А если попробовать откровенно поговорить с женой? Нет, если она увидит эти фотографии, взывать к ее рассудку будет бесполезно. Наверняка произойдет скандал, шумный развод с комментариями на страницах газет, и даже заступничество Германа Олеговича не поможет. Да и захочет ли он вмешиваться? На карьере можно будет смело поставить крест.
Свистых вызвал секретаршу и указал на конверт.
— Я хочу знать, каким образом это здесь оказалось?
— Что это? — секретарша перегнулась через стул и нависла над ним полной грудью. Разумеется, она уже успела обрызгаться его любимыми духами «Tentations».
— Вот это! — на этот раз он не обратил на ее уловку никакого внимания и швырнул конверт ей прямо в лицо.
— Я… Я не знаю, Юрий Борисович. Когда я принесла бумаги, никакого конверта не было.
— Ты выходила из приемной?
— Разве что на минутку. К Лидочке из сто семнадцатой. Мы… — она замолчала под его тяжелым взглядом. — Вы… ? Вы меня уволите?
Свистых заставил себя успокоиться. Это его ошибка. Они все равно нашли бы возможность передать ему этот конверт.
— Входил ли кто-нибудь ко мне в кабинет в последние полчаса?
— Как будто нет.
— «Как будто» или «нет»?! — снова взорвался он.
— Нет, я никого не видела. А что в этом конверте?
— Ничего. Все, можешь быть свободна!
— Но Юра… Если это как-то связано со мной… Я хочу сказать, что я здесь совершенно не при чем.
— Не заставляй меня повторять дважды!
Он дождался, пока за ней закроется дверь, затем встал и направился к бару.
ГЛАВА 18
Понедельник, 13 октября — 3 часа дня
Впервые за последние десять лет Трущенко воспользовался лифтом. Он вошел в залитую мягким светом кабину и нажал на кнопку третьего этажа. На мгновение ему показалось, что в системе что-то не сработало и лифт остался на прежнем месте, но уже в следующую секунду створки лифта разъехались, и банкир оказался у себя в кабинете. Точнее, в небольшой комнатке, примыкавшей к кабинету, но отделенной от него специальной дверью-шкафом в духе шпионских романов. Трущенко повернул ручку двери и прошел к столу. Усевшись в кресло, положил перед собой дипломат и открыл крышку. Окинув взглядом пачки стодолларовых купюр, он отсчитал десять и убрал их в ящик стола, затем закрыл дипломат и поставил его рядом с креслом. Зазвонил телефон внутренней связи, но Трущенко не отреагировал. Он встал, неспеша пересек кабинет и остановился перед телевизором. Взял пульт дистанционного управления и направил его на дверь. Нажал в определенном порядке две кнопки, и замок, автоматически блокировавший дверь на время, пока он находился в хранилище, бесшумно открылся. Трущенко вернулся за стол и снял трубку.
— Нина, Прокуроров еще здесь? Пусть войдет.
Прокуроров оказался высоким темноволосым мужчиной с легкой сединой в висках. Правда, общее впечатление несколько портили глаза, смотревшие холодно и жестко. Таким взглядом, по мнению Трущенко, может обладать убийца, но никак не журналист.
Несколько секунд мужчины оценивающе смотрели друг друга. Первым заговорил Трущенко.
— Прошу прощения, Роман Васильевич, что заставил вас ждать. Звонил мой старый друг из Лос-Анджелеса, и прервать разговор было неудобно.
— Ничего страшного.
— Присаживайтесь, — Трущенко кивнул гостю на кресло. — Если позволите, сразу перейдем к делу. Поскольку заочно мы с вами хорошо знакомы, нет смысла ходить вокруг да около.
— Думаю, вы правы, — Прокуроров откинулся на спинку кресла и сложил на груди руки. Мало кто знал, что в свое время он сыграл едва ли не главную роль в том, что Дотов был избран мэром города. Несколько газетных материалов, вызвавших целый шквал полемики и сенсационных разоблачений, были подготовлены при его непосредственном участии.
Трущенко достал из стола лист бумаги, пробежал по нему глазами и положил перед Прокуроровым. Прокуроров подался вперед, посмотрел сначала на лист, затем на банкира.
— Что это?
— Сумма, которую вам заплатили за серию материалов обо мне. Любопытно, кто выложил такие деньги, ведь у Дотова в тот момент не было за душой ни копейки?
Прокуроров неопределенно пожал плечами и спрятал листок в карман.
— Всегда найдется человек, готовый сделать одолжение другому человеку. Если позволите, я просмотрю это дома.
— Двадцать тысяч долларов. Вам действительно заплатили такую сумму, или мои осведомители лгут?
— И что вы хотите от меня услышать?
— Но ведь в ваших материалах не было ни слова правды!
— А вы думаете, людей интересует правда?
Трущенко улыбнулся.
— Ну вот, лед, наконец, тронулся!
Прокуроров пожал плечами.
— Иногда можно написать, что человек всю свою жизнь воровал, но это не вызовет ни у кого ни малейшего интереса — в этой стране все воруют. Но иногда достаточно только упомянуть, что Иван Петрович лишь собирался что-то украсть у Петра Ивановича — и это вызовет невиданный резонанс.
— И все зависит… ?
— Как говорил один мой знакомый фотограф: все зависит от освещения.
Трущенко понимающе кивнул.
— Помнится, в одном из репортажей вы написали, что в суд Советского района поступило дело, по которому я прохожу в качестве потерпевшего… — он широко улыбнулся. — В изнасиловании.
— Извините, но я этого не помню.
— Ну, конечно, разве можно все упомнить!
Глаза Прокуророва вдруг превратились в щелки.
— В этом вы, безусловно, правы.
— Но я на вас не в обиде! Это три года назад я мог бы вас самого превратить в потерпевшего, а сейчас…
— Может быть, мои слова покажутся вам излишне резкими, но мне абсолютно все равно, обижаетесь вы на меня или нет.
— Почему?
Прокуроров в очередной раз пожал плечами.
— Я занимаюсь своей работой двадцать лет. За это время я привык не относится слишком серьезно к заявлениям людей. А вот к своей работе я всегда отношусь очень и очень серьезно. Любой, даже самый посредственный материал я должен сделать понятным и интересным. И я делаю это. В противном случае как журналист я перестану вызывать интерес, а, следовательно, моя семья останется без средств к существованию.
— Надеюсь, сейчас ваша семья не бедствует?
— Спасибо, нет. Не понимаю, чем вызвана ваша ирония?
— То есть для вас не имеет значения, чья фамилия упоминается в материале: моя или, скажем, Дотова?
— Абсолютно.
— И вас не пугает, что человек, о котором вы пишете, может расправиться с вами?
— Угрозы — обычное явление в моей профессии, но дальше них дело, как правило, не идет. К тому же, я и сам опасен.
Трущенко задумчиво постучал ручкой по крышке стола.
— Я хочу предложить вам работу.
— Да?
— Я смотрю, это предложение не стало для вас неожиданным!
— Вы правы. Если бы вы хотели со мной «расправиться», то едва ли стали бы приглашать меня к себе в кабинет. Так что, откровенно говоря, я ожидал чего-то подобного.
— Я попробую продолжить вашу мысль. Если вы все-таки пришли, значит, вы готовы со мной сотрудничать.
Впервые за время разговора на лице Прокуророва появилось некое подобие улыбки.
— Речь, как я понимаю, идет о Дотове?
— О нем, родимом.
— Мне нужна отправная точка.
— Она есть. В субботу террористы захватили военную базу, которая расположена всего в сорока километрах от города. По моим сведениям, на базе хранится химическое оружие. Никаких требований террористы не выдвигали, но уже залили всю базу кровью. Мэр пока выжидает и всеми силами пытается не дать этой информации распространиться.
— Есть несколько проблем, решить которые необходимо в первую очередь. Я должен знать, в какой газете или газетах вы планируете разместить материалы, поскольку у каждой свой круг читателей, а следовательно, и различный уровень восприятия. Это первое. И второе: мой гонорар.
— Газеты пусть вас не волнуют — это мои проблемы. Пишите так, как сочтете нужным. А гонорар… Какая сумма вас бы устроила?
Лицо Прокуророва стало каменным.
— Я хочу, чтобы сумму назвали вы сами, а я уже буду думать, принимать ваше предложение или нет.
Трущенко кивнул, но ответил далеко не сразу.
— Двести тысяч, — он бросил на Прокуророва быстрый взгляд, но на его лице не отразилось никаких эмоций. — Половина суммы сейчас, половина потом. Но ни один человек не должен знать, что вы работаете на меня.
— Разумеется. Все непредвиденные расходы будут оплачены отдельно или из общей суммы? Я хочу сказать, что, возможно, мне придется покупать какую-то информацию.
— А разве вы не все выдумываете?
Прокуроров вопросительно изогнул брови.
— Шучу, шучу, — Трущенко рассмеялся. — Мне казалось, у журналиста обязательно должно быть чувство юмора. Разумеется, отдельно.
Прокуроров кивнул.
