Даже если эти «десятки» были преувеличением и настоящее число было гораздо скромнее, может ли она с ними сравниться? Гиацинта точно знала, что его последней любовницей была не кто иная, как Мария Бартоломео, итальянское сопрано, прославившаяся не только своим великолепным голосом, но и красотой. Даже Вайолет Бриджертон признавала, что Гиацинта далеко не так красива.
Как это, должно быть, ужасно – уже в первую брачную ночь, страдая, сравнивать себя с этой певичкой.
– По-моему, начинается, – услышала она вздох Г-рета.
По залу прошли лакеи и загасили несколько свечей, погрузив зал в полумрак. Гиацинта исподтишка посмотрела на профиль Сент-Клера. Канделябр за его спиной освещал золотистые волосы молодого человека. Из присутствовавших мужчин он один стянул их лентой на затылке. Ей это понравилось, хотя она не могла бы сказать почему.
– Это будет неприлично, – прошептал он, – если я побегу к выходу?
– Прямо сейчас? Это будет ужасно.
Он откинулся на спинку стула с печальным вздохом и остановил свой взгляд на сцене с видом вежливого, хотя и несколько скучающего джентльмена.
Но уже через минуту он, наклонившись к ее уху, проблеял:
– Бэ.
Через отупляющие девяносто минут они поняли, что насчет коров наш герой не ошибся.
– Вы пьете портвейн, мисс Бриджертон? – спросил Гарет, глядя на сцену и аплодируя детям Плейнсуортов.
– Нет, конечно, хотя мне всегда хотелось попробовать. А что?
– Потому что мы оба заслуживаем хорошей выпивки.
– Единорог был довольно мил, – сказала Гиацинта.
Он фыркнул. Единорогу было не более десяти лет, что само по себе было бы ничего, если бы Генрих Восьмой не настоял на не предусмотренной сценарием поездке верхом.
– Странно, что они не послали за врачом.
– Мне тоже показалось, что девочка хромает.
– С трудом не заржал от боли, глядя на нее. О Боже... кто... О, леди Плейнсуорт! – Гарет вскочил и моментально изобразил на лице улыбку. – Рад вас видеть!
– Мистер Сент-Клер! Я так рада, что вы смогли прийти.
– Я никак не мог пропустить такое представление.
– А вы, мисс Бриджертон? – Леди Плейнсуорт явно хотелось посплетничать. – Это вас я должна благодарить зато, что к нам пришел мистер Сент-Клер?
– Думаю, в этом виновата его бабушка. Она пригрозила ему своей тростью.
Леди Плейнсуорт не знала, как ей на это реагировать, поэтому снова обернулась к Гарету.
– Вы знакомы с моей дочерью?
Гарету удалось не скривиться. Именно из-за таких вопросов он избегал светские сборища.
– Э... нет. Я еще не имел удовольствия.
– Она была пастушкой, – подсказала леди Плейнсуорт.
Гарет кивнул.
– И единорогом?
– Да, – немного смутилась леди Плейнсуорт. – Но эта моя дочь еще слишком мала.
– Я уверена, что мистер Сент-Клер придет в восторг от знакомства с Гарриет, – вмешалась в разговор Гиацинта. – С пастушкой, – уточнила она.
– О да! Буду рад.
Гиацинта невинно улыбнулась леди Плейнсуорт.
– Мистер Сент-Клер прекрасно разбирается во всем, что касается пастушек.
– Куда это запропастилась моя трость? – пробормотал Гарет.
– Прошу прощения? – не расслышала леди Плейнсуорт.
– Для меня большая честь быть представленным вашей замечательной дочери. – В данной ситуации это было единственным приемлемым заявлением.
– Превосходно! – воскликнула леди Плейнсуорт и захлопала в ладоши. – Она так обрадуется!
– Не расстраивайтесь так, – сказала Гиацинта, когда они остались вдвоем. – Вы ведь ценный приз.
– Разве о таких вещах говорят так откровенно? Гиацинта пожала плечами.
– Говорят, но не мужчинам, если хотят произвести на них впечатление.
– Ваша взяла, мисс Бриджертон.
– Это мои любимые слова. Он в этом не сомневался.
– Скажите, мисс Бриджертон, вы уже начали читать дневник моей бабушки?
– Я удивлена, что вы не спросили об этом раньше.
– Меня отвлекла пастушка, только не говорите об этом ее матери. Она наверняка все поймет неправильно.
– Таковы все матери, – Гиацинта, оглядывая зал.
– Вы кого-то ищете?
– Хм-м... Нет, просто смотрю.
– На кого?
Она удивленно повернулась к нему.
– Ни на кого в особенности. Разве вам не интересно, что происходит вокруг вас?
– Только если это имеет прямое отношение ко мне.
– Правда? А мне нравится знать все.
– Я так и думал. И что вы узнали из дневника?
– Ах да, – сказала она, расцветая у него на глазах. Это, возможно, было слишком громко сказано, но Гиацинта Бриджертон буквально начинала искриться, когда у нее появлялась возможность говорить уверенно. И Гарет странным образом находил это обворожительным.
– Я прочла только двенадцать страниц. Моей матери потребовалась помощь в разборке утренней корреспонденции, и у меня осталось мало времени на дневник. Я ей не сказала об этом, между прочим. Вдруг это секрет, что я читаю ваш дневник.
Гарет подумал об отце, который, возможно, захочет получить дневник, узнав, что он у него.
– Это секрет до тех пор, пока я не решу иначе.
– Наверное, лучше ничего не говорить, пока вы не узнаете, что в нем написано.
– А что вы узнали?
– Ну...
– Говорите же!
Она немного подумала, собираясь с мыслями.
– Я не знаю, как ответить повежливее.
– В моей семье вежливость не в ходу.
– Ей не очень хотелось выходить замуж за вашего дедушку.
– Да, вы уже об этом упоминали.
– Вы не поняли. Она действительно не хотела выходить за него замуж.
– Умная женщина. Все мужчины в моей семье упрямые идиоты.
Гиацинта улыбнулась:
– Включая вас?
Ему следовало это ожидать.
– Вы не могли не спрашивать?
– А вы?
– Полагаю, что нет. Что еще она написала?
– Не очень много. Ей было всего семнадцать лет, когда она начала вести дневник. Ее родители настаивали на этом браке, и она написала на трех страницах о своих расстроенных чувствах.
– Она была сильно расстроена?
– Должна сказать, что немного больше, чем сильно расстроена, но...
– Остановимся на первоначальном варианте.
– Хорошо, так будет лучше.
– Как они познакомились? Она написала?
– Нет. Похоже, ваша бабушка начала писать дневник уже после их знакомства. Хотя она сослалась на какой-то раут в доме ее дяди, так что, возможно, это произошло именно там.
– Мой дедушка совершал большое путешествие. Они познакомились и поженились в Италии, но больше мне никто ничего не говорил.
– Не думаю, что он ее скомпрометировал, если вы это хотите узнать. Она написала бы об этом в дневнике.
Гарет не удержался и поддел ее:
– А вы?
– Простите?
