Город притих и ждал. Настороженность ощущалась во всём. Даже бегство рабов резко сократилось. Рабы тоже выжидали. Почти пересохший ручеёк стремления к свободе готовился перерасти в целенаправленный поток. Успех бунта древорубов грозил стать тем самым центром кристаллизации, который мог всколыхнуть всю империю восстанием рабов.
Крон взял у писца только что написанный под диктовку лист, присыпал непросохшие строчки песком и мельком просмотрел текст. Это было стандартное извещение властей о бегстве раба. В другое время Крон и не подумал бы сообщить о пропаже Атрана, но в сложившейся ситуации человека без документов, не значащегося в списках беглых, могли просто зарубить или, в лучшем случае, снова продать в рабство. И хотя Крон надеялся, что за прошедшие шесть дней Атран успел уйти далеко, подобное извещение могло спасти ему жизнь, поскольку за поимку живого раба полагалось вознаграждение.
Стряхнув с бумаги лишний песок, сенатор свернул лист в трубку, запечатал личной печатью и отдал писцу.
- Передашь претору.
- Будет исполнено, мой господин, - чуть ли не в три погибели согнулся писец.
- Ступай.
Сенатор проводил глазами писца, затем подошёл к окну и дождался момента, когда увидел писца быстро семенящим по аллее в сторону города. Только тогда он, пройдя через задние комнаты виллы, вышел в парк, спустился с холма и направился в Северное предместье Пата.
Северное предместье города представляло собой любопытное явление, необычное для городских образований рабовладельческого периода. Население его в основном составляло среднее сословие: зажиточные торговцы, ремесленники, вышедшие в отставку военачальники, судебные исполнители, эдилы, аргентарии, содержанки высокопоставленных лиц. Находилось предместье далеко от деловой части города - здесь не вели торговли, не совершали сделок; здесь всегда царили тишина и спокойствие; здесь отдыхали от работы, тихо жили и спокойно доживали свой век.
Пройдя узкими улочками Пата к древней, утратившей своё значение крепостной стене, сенатор вышел за пределы старого города на улицу Северного предместья, отличавшуюся шириной и простором - дома здесь, в расчёте на уединение, строили добротно, с размахом, на больших участках. Вместо бесконечных каменных заборов старого Пата, напоминавших дувалы мусульманских городов, по краям улицы тянулись густые, высокие, в полтора человеческих роста живые изгороди с редкими тёмными проходами-лабиринтами, скрывавшими дома от постороннего взгляда не хуже стен и дверей.
Крон свернул в один из таких проходов и вышел к дому Пильпии. Перед фасадом дома старый жилистый раб в поношенной, но чистой тунике неторопливо, со знанием дела подстригал кусты паприса. По тому, с каким старанием он придавал им декоративную форму, чувствовалось, что делает он это с любовью. Пильпия в шутку называла раба личным садоводом-дизайнером, и кличка "Дизайн" прочно укрепилась за ним, поскольку о настоящее имя старика-нумерийца - Крипчтрипрат - можно было сломать язык. Впрочем, Крон не знал его имени. Точнее, ему не положено было знать. Имя старика было известно вольному морскому торговцу Тонию Берку.
Увидев сенатора, "садовод-дизайнер" опустил стрижницы и низко поклонился. Крон чуть было не поздоровался, но вовремя спохватился.
- Где госпожа? - хмурясь, спросил он.
- В бассейне, господин.
Крон кивнул и пошёл по аллее вокруг дома. В дворик с бассейном можно было пройти и более коротким путём - через комнаты дома, но после душных, пыльных улиц города сенатор предпочёл дорогу через сад. Сзади вновь послышалось неторопливое щёлканье стрижниц.
Пильпия, официальная содержанка сенатора Крона, лежала на воде в центре небольшого, хорошо прогреваемого солнцем бассейна. Закрыв глаза, она, похоже, дремала. Крон улыбнулся, сорвал с куста цветок багреца и бросил ей на грудь. Она вздрогнула и открыла глаза.
- Привет! - махнул ей рукой Крон.
Пильпия улыбнулась и взяла цветок в руки.
- Здравствуй.
Крон протянул ей руку, она ухватилась, и он легко выдернул её из бассейна.
- Ну, здравствуй ещё раз. - Крон привлек её к себе и поцеловал в мокрую щёку.
- Соскучился? - заглянула она ему в глаза.
- Очень.
Пильпия весело рассмеялась и брызнула на него каплями с цветка. Затем взяла у подошедшей рабыни купальную простыню, вытерла волосы и промокнула лицо.
- Идём.
Она подхватила Крона под руку и повела в дом.
В спальне она легла на ложе, опершись на локоть, а Крон сел напротив на пол, на чью-то лохматую шкуру и, прислонившись спиной к стене, блаженно прикрыл глаза.
- Хорошо... - выдохнул он. - У тебя я чувствую себя опять человеком. И не надо играть чью-то роль... Мне, порой, кажется, что я марионетка. Ни шага без инструкции, ни слова без...
- Опять хождение Гаруна-аль-Рашида в народ? - прервала его Пильпия.
Крон открыл глаза и развёл руками.
- Да, невесело быть твоей содержанкой. У меня на сегодня были свои планы...
- Госпожа, - послышался из-за завеси осторожный шёпот рабыни. - Здесь спрашивают господина...
Пильпия недоумённо посмотрела на Крона. Он покачал головой.
- Гони в шею! Пусть приходят к нему домой!
- Кто? - вдруг передумал Крон.
- Некто Гирон.
От неожиданности Крон выпрямился. Вот уж чьё имя он не ожидал услышать.
- Зови.
Пильпия удивлённо подняла брови, но промолчала. Рабыня бесшумно отошла, только колыхнулась тяжёлая завесь, и через некоторое время послышался приближающийся стук деревянных подошв по каменному полу.
Бесцеремонно отодвинув в сторону завесь, в спальню быстрым шагом вошел Гирон. Борода его была всклокочена, глаза горели. Казалось, он сейчас, как Архимед, закричит: "Эврика!" К счастью, бежал он по улицам Пата не голый, но тоже в непотребном виде - в мятой ночной рубахе без рукавов и даже не подпоясанный. В руках он сжимал свиток.
- Гелюций! - вместо приветствия крикнул он. - Есть идея!
И осёкся, наткнувшись взглядом на Пильпию. Пильпия спокойно встретила его взгляд, с интересом рассматривая патского механика-самоучку, о котором была наслышана. Но чем дольше они смотрели друг на друга, тем более в её глазах нарастало льда.
- Может быть, он, как ты говорил, действительно человек большого ума, - резко сказала она на линге Крону и набросила на себя покрывало, - но сейчас на его лице я ничего, кроме похоти, не вижу.
Гирон не понял, что она сказала, но интонация не оставляла сомнений. Он густо покраснел, как от пощёчины, и повернулся к сенатору.
- Я хочу уйти из печатни, - глухо сказал он.
- Почему? - почти не удивился сенатор.
- Потому, что она уже есть. И мне она стала неинтересна. И потом, ты сам предложил мне думать и искать идеи.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});