Я очень нервничал. От предстоящего свидания зависело очень многое. Человек, который сейчас меня примет, мог не только решить судьбу моего пребывания в Бутане, но и вообще распорядиться не кормить меня.
Я увидел невысокого пухлого человека с круглым лицом и живыми смеющимися глазами. Он двинулся мне навстречу с протянутой рукой в тот самый момент, когда я согнулся в традиционном приветствии, сложив ладони перед носом.
Пытаясь быстро переменить позу, я заметил меч метровой длины в серебряных ножнах с золотой насечкой, грозно, болтавшийся на поясе Дашо. На его плечи была брошена красная накидка. Красный — цвет высших придворных (остальные гражданские лица в дзонге были в белом).
Молчание.
— Считайте себя моим гостем, — закончил Дашо Дунчо.
Только выйдя от него, я понял, что это не простая любезность. Мне присваивался ранг!
У всех свой ранг
Существование бутанцев и их место в жизни зависят от степени близости к королю. Природа этих отношений четко обусловлена рангом каждого бутанца. Этот — секретарь короля или королевы. Этот — служитель королевского бунгало или исполнитель его законов, или пастух его коней, или работник на его полях. Взаимоотношения людей подчинены тому, на какой ступени официальной лестницы находится человек.
Ранг обеспечивает права и привилегии. Все, начиная от манеры одеваться, местожительства и способа передвижения по стране, кончая рационом питания, находится в прямой зависимости от ранга. Деньги в стране не играют еще никакой роли. Привилегии причитаются не человеку, а его рангу в отличие от западного мира, где все зависит от денег. Общественная система в Бутане не особенно отличается от той, какая существовала в Европе несколько веков назад. Высокородность герцога — ничто в глазах короля; и уважение, которым герцог пользуется, связано с личным к нему отношением монарха. Чиновнику, который отобедал у короля и заслужил его благосклонность, все окружающие оказывают больше уважения, нежели человеку более высокого ранга, но находящемуся в немилости. Это заставляет людей часто появляться при дворе, поскольку двор является биржей социальных ценностей и положений.
Совершенно естественно поэтому, что я, человек без ранга, иноземец, не был включен в систему. Здесь хотели узнать главное — характер моих взаимоотношений с королем, чей я гость. Когда же я отвечал «ничей», собеседники решали, что я как бы вне закона. И вот теперь я получил ранг и статус в местной иерархии. Я гость личного королевского секретаря.
Дашо Дунчо вручил мне подорожную грамоту — кашаг, скрепленную королевской печатью. В ней значилось следующее:
«Господин Пессель, французский гражданин, приехавший в Бутан самостоятельно, посетит ваш дзонг. Просьба оказать ему всяческое содействие».
Вернувшись в гостевое бунгало, я разделся и вытянулся на постели. Дождь неотвязно барабанил по крыше домика. Скоро, очень скоро у меня будет над головой лишь брезент палатки...
Сумею ли я «приспособиться к неблагоприятнейшим атмосферным воздействиям», о которых писал путешествовавший сто сорок лет назад англичанин Пембертон? Он командовал хорошо снаряженной экспедицией из ста двадцати человек и был достаточно опытен, чтобы выбрать сухой сезон. К тому же в его время машины, самолеты и кондиционеры еще не успели ослабить человеческую конституцию. И тем не менее он собственной рукой записал, что «Бутан в целом представляет собой череду самых труднодоступных гор на всем белом свете». И эти горы не изменились, здесь не добавилось удобств. Капитан Пембертон добавлял, что тяготы дороги вынуждали его отдыхать по двое суток после каждого дневного перехода. Всю злободневность его записок я понял только теперь, перестав удивляться тому факту, что единственным «путеводителем» по стране является рукопись стосорокалетней давности.
Почти все бутанцы говорят по-тибетски, без переводчика мне удастся узнать людей лучше, чем путешествовавшим до меня. Нечасто в наш век выпадает такая роскошь — шагать по чужой стране куда глаза глядят — дни, недели, месяцы. Кроме всего прочего, бутанцы лишены предвзятого отношения к европейцам — неизбежного следствия колониализма.
Этажи дзонга
Я выбрал спутником молодого парня по имени Тенсинг. Мы познакомились с ним случайно: Тенсинг оказался братом жены повара из гостевого бунгало. Он мне понравился сразу. И я, должно быть, произвел тоже благоприятное впечатление. Вряд ли бы иначе он согласился разделить со мной долгий поход.
...На седьмой день пути мы подошли к Пунакхе. Сколько раз за десять лет я произносил это слово, первое бутанское слово в моей жизни! В атласах оно было выписано такими же буквами, как Париж, Лондон и Вашингтон, но мне не удалось раздобыть ни одной фотографии этого города.
В 1964 году Пунакха перестала быть столицей, титул перешел к Тхимпху. Но в действительности Пунакха по-прежнему оставалась зимней столицей Бутана, а Тхимпху делалась ею лишь на лето.
Разница в температурах между двумя столицами зависит не только от перепада высот. Река Мачу в верхнем течении бежит по своего рода природной «сковороде», глинистые края которой поглощают солнечные лучи и накаляют воздух настолько, что там не собираются дождевые облака даже в то время, когда окрестности затопляет муссон. Зимой Пунакха превращается, как мне рассказывали, в чудо света — теплый оазис, окруженный со всех сторон снегами. В этой климатической аномалии возле сугробов растут бананы.
Внезапно за поворотом раздвинулся зеленый занавес, и возникла Пунакха — плоская долина, покрытая нежной зеленью рисовых полей, среди которых были разбросаны редкие домики, в общей сложности пять-шесть, не более. Конечно, иную картину ожидаешь от древней столицы государства с населением почти в миллион человек. Впрочем, в Бутане нет городов в обычном понимании. Есть дзонги.
Только подойдя ближе, я различил необычное великолепие здешнего дзонга. Он походил на какой-то фантастический корабль, каменный ковчег. Дзонг был выстроен на холмистом мысу, а маленький рукав Мачу огибал его с тыла, так что стены со всех сторон были защищены.
Чем ближе я подходил, тем грандиозней становилась твердыня. Она поднималась на высоту десятиэтажного дома над рекой и вытягивалась на триста метров в длину. Пунакха казалась каким-то архитектурным наваждением. Крепость-гигант вырастала разом, без перехода, посреди пасторального пейзажа. Стены, слегка отклонявшиеся назад, делали ее очень естественной, будто она была продолжением холма. Строгие линии всей массы лишний раз доказывали, что бутанцы и тибетцы, пожалуй, самые умелые архитекторы Азии. Ни в Китае, ни в Индии, ни в Юго-Восточной Азии нет сооружений с такими строгими пропорциями. Как правило, храмы и здания там представляют собой нагромождение скульптур и украшений, не подчиненное потребностям внутреннего жизненного пространства. Здесь использование чуть наклонных стен, окон разных размеров и линий кровли, подчеркнутых более темными фризами, создает гармоничное противопоставление горизонталей и вертикалей. Бутанские дзонги поражают современностью своего замысла, особенно если вспомнить, что крепость была построена в XVI веке, а стиль зародился в X—XII веках.
Дзонг не с чем сравнить, ибо у нас в Европе нет аналогов ему ни по размерам, ни по значению. Это не просто монастырь и крепость. Дзонг — город, центр цивилизации, где сотни, а иногда и тысячи людей живут за общей массивной дверью, пробитой в стене. Тут и ремесленники, и мясники, и повара, и монахи рядом с целым сонмом господ, слуг, солдат и фуражиров. Дзонги являются гостиницами, где спят заезжие путешественники, рынками и тюрьмами.
Каждым дзонгом, я знал, заведовали тримпон (властитель закона) и его заместитель по хозяйственной части — ньерчен. Властитель закона вершил правосудие в округе дзонга. Ньерчен занимался сбором налогов (вносимых натурой), хранением и перераспределением продуктов, собранных именем короля. Он же был главным и единственным ключником, носившим при себе ключи от королевских амбаров и громадных складов внутри крепости. Третьим по значению лицом являлся настоятель монастыря.
Жизнь бутанца связана с дзонгом общественно, политически и религиозно. Крепости действительно напоминали мне трансатлантические лайнеры — замкнутые автономные миры в открытом море. Только вместо воды вокруг теснились горы. В дзонги приходят жить монахи из более мелких монастырей, туда приводят закованных правонарушителей, которых сажают в темное узилище по соседству с цейхгаузом. В дзонг являются все главы деревень на заседания административных советов, крестьяне — чтобы сдать продукты, воины — чтобы получить оружие. Все они остаются ночевать в крепости, где на узком мощеном дворе на глазах у всех разыгрываются ежедневно человеческие комедии или трагедии. Каждый становится свидетелем чужих радостей и горестей, выставленных на всеобщее обозрение и суд властителя закона, властителя провианта или властителя душ.
