его рот твердый и осторожный. Он исследует мои губы так вдумчиво и неторопливо, что я отвечаю машинально. Машинально увиваюсь за каждым их движением. За каждым касанием умелого языка, которым Кирилл гладит и ласкает, не пытаясь проникнуть внутрь.
Качнувшись, вжимаюсь грудью в твердую мужскую грудь. В ответ губы на моих становятся напористее. Поцелуй перестает быть нежным. Он становится жадным. Как и тогда, в тот вечер.
Мне не страшно!
Мне нравится так, что мой инопланетянин должен чувствовать бешеные удары моего сердца грудью.
Я издаю тихий стон, когда Кирилл сплетает наши языки. Сделав шаг вперед, впечатывает мои бедра своими в кухонный гарнитур. В живот врезается его эрекция, от которой меня подбрасывает, а потом я зажимаюсь. Становлюсь деревянной, боясь выпускать наружу свою страсть! Боясь касаться, делать шаг навстречу! Боясь, что не смогу оправдать ожидания от своей инициативы…
На этот раз шарахаюсь не я.
Шарахается он, Кирилл.
Освобождает мои губы, убирает с лица ладони и шарахается в сторону!
Часто дыша, хватаюсь ладонью за шею и боюсь, что колени не выдержат моего веса, потому что они подгибаются.
Я чувствую отвратительный смрад отчаяния, ведь не хотела, чтобы Кирилл… останавливался… ведь не хотела?!
Он ерошит руками волосы, запрокидывает к потолку голову, вышагивая перед столом, и шумно дышит через нос. Его джинсы топорщатся в паху, и эта картина находит отклик в моем животе. Правильный. Тот самый, который должен быть. Я не сомневаюсь в том, что мое белье только что стало мокрым. Я хочу этого мужчину…
Отодвинув стул, Кирилл садится за стол и упирается в него согнутым локтем. Смотрит на меня тяжелым взглядом, постукивая по плотно сомкнутым губам кулаком, и произносит после полуминутной паузы:
— Расскажи мне.
— Что? — спрашиваю сипло.
— Что с тобой произошло.
Глава 19
Маша
Я не стыжусь того, что со мной произошло. По крайней мере, не так, как многие могли бы подумать. Суть всей моей терапии сводилась к тому, чтобы усвоить — я ни в чем не виновата. Не существует ничего, чем жертва домашнего насилия могла бы его заслужить. И я просто до тошноты ненавижу вопрос “за что?” со мной так поступали. Его задавали единицы, и сейчас я до тошноты боюсь его услышать.
Только не от него… не от Кирилла Мельника.
Это даже хуже, чем обнаружить в кармане его джинсов обручальное кольцо, которое он надел бы, как только вышел из моей квартиры. Вопрос “за что?” в его случае сделал бы наше дальнейшее общение невозможным. Я бы не смогла смотреть на него как прежде, после такого вопроса. Не смогла бы!
