— Насчет вербовки ничего не могу рассказать. У меня была такая устойчивая репутация распиздяя-антисоветчика, что за всю мою жизнь меня ни разу никто не вербовал и не предлагал вступить в партию. Я был однозначно по ту сторону баррикад. Скорей, искали кого-то из моего окружения, чтоб на меня доносили. Что, впрочем, не помешало моему приему на работу в почтовый ящик в 1987 году.
— Не торопи события! Давай по порядку. Так, значит, Андропов пришел в 1982-м, а развернулся он в 1983 году.
— Ну да, в феврале 1984-го он уже крякнул. Да… Водка «Андроповка» за 4.70, и прогульщиков хватали в кинотеатрах. У вас хватали в Калуге?
— Да. Но я как репортер мог отмазаться — с ума сошли, я тут в пивной в засаде сижу с «Комсомольским прожектором», тихо! Смысл того года такой: это был первый приход чекиста во власть.
— Да.
Комментарий
«Мало быть выходцем из определенного города и определенных структур, надо ж еще быть высоким профессионалом и замечательным и увлекающим руководителем, и потом, западные аналитики, включая исследователей при больших госдолжностях типа Бжезинского, еще при советской власти утверждали, что в СССР разложились все государственные структуры, кроме КГБ. И что у нас один выход — ставить сотрудников КГБ на все опорные должности. Сейчас кому-то кажется, что мы переживаем новые времена… А все это уже было! Андропов пришел в Кремль из КГБ, и народ вздохнул с облегчением: „Наконец-то взялись за коррупционеров, небожителей, прожигателей жизни!“ Все было уже, понимаешь?» — это цитата из интервью, которое я для журнала «Медведь» взял у нашего товарища Володи Григорьева, который сейчас зам. министра печати.
Кох: Это был как бы Иоанн Креститель.
— Я хотел сказать «Креститель», но смолчал. А ты не подумавши ляпнул.
— Почему не подумавши?
— Ну какой из чекиста креститель?
— Ну не будешь же ты отрицать, что В.В. Путин — это Христос русской земли? Или ты против? В глаза, в глаза смотреть!
— Эк вас, ссыльных, колбасит…
— Просто, типа, спаситель.
— Только возраст он прозевал.
— А до скольких лет дожил Христос? Скажи же мне.
— Из предыдущих разговоров тебе должно быть известно, что срок земной жизни Христа был от тридцати трех до тридцати семи лет.
— А, да, действительно.
— Ты, может быть, сравнивая Путина с Христом, хочешь сказать, что оба непонятно чем занимались большую часть жизни?
— А потом сразу — оп, и вход в Иерусалим.
— Допустим… А кто у нас тогда сыграл роль осла, на котором произошел въезд?
— Паша Бородин! Ха-ха-ха!
— То есть можно сказать, что эпоха Путина началась еще в 1983 году, с явлением Андропова народу. Но не очень удачно.
— Почему — не очень удачно? В чем тут неудачность? Мне было по фигу, куда Андропов ведет страну, но я тогда говорил: смотрите, какое счастье на нас свалилось: вождь — и вменяем! Он отдает себе отчет в том, что говорит. Я так устал от Брежнева с этим его «сиськи-масиськи.
— А анекдот помнишь про «сосиски сраные»? Так он называл соц-страны. Но Андропов хоть и внятно говорил, ничего толком не сказал! Also sprach Saratustra. А ни хера-то особенного и не sprach. Да-а-а… Вот смотри, Андропову, чтоб завоевать популярность, было достаточно выпустить дешевую водку. Путину в этом смысле тяжелее, потому что дешевой водки и без него залейся. Уже такого нет, чтоб человеку месячной зарплаты едва-едва хватало на десять бутылок водки, спасибо партии за это. Уже человек может жрать по бутылке в день.
— Не нанося ущерба семейному бюджету.
— И Путину, чтоб понравиться народу, пришлось немного придавить еврейских олигархов.
Вот еще как можно сопоставить Андропова и Путина. Оба проходили через процедуру выборов. Но за первого я голосовал, а на выборы второго даже не пошел. С первым дело обстояло так. То ли в 1979-м, то ли в 1980-м были выборы в Верховный Совет СССР ли, РСФСР ли. Я как раз был лейпцигским студентом. Так вот, однажды в воскресенье в шестом часу утра в дверь моей комнаты громко постучали. Я открыл… Вошли люди в штатском, говорившие по-русски без акцента, велели мне быстро собраться — и пройти с ними. Куда ж деваться — пошел… Меня проводили в припаркованный у общежития автобус, куда очень быстро погрузили всех русских жильцов. «Всех, значит, взяли…» — подумал я.
Повезли нас в советское консульство. Там на входе под бюстом Ленина стояли пионеры в белых рубашках с галстуками, отдавали салют. Так вот те ребята в штатском провели меня до самых избирательных урн и проконтролировали, чтоб я без сбоя отдал свой голос за Ю.В. Андропова, выдвинутого, как сейчас помню, рабочими Горьковского завода телевизоров. (Может, это был намек на сосланного туда Сахарова, этакое напоминание о твердой руке?) Я и отдал… Что касается Путина, то я за него голосовать не ходил — поскольку выборов-то и не было никаких. Было — назначение. Какие ж выборы, если у конкурентов заведомо не было шансов? Если вы помните, «выборы» были объявлены так, чтоб никто к ним подготовиться не сумел. Причем, спасибо, меня ранним утром из койки никто не выдергивал… Надо заметить, что в тот день, когда состоялось всенародное одобрение назначения Путина президентом (что пресса называла избранием), меня и в стране-то не было. Был я в командировке в городе Сантьяго-де-Чили… Можно было взять открепительный талон и устроить свободное волеизъявление в русском посольстве, но, как я уже сказал, смысла в этом я не усматривал. И тут еще надо заметить, что я сам далеко не считаю это полезным делом — устраивать всенародное голосование. К поступку Путина я отнесся с пониманием. Точно так же я считаю, что и Сталин был прав, отстраняя крестьян от участия в выборах. Ну, какое они могли дать волеизъявление? После того, что устроили в гражданскую? Опять красного петуха пускать? И новую элиту вырезать? Чтоб это до сегодняшнего дня тянулось, как в Зимбабве?
Кох: Народная любовь стала дороже. Причем заметим: Ельцин тоже сделал водку дешевой, а народной любви не добился…
— Ну это не он водку дешевой сделал, она сама так пошла.
— Но условия-то он создал. Я, кстати, боюсь, что народная любовь будет и дальше дорожать, планка подниматься, и мало будет пары голов олигархических, чтоб добиться народной любви… Вот Ельцин потому и не добился народной любви, что голов не рубил.
— А без этого — какая народная любовь? Без этого ее, увы, не бывает…
— Это же очень грустно.
— А кого колышет, грустно или нет? Это — правда, и она — такая. Мне еще Валера Абрамкин, заслуженный зэк СССР, рассказывал, что в некоторых тюрьмах ему случалось видеть настоящую демократию. Все решается коллегиально, сходкой. Но если ситуация сильно затягивается во времени, люди устают, им это перестает нравиться. Тогда появляется некий пахан, и ему сдают власть. Абрамкин полагает, что у людей есть такая очень странная, но глубинная потребность — во внешней совести. Чтоб другие решали и избавляли людей от выбора, чтоб на кого-то постороннего можно было переложить ответственность. Плохо вышло — так это ты придумал, ты и виноват. Но и пасть не откроешь на начальника… Тогда есть баланс, есть равновесие в обществе. Вот при Брежневе — делай что хочешь, хоть на голове стой — а народ устал. Дайте ему твердую руку! И она находится. И дается.
— Самое страшное, когда твердая рука…
— …только чтоб мы не сбились на беседу двух демократов…
— Нет, нет. К тому же я ничего не имею против твердой руки. Когда она действительно твердая. Я значительную часть своего менталитета приобрел в Чили. Нам там передавали опыт министры, которые входили в правительство Пиночета.
— А кто вас возил?
— Виталик Найшуль, умный, глубокий парень.
— Знаю. Мы с ним ездили по зонам Пермской области.
— А… Ну, про Чили — это длинная история… Когда мы дойдем до 91-го года, мы на этом подробней остановимся. Твердая рука, которая по-настоящему тверда — это гармонично, это диктатура в полном, завершенном варианте. Пиночет не пытался мимикрировать, не изображал из себя демократа, которым не был. Он знал: нужно строить либеральную экономику — он ее строил, надо душить оппозицию — он ее душил, все, как положено.
— Ситуация, как у китайцев с компартией.
— Да.
— Там вон взяточников расстреливают, и экономика на подъеме.
Комментарий
Про сильную руку.
В 1983-м исполнилось десятилетие прихода к власти Пиночета. Я писал про это так:
«Тогда, в 73-м, я б с удовольствием поехал воевать в Чили — против Пиночета. С каким пронзительным чувством клацал бы я родным „Калашниковым“, с каким бы трепетом учил испанские словечки типа venceremos или по pasaran! Как бы я лез в бой, как не страшно было б умирать под простеньким самодельным красным флагом без опознавательных знаков! Как были б волнительны встречи с левыми девицами, которые туда, небось, тогда понаехали! Не успев еще остыть, отдышаться после 68-го парижского года! О-о-о… Казалось, это прекрасно, легко и красиво — быть левым и убивать тех, кто мешает установлению справедливости — в том виде, который тебе удобней. Да… Кто не был леваком в 20лет, у того нет сердца. Кто не стал консерватором к 30, у того нет ума. Как же это замечательно, что иногда Бог не дает сбыться нашим глупым мечтам!»
