У Тухачевских бабушка брала книги Писемского, Достоевского, Глеба Успенского и кого-то еще, кого я не запомнил. Мне кажется, она Достоевского не особенно-то и выделяла, но часто вспоминала: «Народ на Троицу гуляет, а я лежу в саду под яблоней и читаю „Братьев Карамазовых”».
А когда ей уже было за шестьдесят, из всей мировой литературы она открывала только одну книгу — «Войну и мир». Она читала роман, как сегодня смотрят сериалы. Прочитывала в день несколько страниц, а потом пересказывала нам за обедом. И надо сказать, что мои родители, а потом и я очень живо включались в обсуждение, какая же все-таки сволочь Анатоль Курагин, и как неправ был старый граф, и как хороша Наташа Ростова, и почему же эта графинюшка такая «русская душою». В очередной раз, дочитав книгу, бабушка ее откладывала на пару лет, а потом открывала снова. Так и читала, до тех пор пока позволяли зрение и память.
Вот этой-то бабушкиной привязанностью к Толстому я однажды и воспользовался — совершенно бессовестно и в самых корыстных целях.
Окончание следует
На расстоянии огня
Новикова Юлиана Валентиновна родилась в городе Северодонецке Луганской области. Закончила Литературный институт им. А. М. Горького. В 2004 году вместе с мужем, поэтом Денисом Новиковым (1967 – 2004) эмигрировала в Израиль, закончила израильский Открытый университет. В настоящее время работает специалистом по альтернативной медицине в поликлинике города Беэр-Шевы. Автор двух поэтических книг. В “Новом мире” публикуется впервые.
Юлиана Новикова
*
НА РАССТОЯНИИ ОГНЯ
* *
*
На каком угодно берегу
Я сижу и в сердце берегу
Солнце, восходящее невольно,
И светло, и радостно, и больно.
Пролетит доверчивый листок,
Загремит в порожний водосток,
Где-то встрепенется птичья стая —
Легкая, проворная, простая, —
Тут же разлетится в пух и прах.
Дикий ужас и животный страх
Обретут покой под сердца глыбой.
Чем здесь пахнет? Морем? Мертвой рыбой?
* *
*
Держись подальше от меня —
На расстоянии огня,
Того, что в руки не дается,
А так, в печурке тесной бьется.
Он жрет поленья и смолу.
Он точно прикипел к стволу,
Ты думал — елки? Револьвера.
Иная стать. Другая мера.
Взводи же спусковой курок,
Из дула извлекай урок,
Что ни скажи — одна брехня.
Да ты не слушаешь меня!
* *
*
Приладить лоскуток на пяльцы.
Иголку к нитке приковать.
Глядеть сквозь слезы иль сквозь пальцы
На неприступную кровать.
Бывало, девки вышивали,
И пели, и лучину жгли.
Слезу скупую вышибали
И щедрую, когда могли.
Не все ль равно, каким сюжетом
Судьбы открылось полотно,
Ведь ухо режущим куплетом
Или другим каким предметом
Оно, увы, повреждено.
* *
*
Ф. Ч.
Время летит вперед.
Путается и врет.
Всякое обещает,
Если его припрет.
В камерной тишине
Тенькает на стене,
Циферками помечает,
Сколько осталось мне.
Будет тебе юлить,
Воду на мельницу лить,
Мутная это водичка,
Кто ж ее станет пить.
Лучшее ждет впереди.
Стрелочку переведи.
Переступи порожек.
Поле — перекати.
* *
*
Он приходил навеселе,
Седьмой водой на киселе
Покачиваясь, Христа ради.
Открытый взгляд — а не войдешь.
Да он, видать, и так хорош,
При полном, так сказать, параде.
При свете звезд оно видней,
Что на миру всего красней —
На добром молодце рубаха
Иль эта странная на вид,
Что под деревьями сидит,
С косою узкою деваха.
При свете том о том молчок.
В темницу заточен зрачок,
Чтоб невзначай не расколоться.
Проснулся филин — дева спит,
Тьма-тьмущая в глазах стоит
На самой глубине колодца.
* *
*
То не черная птица влетела
В обагренное солнцем окно.
Лето красное, мне не смешно,
Я тебя откровенно пропела.
Надо мною склонилась крапива,
Ей вослед изогнулся репей:
Нашу чашу до капли испей,
Каплей в море останься красиво…
Я останусь, хоть гиблое дело,
Хоть вердикт откровенно суров,
Хоть из басни не выбросить слов,
Хоть из башни не вышвырнуть тело.
* *
*
Выброшу Вас из головы
Прямо в траву.
Чтоб из травы видели Вы,
Что я живу.
Что я храню даже с лихвой
Ваш пьедестал,
Чтоб Вас однажды кузнечик лихой
Не обскакал.
Да не коснется Вас впопыхах
Злая ступня.
Чтобы всегда в Ваших руках
Видеть меня.
* *
*
Я. Петренко
Что это я, о чем?
Прошлого не вернуть.
Не заманить калачом,
Булавками не пристегнуть.
Что это ты вообще
Делишь здесь пополам?
Не из папье-маше
Этот халам-балам.
Тот, кто был с детства глуп,
В голову не берет,
Как это хула-хуп
Делает оборот.
Замкнут порочный круг,
Спрятан надежно ключ,
Здравствуй, мой старый друг,
Выходи из-за туч.
Скрепка
Буланников Валерий Станиславович родился в 1960 г. в Чимкенте (Казахстан). В 1983 г. окончил филологический факультет Харьковского госуниверситета. Работал учителем в школе, редактором технической литературы в издательстве «Высшая школа». В 1990 г. в альманахе «Новый Круг» (Киев) опубликовал подборку стихов. В 1992 г. выехал на жительство в США, где в 2000 г. закончил Св.-Тихоновскую духовную академию (штат Пенсильвания), тогда же был рукоположен в сан. Служил настоятелем храма Рождества Богородицы г. Менло-Парка под Сан-Франциско. В 2006 г. вернулся в Россию. Служит клириком храма Св. Николая в Отрадном. В «Новом мире» печатается впервые.
ПНИ
— У тебя крестик есть?
— Был, да куда-то пропал. А у тебя?
— Тоже пропал. Уже год, как нет.
— Надо у батюшки спросить, когда придет.
— Я уже спрашивала, он сказал, что принесет.
— Принес?
— Сказал, что забыл.
— А когда он опять придет?
— Был после Пасхи. Теперь, значит, после Троицы придет. Если дождь будет.
— А если не будет?
