Он сел рядом и положил руку ей на плечо. Ему надо было прикоснуться к ней, чтобы убедиться, что она была явью, а не сном. Каролина была для него загадкой. И никогда большей, чем в эту минуту.
– Ты уехала в тот же день?
– Я не должна была?
– И Лебланк допустил это? – нахмурился герцог.
– Он пытался удержать меня…
– Он не сказал: «Такие дела лучше всего устраиваются с помощью денег»?
– Да, говорил. Но он не объяснил мне, почему тебя арестовали.
Его лицо замкнулось. Тон стал ожесточенным.
– Он и не мог знать этого. Никто не мог этого знать.
– Нет, я думаю, он знал. Но Лебланк – человек, умеющий хранить свои тайны. Он тебе когда-нибудь говорил, какой груз везут твои корабли? Рабов! Я их сама видела.
Значит, это была правда! Не подтасовка, не ложное обвинение, не предлог, чтобы арестовать его. Это не укладывалось у него в голове. Словно в тисках страшного кошмара, герцог ждал, когда проснется. Но ничего не произошло, ничто не избавило его от страшной правды.
– Я не знал этого, – нарушил он наконец молчание. – Я смеялся им в лицо, когда они пришли и сообщили, что захватили принадлежащий мне корабль с рабами на борту. Обвинение показалось мне таким абсурдным, что мне даже не пришла в голову мысль выступить против него. – Он хотел бы взять свои слова назад. Пожалуй, они звучали как извинение? Но для него не было прощения. То, что он не подозревал, какого происхождения его деньги, что никогда не задумывался, из каких источников текло его богатство, не освобождало его от вины. Все, что он делал когда-либо доброго, вдруг разом обесценилось.
Он повернулся к Каролине. Ему нужно было видеть ее глаза; когда он будет говорить, в ее глазах он прочтет свой приговор.
– В самом деле я смеялся им в лицо. Я все считал выдумкой. Для меня это было комическое недоразумение, очередное приключение, сулящее массу острых ощущений. Почти наслаждался тем, что они засадили меня сюда. Поэтому, только поэтому я заставил тебя ждать.
Услышав шум, герцог поднялся и взял ее за руку.
– У меня для тебя сюрприз. – Он был уверен, что это монсеньор Перендес.
Портьера раздвинулась. Показался стражник, пропустив двух мужчин.
– Судья Говард, – объявил один.
Опираясь одной рукой на палку, ведомый за другую руку молодым человеком, вошел Бэзил Говард, слепой судья, зачитывавший герцогу обвинение при его водворении в Тауэр. Каролина, не знавшая этого человека, увидела, что герцог побледнел.
– Герцог…
Судья наклонил голову. На его лицо с мощным лбом, крупным носом и тяжелым подбородком, имевшим раньше что-то грубое и воинственное, время наложило печать мудрости. Его кожа напоминала пожелтевший пергамент, глаза казались затянутыми тем же материалом. Писарь подвел его к большому столу, который из-за урока фехтования был слегка сдвинут в сторону. Он сел с торца, разложил перед собой бумаги и открыл папку. Нетерпеливый жест судьи заставил писца быстро вынуть из папки один лист. Бэзил Говард взял документ. Каролине казалось, что он читает его. Потом он протянул его через стол именно в том направлении, где стоял герцог.
– Соблаговолите подписать. Это всего лишь формальность, герцог, вы свободны.
Каролина видела, как вздрогнул герцог. Его рука, уже собиравшаяся взять бумагу, повисла в воздухе.
– Свободен?! – Теперь, когда он знал, что обвинение, выдвинутое против него, соответствовало истине, он воспринял это слово как насмешку. – А как же обвинение, которое вы зачитывали мне всего четыре дня назад? Я знаю наказание, которое полагается за это. Пятнадцать лет депортации.
Судья поднял голову.
– Я пришел, чтобы сообщить вам решение Верховного суда Адмиралтейства, а не затем, чтобы дискутировать с вами по этому поводу, герцог. К тому же то, что я Мог бы сказать, не предназначалось бы для Других ушей. – Он повернул голову в ту сторону, где стояла Каролина.
– Моя жена знает, что произошло, – заметил герцог. – То, что предназначено для меня, предназначено и для нее.
Судья покачал головой.
– Приговор вынесен. Это приговор, которого я не одобряю. Я уже давно работаю судьей, но все еще не привык к тому, что с помощью правосудия и законов выносятся приговоры, идущие в разрез со справедливостью. Ваши адвокаты были блестящи, герцог. Они так отлично разбирались в законности, что справедливости пришлось проиграть. Я повторяю: вы свободны. – В углах рта судьи залегли складки горечи и усталости, в то время как он пододвигал герцогу приговор, лежавший на столе. – А теперь, пожалуйста, подпишите.
– Я не буду подписывать, судья Говард. Речь идет о работорговом судне. Судно принадлежало мне. По английским законам это преступление. Я знаю этот закон.
– Совершенно верно, – согласился судья. – Но молодой капитан допустил оплошность в своем рвении. Он считал, что поступает законно, когда арестовал «Фели-сидад» и вынудил его причалить к берегам Сьерра-Леоне. Судно имело на борту рабов. Все правильно. Но, к сожалению, пыл капитана Фоукеса был больше, чем его знание законов. Он имел право задержать корабль лишь в том случае, если его владелец – англичанин.
– Но я и есть англичанин. Я с четырнадцати лет живу в этой стране. Я гражданин Англии, с тех пор как революция отняла у меня право называться французом.
Судья кивнул своему писарю, тот вынул из папки сложенный лист и протянул ему.
– Ровно месяц назад вы снова стали французом. Ваша грамота о репатриации скорей всего первая, подписанная королем Франции. Ваш управляющий, месье Лебланк, нанявший ваших адвокатов, явно весьма дальновидный и осторожный человек. Он обо всем подумал. У вас действительно были все причины смеяться над обвинением! Я говорю об этом в последний раз, герцог. Вы свободны. И еще. Я обязан возбудить дело против капитана Фоукеса. Как сказано, его арест «Фелисидада» был незаконным, и он будет наказан по закону за эту нелегальную конфискацию. – Его голос повысился. – Если вам это важно, вы можете к обвинению Адмиралтейства против капитана Фоукеса приложить собственную жалобу, и ему придется оплатить вам поштучно всех выпущенных рабов.
– Я знаком с английскими законами, – с почти зловещим спокойствием произнес герцог. – В особенности законами против работорговли. Вы не могли забыть, судья Говард, какой борьбы стоило провести их и в какой форме я лично участвовал в этом.
Каролина затаила дыхание. Что за абсурдная коллизия! Человек, боровшийся против преступления, обвиняет себя именно в нем.
– Если Адмиралтейство осудит капитана Фоукеса, эти законы теряют всякий смысл, – услышала она голос герцога. – Это вопиющая несправедливость! Обвинение против капитана Фоукеса должно быть снято. Я не могу признать такое правосудие и не подпишу приговор, который вы принесли. Я отказываюсь покинуть эти стены.
