Некоторые, в том числе Самнанг и Рене, считали, что де Голль по-прежнему остается духовным и политическим наставником Сианука. Этого они не понимали и терпеть не собирались.
И все же галльское влияние на город оставалось огромным. Кхмеры из высших эшелонов власти каждое утро пили кофе с круассанами в прохладе и покое роскошного зала «Отель ле Руайяль», словно они находились в центре Парижа, а не среди трущоб и гниющих каналов Пномпеня.
Отец Соки также завтракал здесь не реже двух раз в неделю, а вся семья часто гостила на каучуковой плантации Чау Сенга в провинции. Он мог быть интеллектуалом, и даже прогрессивным интеллектуалом, но ничто не препятствовало ему наслаждаться богатством.
Сока смотрел сквозь окно машины. Они уже въезжали в Камкармон — квартал, где жила городская элита. Приближенные принца селились в огромных виллах в западном стиле с живописными крышами из оранжевой, зеленой и желтой черепицы. Виллы окружали каменные ограды с вделанными в них копиями барельефов из Байона, главного храма в Ангкор-Томе.
Вилла Киеу стояла в саду, в центре которого высился баньян. Слева от баньяна находился плавательный бассейн в форме цветка лотоса, дно его было украшено изображениями листьев лотоса.
Внутри, в доме, по стенам развешаны декоративные пластины — тоже копии барельефов Байона, где в стиле двенадцатого века были изображены сцены повседневной жизни. Сока любил вставать раньше всех, чтобы без помех разглядывать эти изображения, постигать историю Кампучии.
Жизнь и времена правителей прошлого, таких, как Сурьяварман II, не изучались в лицее Декарта, куда ходили он, его братья и сестры вместе с другими детьми этого квартала. Сока не чувствовал связи с прошлым своей страны, и однажды пообещал себе, что когда-нибудь непременно отправится в Ангкор-Ват и Байон, чтобы поглядеть на стены и скульптуры, пережившие века и хранившие предания. Он думал, что, может быть, не чувствует этой связи потому, что предметы искусства в доме и в саду были лишь копиями. Вот если бы он мог увидеть подлинники, прикоснуться к древним камням, он бы почувствовал, понял; он знал, что тогда бы он обрел свое место в мире, как обрел его Преа Моа Пандитто.
Он выскочил из машины, подал Малис руку и почувствовал, что ужасно проголодался. Ура, скоро ужин! Но узнав, что Самнанг пригласил в гости Рене Ивена, затосковал. Не то чтобы он не любил этого француза, но Сока ужасно не нравилось, что Рене постоянно ссорился с Кемаром. Сока считал отца непререкаемым авторитетом как в доме, так и вне его стен, и каждый, кто пытался этот авторитет оспорить, был ему неприятен.
Рене был изящен, с молочно-белой кожей и красными, как у женщины, губами. Волосы у него темные и шелковистые. Карие глаза навыкате прятались за очками в круглой металлической оправе. Внешность у него была достаточно заурядная, но вот манера разговора!..
— Поговаривают, — начал Рене, как только уселись за стол, — что Коу Роун испытывает во дворце определенное давление со стороны некоторых лиц, — Рене постоянно доносил сплетни, блуждавшие в городских кругах. Сплетни и азартные игры процветали здесь столь пышно, что некоторые жившие в Пномпене иностранцы уверяли, будто кхмеры в страсти к азарту уступают только китайцам, издавна этим славившимся.
Рене говорил о Министре внутренней безопасности. Этот тяжелый, неповоротливый человек с грубым, громким голосом был начисто лишен чувства юмора и считался главным врагом Чау Сенга. Поэтому Рене не отказал себе в удовольствии упоминанием о нем поддеть хозяина дома.
— Возьмите, к примеру, инцидент в казино «Кеп». Вы же знаете, как принцу неприятны азартные игры во время празднества Чаул Чнам. — Чаул Чнам, длившийся с тринадцатого по пятнадцатое апреля, был кхмерским Новым годом.
— Но вы также знаете, что несколько месяцев назад Сианук сам открыл два казино — и одно из них в Кепе, возле Сиамского залива, — лицо Рене оживлялось, только когда говорил он сам. В остальное время оно казалось совершенно безжизненным. — И вы, конечно, понимаете, мсье Кемара, как коррумпирована страна, какое процветает взяточничество. Так что казино приносило огромные доходы всем заинтересованным лицам. Но на прошлой неделе этому неожиданно пришел конец. — Рене подался вперед. — Какие-то бандиты ворвались в казино и все переломали. Они не просто разбили несколько зеркал и окон, что могло бы считаться предупреждением. Нет, они разгромили абсолютно все.
— Мы об этом слышали, — спокойно произнес отец Соки, стараясь не ронять своего лица в присутствии этого назойливого иностранца. Говорили по-французски, и не только ради гостя — это было традицией дома. — Все читают газеты. И что же?
— Ax! — воскликнул Рене, подняв вверх худой палец. — Но вот чего вы не знаете: приказал разгромить казино сам его хозяин.
— Простите, но неужели такое возможно? — серьезно спросила Хема, мать Соки. — Разве человек станет разрушать свое собственное дело?
— Прекрасный вопрос, мадам Кемара, — объявил Рене. — Он и занимал нас всю эту неделю. И в конце концов сквозь щелку в Министерстве внутренней безопасности ко мне просочился ответ. На следующей неделе Коу Роун объявит об этом публично. Он сообщит, что китайский концессионер из Кепа ежемесячно выплачивал сорок тысяч долларов «некоему высокопоставленному лицу» в Пномпене, чтобы тот не позволял прикрыть казино. — Рене состроил гримасу, такую неприятную, что даже Сока почувствовал неловкость. — Конечно, это вполне традиционно в наши времена, но «высокопоставленное лицо» потребовал большего, и китаец отказался: взятка — взяткой, но это была попытка вообще выкинуть его из дела. Тогда ему начали угрожать: полиция навестила казино раз, другой, третий... Но китаец предпочел не сдаться, а уничтожить свое собственное дело.
Киеу Кемара отмахнулся:
— Все это глупости, недостойные нашего внимания. Я не хочу об этом слышать, мсье Ивен.
— И это еще не все, — Рене стоял на своем. — Самое важное я припас для вас, и вам это будет интересно, — он помедлил, ожидая дальнейших возражений Киеу Кемары, но тот молчал. Вся семья смотрела на Рене. — Так уж получилось, что Чау Сенг, — теперь Рене в упор смотрел на отца Соки, — счел возможным представить принцу свой собственный отчет об этом деле, составленный в основном по сведениям этого китайского концессионера. Сделал он это, как говорят, по просьбе «одной столичной дамы, занимающей весьма высокое положение».
— Моник! — воскликнул Кемара. Так звали одну из двух жен принца Сианука, женщину низкого происхождения, презираемую за то, что она окружила себя кликой жадных выскочек. Сока не знал, что именно из того, что о ней говорят, было правдой. И сейчас он вдруг подумал: а знает ли это и сам отец?
— Вы назвали ее имя, не я, — Рене криво усмехнулся. — И из-за этого Коу Роун ужасно разозлился на Чау Сенга. Вряд ли стоит говорить, мсье Кемара, что их трудно назвать друзьями. Но теперь... — его слова повисли в воздухе, и Сока почувствовал себя очень неловко.
Хема постаралась скрыть испуг и засуетилась, провожая спать младших детей, Сорайю и Рату.
— Я по-прежнему думаю, что эта история вряд ли может быть поводом для беспокойства, — мягко произнес Киеу Кемара. — Подобные скандалы напоминают головы уродливых нага. Но все минует. Вот увидите. В августе, когда сюда прибудет президент де Голль, начнется новая эра нашего процветания.
— Скажите, мсье Кемара, правда ли, что принц придает такое большое значение визиту де Голля?
— А почему бы и нет? — горделиво спросил отец Соки. — Уже тот факт, что в Камбоджу пребудет один из самых великих и уважаемых мировых лидеров, придаст нашей стране новый статус, тот, которого мы много лет искали. Он обещал нам существенную финансовую помощь, а его министр иностранных дел Кув де Мюрвиль встретится здесь с представителями Ханоя. Французское влияние по-прежнему служит делу нашей безопасности.
Рене состроил презрительную гримасу:
— Он — отсталый человек, ваш принц Сианук. Продукт прошлого. Он не понимает, что времена изменились, что для того, чтобы Камбоджа достигла истинной независимости, нужны новые методы.
Во-первых, он допускает, чтобы в страну проникали юоны. — Рене употребил пренебрежительное словечко, которым называли вьетнамцев и вьетконговцев. — Во-вторых, он...
— Простите, мсье, — прервал его Кемара, — но политика принца по предоставлению в Камбодже убежища северовьетнамцам лишь способствует нашему суверенитету. Их благодарность...
— Неужели вы полагаете, что Хо Ши Мин, Ле Зуан или Фам Ван Донг когда-либо вспомнят о том благодеянии, которое оказывает им Камбоджа?! — недоверчиво воскликнул француз. — Сколько раз еще Сиануку надо столкнуться с их ложью и предательством, пока он перестанет им доверять? — Он понизил голос и заговорил отрывисто, чуть ли не по слогам. — Они — вьетнамцы. Боже правый, мсье, они всегда ненавидели и всегда будут ненавидеть кхмеров. Если вы думаете, что гнуть перед ними шею...
