подробно рассказала об одной беседе, свидетельницей которой стала. Биндрим разговаривал с участницей по имени Лорна:
— Сообщи Кэти, что происходит у тебя в промежности, — приказал ей Биндрим. «Кэти» называли вагину Лорны. — Скажи ей следующее: «Кэти, здесь я испражняюсь, мочусь, трахаюсь и мастурбирую».
Все смущенно молчали.
— Мне кажется, она и так все это знает, — наконец ответила Лорна.
* * *
Многие, кто знал о калифорнийских экспериментах, считали их слишком уж провокационными, однако Эллиота они вдохновили.
* * *
За время путешествия Баркер побывал в Турции, Греции, Западном и Восточном Берлине, Японии, Корее и Гонконге. Лучше всего он запомнил встречу, которая произошла в Лондоне — тогда Эллиот (как он сам сообщил в письме) познакомился с легендарными психиатрами-радикалами Р. Д. Лэйнгом и Д. Дж. Купером. Также он посетил Кингсли-холл — сообщество для лечения шизофрении, которое те организовали.
Волею случая сын Лэйнга Адриан был руководителем юридической фирмы, которая располагалась в нескольких кварталах от моего дома на севере Лондона. В попытках понять, что повлияло на Эллиота Баркера, я решил зайти туда и поговорить о Кингсли-холле.
Адриан был весьма приятным человеком, сразу располагающим к себе. Он был похож на отца, правда, обладал менее внушительной фигурой.
— Особенность Кингсли-холла была в том, что люди сами приезжали туда лечиться, — рассказал он. — Отец считал, что, если позволить психическому заболеванию развиваться без стороннего вмешательства вроде лоботомии, медикаментов, смирительных рубашек и всех прочих ужасных вещей, которые были популярны в те времена в лечебницах, оно в какой-то момент само собой исчезнет.
— Что такого мог увидеть во время визита Эллиот Баркер?
— Там были очень красивые комнаты, их обивали индийским шелком, — ответил Адриан. — Такие шизофреники, как Йен Сперлинг, ставший дизайнером костюмов Фредди Меркьюри, танцевали, пели, рисовали и общались с различными знаменитостями, которые туда приезжали, вроде Тимоти Лири и Шона Коннери, — он помолчал немного и продолжил: — Но были и другие помещения. Например, «параша» Мэри Барнс в подвале.
— То есть? — не понял я. — Это вроде самой плохой комнаты в доме?
— В первый раз я посетил Кингсли-холл в семилетнем возрасте. Тогда отец сказал, что со мной хотел бы познакомиться один очень интересный человек и он в подвале. Я направился туда. Первое, что я почувствовал, когда спустился туда, — ужасную вонь. Я так и сказал отцу.
Как рассказал Адриан, этот запах исходил от Мэри Барнс, которая страдала хронической шизофренией, — во всей клинике она была символом конфликта. Лэйнг уважал тех людей, которые, по его мнению, обладали особым знанием — пониманием сути безумия, которое пронизывало общество сверху донизу. Однако Барнс ненавидела свое состояние — для нее это было нестерпимое мучение, женщина мечтала быть нормальной.
Ее потребности восторжествовали. Врачи Кингсли-холла всеми силами пытались вернуть Мэри на ранние стадии психического развития, чтобы она снова могла вырасти, уже как нормальный человек. Но ничего не получалось: она все время срывала с себя одежду, обмазывала себя и стены комнаты собственными фекалиями, общалась с людьми только воплями и отказывалась есть, если ее не кормили из бутылочки.
— Запах дерьма Мэри Барнс стал настоящей идеологической проблемой. На этот счет проводились долгие дискуссии. Мэри нуждалась в том, чтобы свободно валяться в собственных фекалиях. Однако этот запах нарушал свободу других людей, желающих дышать свежим воздухом. По этой причине психиатры проводили много времени за обсуждением тактики поведения.
— И как поступил ваш отец? Что он сделал? — спросил я.
Адриан откашлялся, прежде чем продолжить.
— Вы знаете, у отсутствия барьеров между врачами и пациентами есть и другая сторона — в итоге все становятся просто пациентами.
— Я думал, что, наоборот, все становятся врачами, когда думал об этом заведении, — вставил я. — Похоже, я слишком оптимистичен.
— Нет, все становятся пациентами. Кингсли-холл превратился в совершенно дикое заведение, где воцарилось нездоровое уважение к безумию. Отец практически утратил себя и в буквальном смысле сошел с ума. Честно говоря, в какой-то степени он с самого начала был безумен. В данном случае это было просто дикое пьяное безумие.
— Какая-то печальная идея: если безумие и здравый рассудок находятся в разных концах одной комнаты, здравый рассудок все равно будет тянуть к безумию, — в задумчивости сказал я.
Адриан кивнул в знак согласия. Он рассказал, что посетителей вроде Эллиота Баркера старались держать подальше от неприятных моментов вроде «параши» Мэри Барнс и пьяного безумия Лэйнга-старшего. Им, разумеется, показывали индийский шелк и приглашали на вечера поэзии с участием Шона Коннери.
— Кстати о Мэри, — спросил я. — Они смогли подобрать правильную стратегию работы с фекалиями?
— Можно сказать и так, — как-то печально усмехнулся Адриан. — Один из врачей предложил дать ей краски, раз ей так хочется разрисовывать стены. И это сработало.
Мэри Барнс стала довольно известной художницей. В 1960–1970-е годы ее работы пользовались огромной популярностью — они иллюстрировали сложную, болезненную, безумную, но при этом насыщенную внутреннюю жизнь шизофреника.
— Наконец-то ей удалось избавиться от вони, — подытожил Адриан.
* * *
Эллиот Баркер вернулся домой, весьма вдохновленный новыми радикальными идеями. Он обратился в отделение психопатии госпиталя Оук-Ридж, где работали с пациентами, совершившими уголовные преступления. Молодой человек впечатлил руководство деталями своей поездки, поэтому его с радостью взяли на работу.
Психопаты, с которыми он познакомился в первые дни в госпитале, оказались не похожи на тех, кого он видел в Кингсли-холле. Несмотря на то, что все пациенты были психически нездоровыми, со стороны это не было заметно, они казались совершенно нормальными людьми. Эллиот решил, что они просто прятали собственное безумие под личиной адекватности. Если удастся вывести его на поверхность, то можно будет и преодолеть — то есть пациенты смогут стать полноценными членами общества. Других вариантов не было, потому что при другом исходе событий все люди, которые находились в Оук-Ридже, были обречены сидеть там до конца жизни.
Баркер смог добиться от канадского правительства разрешения на приобретение крупной партии ЛСД (его предоставила официальная лаборатория Connaught при Университете Торонто). Эллиот выбрал группу психопатов. «Их отбирали, опираясь на степень развития вербальных способностей, и большинство были сравнительно молодыми преступниками от 17 до 25 лет со средним уровнем развития интеллекта», — пояснил он суть эксперимента в октябрьском номере журнала Canadian Journal of Corrections в 1968 году. Психопатов поместили в небольшую комнату, которую назвали «капсула полного понимания». Стены в ней были выкрашены в ярко-зеленый цвет. Пациентов попросили снять всю одежду и провели первый марафон сеансов нудистской психотерапии для преступников-психопатов. Можно сказать, это был прорыв в психиатрии.
Эти сеансы, которые сочетались с приемом ЛСД, проводились на протяжении 11 дней. Все это время «заключенные»
