Перед самым рассветом стукнуло в голову: документ в лесном тайнике оставил! С осени положил охотничий билет в подсумок и забросил его в потайной шкафчик в землянке. Тайга кишит лесными пожарными, найдут землянушку, начнут ворочать, увидят охотбилет, а там все координаты Покали. И двуствольную «тулку» найдут, и вкладыш под винтовочный патрон, и химическую отраву на лисиц.
Покаля выкатил со двора мотоцикл и, не дожидаясь рассвета, рванул в сторону Никишихи.
Полоса пожара разрезала поперек Косую падь, жутковато чернела широкая мертвая зона, оттененная факелами пожелтелых сосен. Сосны частично погибли, но огонь не успел уничтожить кроны — пожар был укладистый, низовой. Фронт огня нехотя поднимался по склону сопки, мотались дробленные стволами деревьев обрывки пламени. За сопкой ворошился, жирел дым другого пожара — смолистый, черный. Дымы толкались в самом низу долины, и там уже нельзя было разобрать, где горит, а где нет. Похоже, пожары передвигались в сторону города.
Все это Покаля увидел сверху, переваливая на мотоцикле сопку по старой лесовозной дороге.
Еще он увидел: кривится сахарная лента Никишихи, не отошедшей от зимней спячки, и далеко внизу на островке, образуемом стылой рекой и глыбой наледи, желтеют палатки пожарных. На наледи лежат палки, комками краснеют флажки — посадочная площадка для вертолета.
Покаля затолкал мотоцикл в заросли багульника и молодых лиственниц, переметнулся по щербатому льду на тот берег и быстро затопал по горелой земле. Был Покаля одет во все черное, и даже ястреб не заметил бы сверху его ссутуленную фигуру. Идущего выдавали лишь фонтанчики пепла, которые вырывались из-под подошв кирзовых сапог... Дымились пни и колодины. Обугленные стволы деревьев и струи дыма напоминали Покале пепелища войны...
Лось шел теперь за Покалей, почти не скрываясь. Шел в надежде на человека — уж он-то выведет!
Ухнул взрыв, и Покале показалось, что это взорвался мотоцикл, брошенный им в кустах. Взрыв повторился. Сохатый прянул к лесу и побежал. Горький шершавый дым царапал глаза и горло. До речки с ее спасительным льдом оставалось метров пятьсот. Но гам творилось неладное. Похоже, по старой гари шел повторный огонь. Покаля вполне определенно угадывал: вот-вот ударит по желтым сосновым кронам верховой огонь, от которого не будет спасения. Ветер шатал деревья.
Человек потоптался и побежал в ту же сторону, где исчез сохатый. Ложа ружья больно колотила о позвонок. Покаля со злостью сорвал двустволку и с треском ударил ложей о ствол старого дерева. Металл, отделенный or лакированной деревяшки, со звоном брякнулся на оголенные корни.
Дым натекал в распадок как вода. Бежать было трудно; горький колючий воздух раздирал горло и легкие. Запинаясь о колодник и корни, Покаля падал, кашляя в сухую черную пыль. Пот пополам с грязью блестел на его лице. Морщины на коже щек обозначились четко, как проволока.
Покаля возвращался тем же путем, каким он пытался пробиться к Никитихе. Если сначала он бежал от двух бед: от людей и огня, теперь боялся только огня. У людей можно найти прощение, огонь — безжалостен...
Однако Покаля не понимал, что возвращается обратно, в угол Косой пади. В голове его крутился такой же туман и дым, как в тайге. Опять с грохотом пролетел вертолет — затих, опускаясь где-то за сопкой. Покаля мысленно брал направление на посадочную площадку. Сердце громко колотилось о ребра, жилы на руках вздулись и посинели от нехватки воздуха. Он все время натыкался на острые сучья деревьев.
И вдруг ясная полоса солнечного света упала на зеленые кроны сосен и черноту горелой земли. Дым ветром отбросило в сторону — вольный лесной дух омыл лицо и горло Покали, легкие заработали торопливо, взахлеб. Покаля делал руками жесты, как бы пригребая к себе живительный воздух.
Ветер срывал пожелтевшие хвоинки и горелые чешуйки коры сосен. Позади словно загудел реактивный двигатель — такой странный шум услышал Покаля. Он уже собирался прилечь (тело размякло от свежего воздуха), но его вдруг сорвало с места, и он побежал. Началось самое страшное — по тайге ударил верховик! Покаля узнал места и бросился влево, правильно угадывая низинку с березняком. Факелы невидимых сосен гудели и рвались, как бомбы. От жара на голове Покали скручивались кончики волос. Березняк был спасением — верховику здесь делать нечего. Северный склон, заросший лиственницами, тоже безопасен, но туда не успеть.
В любую засуху таежная почва всегда сыровата, особенно в березняке. Покаля, упав на колени, схватил сук и начал рыть себе что-то вроде окопа. Остро пахло смоляной гарью. Покаля припадал лицом к холодной земле, вскакивал и снова принимался копать. Внизу мерзлая почва имела крепость бетона. Палка, которой орудовал Покаля, с треском переломилась. Да она теперь и не требовалась: верховик вылетел на лесную редь и там иссяк, умер. Напоследок пахнуло каленым, как из нутра сталеплавильной печи, и стало тихо. Так тихо, что слышно было падение обгоревших веток за грядой не тронутых огнем сосен, да шипение горящей коряги по ту сторону березняка. Хлопьями оседала сажа, похожая на черный снег.
Чтобы не видеть этой картины, Покаля лег на спину, лицом к небу. Дым катился валами, в разрывах синело спокойное мирное небо с барашками облаков — детский рисованный кинофильм... Покалю клонило в сон. Сквозь дрему пробивалось желание выйти во что бы то ни стало под надежное чистое небо, на люди. Гарь с ее могильной чернотой, по которой он блуждал с утра, вызывала в нем ужас...
Очнувшись, он пошел вперед, в угол пади, и довольно удачно выбрался в здоровый лес, миновал рваную границу огня. Перевалил сопочку и сверху увидел новые валы дыма, черные провалы гарей. Огромный пожар ветром волокло в сторону города, с бедой бились люди — там шло целое сражение.
Покалю вынесло прямо на пожарных. Они сновали с резиновыми рюкзаками на спинах и ручными насосами, мелькали топоры и лопаты: срывали сухой дерн, отрезая путь беде.
Люди делали свое дело, а ветер — свое. В палых ветках и хвое, слежавшейся войлоком, рождались неукротимые костры. Огонь наступал рывками, и так же рывками отступали бойцы. В гул огня вплетались голоса людей. Мужик с опаленными бровями от бессилия и злости упал на колени, поднял сжатые кулаки:
— Идет! Вот какая сволочь!..
К неровной границе пожара подтянули из ерников длинные глянцевые кишки и стали их быстро разбрасывать между стволами деревьев и кустами багульника. Залился, забулькал милицейский свисток, и чьи-то упорные кулаки начали толкать в Покалину спину, пока он не покатился в глинистый ров. И только тут Покаля понял: в целлофановых кишках — тротил, будет взрыв!
Жахнуло, прокатилось эхо под дымным небом, и десантники в зеленых штормовках снова забегали между деревьями с длинными колбасами взрывчатки в руках. После взрыва осталась белая каменистая полоса голой земли с обрывками корней по краям.
Покаля ожидал, что обозленные пожарные тут же опознают в нем поджигателя и, может быть, примутся бить, но его равнодушно переталкивали с места на место или совали в руки скользкие целлофановые кишки, принимая за добровольца, отбившегося от гражданской команды. После упадка сил Покаля был «на втором дыхании», бегал вместе со всеми — юркий, небритый, оборванный и голодный. После страхов этого длинного, горького дня пробивалась робкая радость: воюет с жестоким лесным пожаром! Сам поджег, сам и воюет... В пылу раскаяния Покале казалось, что эта падь горит по его вине.
Гремели взрывы, пока не кончилась взрывчатка. Взгудывал ветер, рвал пламя, перебрасывая через полосу обнаженного щебня комья огня. Вдоль границы сновали патрульные, пуская струи воды из резиновых мешков. Лица пожарных блестели от пота и липкой сажи.
Необоримая усталость обрушилась на Покалю, и, чтобы не упасть на людях, он отошел в лесок. В кармане прогоревшей во многих местах куртки лежала черствая горбушка хлеба — Покаля представлял, как он жадно вонзит зубы в хлебную корку и будет вдыхать ее запах. При одной мысли о еде рот забило слюной.
Он обогнул частокол молодых лиственниц, собираясь прилечь,, и вдруг прянул в испуге: прямо перед ним стояло бесформенное привидение. Лось!
И зверь и человек рухнули наземь почти одновременно. Это был тот самый лось с надорванным левым ухом. Истощенный беготней в лабиринтах пожаров, загнанный насмерть, бык рвался к людям, смутно, подсознательно надеясь на помощь... Покаля услышал возле плеча хрипы дыхания, вяло завел руку, и она тут же уткнулась в мягкий ворсистый бок зверя. Покаля находился в голодном полусне-полуобмороке, но тут дрогнул, поднял голову и с трудом расцепил один глаз: морда зверя покоилась берестяным коробом, костистые бока вздымались горой. На лбу, на корявых пеньках, бугрились опунки новых рогов, и оба опунка кровоточили.
