— Заместитель начальника.
— А это мои друзья. — Константин показал на двух своих товарищей. — Можно говорить при них.
Антон ненавязчиво, но все-таки со вниманием разглядывал Алешкиного отца. Крепок, с мягкими чертами смуглого скуластого лица, чем-то похож на Тайку, даже очень похож.
«Удивительно, они как брат с сестрой», — подумал Антон.
На висках у Константина отблескивал густой иней. Начинали белеть тонкие, легшие подковкой вокруг рта усы, и коротко подстриженная редкая борода.
Во всем строгом облике его чувствовалась устоявшаяся недюжинная сила, крепок, матер мужик, ничего не скажешь, такой и дерево вывернет с корнем, и медведя заломает один на один.
Одет Константин был в стеганку из чертовой кожи с вытертым хорьковым воротником. Жарко, а поди ж ты — в фуфайке. Вот она какая бандитская жизнь: все на себе и при себе. На поясном ремне у него был наган в старой, вытертой и потрескавшейся кобуре, два подсумка с патронами, а на левом боку висела черная колодка маузера.
— Говорите, зачем пришли, — сказал Константин, обращаясь сразу ко всем, и щелчком бросил цигарку в костер.
Дятлов немного помедлил, очевидно, решая, с чего начать важный разговор, и сказал твердо и категорично:
— Нам нужен Леший.
Константин нисколько не удивился сказанному, он только перевел слова Дятлова двум своим друзьям. И тогда тот, что стоял под сосной, сделал шаг вперед и посмотрел куда-то в небо. Глаза у него были круглые с красными веками.
Антона поразила догадка: Аднак! Это о нем рассказывал Рудаков. Значит, Аднак жив...
— Я жду ответа, — настаивал Дятлов.
— Зачем вам нужен Леший? — испытующе спросил Константин, потянувшись к фляжке с водой.
— Мы будем говорить с ним. Людям пора выходить из тайги.
Константин поднес фляжку к губам, сделал несколько крупных глотков и передал ее Антону. Тот тоже напился и сдержанно произнес:
— Леший должен понять нас...
— Он уже сделал одну ошибку и дорого заплатил за нее, — грустно, с жесткими нотами в голосе сказал Константин.
— Веди к Лешему! — отбросил кость в кусты и поднялся на ноги Чеменев.
Друзья Константина почему-то рассмеялись. А сам он достал из кармана кисет и стал скручивать цигарку:
— Леший, Леший... Зачем вам Леший?.. Говорите о чем надо с Туркой.
Дятлов уже стал сомневаться, знает ли Константин Лешего и не ошиблись ли чекисты: существует ли вообще человек с такой кличкой? Он захотел спросить об этом, но Константин, в свою очередь, задал вопрос:
— А есть ли в Чека Рудаков?
— Есть, — ответил изумленный Антон.
— Он помнит, однако, Сыхду Кирбижекова? Это я. Я и есть Леший. А Константин — это русское мое имя.
16
В то давнее время, когда Сыхда возглавил банду, он намеревался насильно разоружить ее или полностью ликвидировать. С нетерпением ждал Федора, который должен был привезти ему приказ Чека о том, куда вывести банду.
Однако шли томительные дни, а Федор все не появлялся. Сыхда уже начинал терять и без того растраченное терпение, как однажды наткнулся в тайге на труп чекистского связного. Федор лежал на пригорке вверх желтым лицом, с раскинутыми, как на кресте, руками.
Сыхда вмиг слетел с седла, выпрямился, опустился на колени перед Федором и поцеловал его в неподвижный холодный лоб. И заплакал скупо, может быть, впервые за многие-многие бесконечно одинокие годы.
Аднак, сникшим изваянием стоявший за спиной у Сыхды, негромко сказал:
— Сюдак, плакать не надо.
Обхватив всклокоченную голову, Сыхда долго сидел у трупа, медленно раскачиваясь из стороны в сторону. Он думал об огромной беде, свалившейся на его усталые плечи. Ему было жаль Федора, красного разведчика, чекиста. Погиб хороший, нужный людям человек.
Но не одно это потрясло Лешего. В тот воистину скорбный час он отчетливо осознал, что сам находится на дне уходящей в небытие бездны, из которой ни ему, ни кому-то другому уже не выбраться. Смерть Федора Чека непременно отнесет на счет Сыхды, которого не так давно подозревали там в измене. Федор должен был развеять нелепые подозрения — и вот он сам убит.
В Чека будут много искать, много думать и рассудят в конце концов, что бандиты никак не могли его застрелить, ибо Федор считался близким другом самого Матыги. Вина неизбежно падет только на Сыхду Кирбижекова. И теперь уже ничего не изменишь, никому ничего не докажешь. Федор ехал к Сыхде и вот кем-то убит в тайге предательски, в спину.
Аднак скоро нашел место засады, подобрал разбросанные в траве три винтовочных гильзы. Подавая их Сыхде, угрюмо повесившему голову, он сказал:
— За Федьку убьем десять или двести человек.
Двести для Аднака могло означать и одиннадцать, и пятнадцать.
Они прикрыли труп свежими, резко отдававшими смольем сосновыми ветками и поехали в лагерь банды. Подозревая в убийстве Федора повстанцев, Аднак сердился и всерьез предлагал:
— Давай плохих побьем, хороших оставим.
Сыхда грустно усмехнулся:
— Разве их одолеем?
— Одолеем, сюдак.
Когда до банды дошли упорные слухи, что Чека опять ищет Кирбижекова, только теперь уже в связи с убийством чекистского связного, Сыхда хотел застрелиться. Но, поразмыслив, решил, что не нужно ему помирать, нужно сделать так, чтобы чекисты поняли, кем он был на самом деле. В банде ему делать было уже нечего, и он вместе с Аднаком навсегда покинул эти, горькие для него, места.
Уезжали из лагеря будто в разведку. Даже хлеба и мяса не положили в торока, чтобы не было никаких подозрений. Неопределенность их будущего пугала его, пугала Аднака. Едва они попали на узкую, как струна, таежую тропу, уводившую на неведомый север Хакасии, Аднак остановился и неожиданно сказал, оглядывая серое, дождливое небо:
— Зачем нам туда? Там плохо.
Сыхда долго молчал, не зная, что ему говорить. Действительно, трудно и непривычно им будет на незнакомой стороне. Но хотелось поскорее уйти от всего, забиться в тесную нору, как суслики, и так в полном неведении доживать свои годы. Впрочем, Аднак может решать свою судьбу совсем по-иному.
— Поезжай-ка в свой улус Кискач. Чекисты тебя не тронут, — сказал Сыхда другу.
— Один не пойду, — уперся Аднак. — Как тебя оставлю?
Сыхда покрепче стиснул зубы и дал коню повод. Нужно было спешить к стану, чтобы не попасться на глаза бандитам.
Стояла прозрачная, ранняя осень. Там и сям деревья ярко вспыхивали и сгорали золотыми и красными кострами. В сырых низинах пронзительно пахло грибами, а на буграх — теплой сосновой смолкой. Здесь, вдалеке от людей, от их тесных городов и улусов, жили только слабые, еле уловимые шумы. Сыхда уже свыкся с такой жизнью, тем более, что никого из близких в степи у него не осталось. Скитания по горам и по тайге, выходит, надолго определены ему самой судьбой. И все-таки человек, как не крути — не зверь. Человеку трудно одному и даже вдвоем, как они с Адна- ком, — ведь так можно совсем одичать и сойти с ума.
На ночевку остановились на берегу кочковатого затхлого болотца. Из-под каменистого уступа здесь слабыми толчками бил ключ, поток воды, лениво шевеля осокою, растекался по тонкому дну болотца.
Кругом стоял неумолчный гул комаров. Отбиваясь от них, кони мотали мордами, хлестали себя по бокам черными метелками хвостов. Аднак пошел по косогору искать гнилушек, чтобы развести спасительный дымокур.
Сыхда выбрал местечко повыше и посуше, расстелил пахнущую конем попону, а под голову положил жесткое седло. Едва коснулся постели и закрыл усталые глаза, как провалился в глубокую и приятную темень: последнее время он почти не знал отдыха.
Сквозь сон Сыхда услышал резкий щелчок выстрела, и в то же мгновенье над самым ухом — тонкий, противный визг срикошетившей пули. Это стрелял не Аднак, а кто-то другой: Аднак осторожен, он не станет палить туда, где его друг. Причем у Аднака была трехлинейка, а выстрелил карабин.
Стремительным прыжком Сыхда отскочил за куст жимолости, увешанный редкими синими ягодами, и стал взглядом быстро ощупывать лозняк, окружавший болотце. Затем сообразил, что стреляли откуда-то выше, иначе пуля не пошла бы рикошетом. Но и там, между бронзовых сосен, он никого не увидел.
— Вверх руки, собака! — совсем рядом раздался хриплый голос, и из-за соседнего куста на Сыхду в упор уставился черный ствол карабина.
Леший шарахнулся в сторону и выстрелил.
Затрещали кусты. Это упал человек, окликнувший Сыхду. Но один ли он? Не притаились ли где-то поблизости его дружки?
И, действительно, в распадке прозвучали гулкие выстрелы. Били из охотничьих ружей, над головой прошумела картечь. А вот хлестко ударила винтовка. И откуда-то с кручи до Лешего донесся знакомый голос Аднака:
— Не выглядывай, сюдак. Тут еще двое.
После короткой перестрелки эти двое вышли на переговоры и сдались, сообразив, что напали явно не на тех. Оказалось — обыкновенные уголовники, промышляли ограблением магазинов и складов, налетами на обозы, на стада.
