— Почему нельзя? — удивился Сыхда. — Разве кому запрещено стрелять бешеного волка?
Аднак и Кокча согласно склонили головы. Сыхда хмуро и недобро рассмеялся и сказал:
— Я — прокурор, Аднак — судья. Чем плохой суд? Ведь это мы судили бандитов и воров. Плохо судили?
— Этак ты решишь завтра, что и я бандит, и расстреляешь меня, — сказал Казарин, высвобождая отсиженную ногу.
Не удостоив Антона ответом, Сыхда снова заговорил:
— Турка совсем озверел. После Московского совхоза я сказал себе: хватит. Пора кончать. Вот почему я вышел на связь.
— Вы? — Дятлов невольно подвинулся к Лешему.
— Я. Разве вы не догадались, что с участковым я встретился совсем не случайно, да простит он мне тот нечаянный выстрел.
— Где Турка? — спросил Дятлов.
— Турка уехал на саралинские спецпоселения. Там у него знакомые и советчики среди ссыльных. Турка хочет на время увести банду за границу.
— Вон что! — привскочил Казарин.
— На обратном пути с Саралы Турку нужно встретить, — предложил Дятлов.
— Иди встречай, — упрямо возразил Сыхда.
На этот раз командир чекистского отряда уловил смутную, еле заметную улыбку в прищуре узких глаз Лешего и решил, что спорить лишне. Сыхда все сделает так, как надо.
Леший встал, показывая тем самым, что переговоры окончены, Антон легонько дотронулся до его локтя и сказал глухо:
— Будьте осторожны.
— Это мы умеем, — отмахнулся Сыхда.
— Умеем, сюдак, — подхватил вдруг повеселевший Аднак.
Попрощались. Было условлено, что Леший выйдет на связь ровно через неделю. Чекисты будут ждать его здесь же. Сыхда пощекотал Алешку под мышками и шепнул ему на ухо что-то для Тайки. Алешка с визгом подпрыгнул и поцеловал отца в колючую от синей щетины щеку.
Но в назначенный день Леший не появился. Напрасно рыскали по непролазным кустам Алешка и Петька, напрасно поздним вечером и ночью ходила на ту поляну Тайка. Вернулась она сникшая, вконец расстроенная, и, все же, трудно разговаривая с Казариным, заверила:
— Сыхда не обманывает. Значит, так надо.
Казарин верил Лешему. Во всем облике этого человека, во всех его словах и поступках чувствовалось врожденное благородство.
Один за другим шли бесконечные дни, а Леший не появлялся и не давал о себе знать. Чекистов злило буквально все. Тайка не поднималась с постели.
— Сходи-ка еще в тайгу, — попросил ее Антон.
На станции Уйбат срочно связались по телефону с Абаканом. В областном управлении ГПУ за ходом операции следил сам Капотов. Выслушав краткое донесение Дятлова, он сказал;
— Предали Сыхду помощники?
— Вряд ли.
— Ночью бойтесь налета.
Чекисты рассыпались по улусу, ложились спать в разных домах, на сеновалах и чердаках. Выставляли у околицы скрытые посты. Прислушивались к каждому ночному шороху. Ждали то бандитов, то Лешего. И так прошло целых пять суток. А росным прохладным утром шестого дня прибежавший из тайги Алешка с визгом бросился на шею Казарина:
— Отец зовет.
Чекисты издалека услышали в кустах заливистый плач и хохот. Кричал филин. Затем раздался треск веток и из чащобы на потном гнедом коне вылетел Сыхда. Его темное скуластое лицо выглядело угрюмым и усталым. Он спрыгнул с седла и церемонно расцеловался со всеми.
— Турка задержался в Сарале, — сказал Сыхда. — Пришлось ждать.
Подъехавший Аднак подал Сыхде три винтовки, маузер и наган, а тот тут же передал оружие Дятлову.
— Что это? — недоуменно спросил Дятлов.
— Аднак бьет без промаха. Но лишь четвертый выстрел уложил князя Турку. Правда Турка говорил, что пуля его не берет, — спокойно произнес Сыхда и добавил. — Оружие это атамана и братьев Кинзеновых. Возьмите на память.
— Теперь очередь за бандой. Хорошо бы уговорить сдаться.
— Попробуем, начальник, — не очень уверенно сказал Сыхда. — Через три дня приходите сюда же.
22
На этот раз чекисты были почти уверены в успехе. Банде ничего не оставалось, как подчиниться Сыхде, одному из признанных своих вожаков, которого побаивался сам Турка. Если даже произойдет раскол и какая-то часть банды не захочет выйти из тайги, все равно она не будет столь опасна, как прежде, и пока оправится от нанесенных ей ударов, чекисты покончат с нею. В решающие дни борьбы отряд Михаила Дятлова вошел в Кискач — неподалеку отсюда и должны были разыграться самые значительные события.
Казарин по всем правилам расставил посты наблюдения на высотах, прилегающих к Кискачу, на глухие таежные дороги послал дозоры. В тыл отряду, чтобы обезопасить себя от неожиданного нападения со стороны села — бандиты могли просочиться и сюда, — были посланы пятьдесят бойцов.
Большое горячее солнце, скользя по верхушкам деревьев, приближалось к полудню. Оседланные кони чекистов подремывали, уткнувшись мордами в кусты. Бойцы отряда лежали на пахучей мелколистой траве, вполголоса переговаривались, обсуждая свои каждодневные привычные заботы. Когда по поляне быстрым шагом проходил Казарин или Дятлов, к ним неизменно тянулись вопросительные взгляды людей, ожидавших развязки.
— Все будет в полном порядке, — успокаивал их Казарин.
Наконец — пыль столбом — прискакал дозорный, совсем молодой курносый боец, запыхавшийся, весь в поту и пыли:
— Идут, товарищ командир!
— Много? — встрепенулся Дятлов.
— Да разве их в тайге сосчитаешь! Человек сто, наверно. Кони с ними, коровы.
Антона подхлестнуло это сообщение. Он собрался навстречу банде, но едва поставил ногу в стремя, из леса выехал еще один дозорный, а следом за ним появился Сыхда на своем Гнедке. Впереди всадника на холке коня, сжавшись, сидела девочка лет семи, грязная с округленными от страха глазами, а из-за спины его выглядывал сопливый мальчуган лет пяти, хрупкими руками он цепко держался за потную рубашку Сыхды.
— Сиротки, дети Турки. Татьяну пришлось застрелить — схватилась за наган, язва, — устало сказал Сыхда и подал девочку Дятлову. — Ранена, в больницу надо.
Толпа тяжело вздохнула: что ни говори, а дети, беззащитные, ни в чем не повинные. И чтоб как-то заглушить в себе жалость и оправдать то, что произошло в тайге, Сыхда раздраженно произнес, обращаясь к перепутанной девочке:
— Зачем князь Турка дружил с баями? Зачем мучил людей?
Все одобрительно загудели.
На поляне показалась и стала подтягиваться молчаливая колонка бандитов. Растерянно поглядывая по сторонам, звероподобные оборванцы переминались с ноги на ногу — ждали приказа, что делать дальше.
— Складывайте на землю оружие, — распорядился Дятлов. Обедать будем. Проголодались, поди? Это что у вас в тороках?
— Корова захромала, пришлось прирезать, — хитро подмигнул Сыхда. Это он сам сказал, чтоб заготовили мяса, а то чекисты весь скот посчитают, тогда ничего не возьмешь.
«Вот и все, — подумал Антон. — Операция завершена».
И почувствовал он вдруг усталость, что копилась в нем многие месяцы. А как, должно быть, устал Сыхда!
Запылали костры. По лесу потянуло дымком и манящим запахом шашлыка и мясного варева. Бойцы отряда расстилали на траве попоны, брезент — готовили стол.
— Хочу спать, — сказал Сыхда и сладостно рухнул на зеленую мшанину. Через минуту он уже спал, тихонько похрапывая.
Изо всей банды, кроме Сыхды, не сложил отружия один Аднак, ему этого никто и не предлагал. Наблюдая за тем, что делалось на поляне, он, как всегда держал наперевес свою винтовку. Пока Сыхда спал, он считался среди людей, вышедших из тайги, главным, к нему сейчас и обратился Антон:
— Почему ребята заскучали? Пусть подойдут к костру.
Аднак отрицательно качнул головой:
— Они не подойдут. Вот откроет глаза Чыс айна — он скажет, что делать.
Через час Сыхда был на ногах. Скинул рубаху и, треща валежником, вприпрыжку побежал мыться к ручью.
Вернулся, зябко и озорно подергивая плечами. Он был свеж, усталость с лица как рукой сняло, глаза поблескивали радостью и задором:
— Эх, князь Турка, зачем не хотел жить? Зачем баев слушал? — сказал Сыхда, додумывая мысль, донимавшую его.
Пока обедали и переписывали небогатое имущество банды, Казарин с двадцатью бойцами, взяв проводником Кокчу, отправился к местам последних, трагических событий.
День был голубой, чистый. Млел в мареве нетронутый из веку лес. Пахло хвоей и сухими травами.
И Антону вдруг показалось до невероятности диким и жестоким то, что он увидел в распадке. Зачем это? У бандитской избушки, в кустах, на прогалинках — всюду в самых неестественных, пугающих позах лежали трупы, много окоченевших трупов. И вспомнилась Антону слышанная им где-то мудрость:
«Поднявший меч от меча да погибнет».
Эти пошли против народа. Их не жалел Антон, хотя его по-прежнему жгла непоправимость происшедшего.
