Думать не хотелось, но пришлось — от боли нужно отвлекаться. Умереть я, не умру, завтра буду уже похожа на человека, но вот тупая, бесконечная боль от этого никуда не делась и мысли о Лексии, кстати, тоже.
А подумать было о чем и кроме оборотня.
Маскот не давал мне покоя. В том, что монетку потерял не человек, я не сомневалась. Но если не человек, то кто? И кто стрелял в волкодлаков из лука? Кому так важно, чтоб мы были живы? В пророчества Эстрелла об избрании нас богами для какой-то важной миссии, я не верила. Моя миссия заключалась в том, чтоб отомстить, а дальше хоть трава не расти.
Пока я отмывалась и оценивала свои раны, Лексий растопил печку и деловито завозился на кухне. Скажите, пожалуйста, какие таланты у нас, оказывается! Он не только кашу на костре умеет готовить, половик блохастый!
— Смотрела бы и смотрела! — восхитилась я, прислонившись к дверному косяку тем боком, который меньше болел.
— Язвишь? Значит жить будешь, — заключил оборотень, не отрываясь от увлекательного занятия — чистки картошки.
— Я это и так знала.
Я опустилась на лавку и привалившись к стене, закрыла глаза. Побочный эффект моего восстановления — постоянно хочется спать, только сейчас нельзя.
— Эй, Искра! Подъем!
— Я не сплю, не ори, — проворчала я, но глаз не открыла, — на закате спать нельзя.
— Почему?
— Черти сожрут.
— А серьезно?
— Силы уходят, магические. Да и уязвимым становишься. Темные могут и на закате спать, а я, как бы ты не ёрничал, к тёмным не отношусь.
— Светлая ведьма? Это что-то новенькое!
— Я чуток не дотянула до мага, — приукрасила я. Альвы не бывают магами, у них своих талантов хватает.
— Да ну? — продолжал веселиться Лексий, — «чуток» — это сколько?
— Иди к Марву, а? Что ты как несмышленыш! Была бы воздушником — сил бы хватало, а я — огневик, самая энергозатратная стихия.
— Да понял я, не кипятись, — сказал оборотень вполне миролюбиво, — просто надо было тебя растормошить, чтоб ты совсем не заснула. Ужинать пошли!
— Сволочь, — беззлобно припечатала я.
Оказывается, за всей этой возней, сражениями и прочими радостями пролетел день — за мутным окошком сгущались сумерки. А меня вдруг начало знобить, да так, что одеяло не спасало, прогоревшая печка стала остывать.
Лексий притащил сначала второе одеяло, потом свою куртку, еще какую-то шкуру. Дальше не помню — сработала защитная реакция организма — сознание выключилось. И, слава Богине, я почти сразу перестала мерзнуть, как будто под бок мне сунули грелку.
_________________________________
(1) Стихи Марии Семёновой
Глава 14. "- Дура! — Без тебя знаю!"
«И пусть мир настоящий в секунду растает,
Пусть в вечном пламене гибнет душа.
Видно судьба нас с тобой проверяет,
Лишь бы потом не сойти мне с ума.
Лишь одну ночь и плевать, что там завтра,
Лишь одну ночь, а потом — всё равно.
Нет, не любовь, страсть и привкус азарта,
К чёрту любовь! Всё давно решено.» (1)
А под утро мне приснился сон. Настолько откровенный, что даже в жар бросило. Такие сны мне не снились тысячу лет.
Я завозилась, стараясь выбраться из-под вороха одеял и вдруг поняла, где лежит моя голова… Да и ноги тоже… Марв меня побери-и-и! Оборотень! И какого лешего он делает в МОЕЙ постели?! Слава Богине, хоть одетый!
Я перевела дыхание. Если он одет, то на мою честь вряд ли покушался. Хотя попробовал бы, я бы потом тоже на что-нибудь покусилась. Чугунной сковородкой.
Послав подальше внутренний ехидный голос, я попыталась сесть. На груди у Лексия, конечно, уютно, но… Так, Искра!
Встать не получилось — оборотень умудрился обнять меня за талию и в полусне прижимал к себе (вот сволочь блохастая!), делая все попытки выбраться бессмысленными.
Я плюхнулась обратно, пару секунд подумала и ущипнула Лексия за… Ну, в общем, за бедро.
Реакция была просто восхитительной! Оборотень дернулся и попытался прихлопнуть то, что сделало ему больно. Видимо, не рассчитал силу, выругался так, что я заслушалась и наконец открыл глаза. Абсолютно звериные — желтые.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Отпусти меня, половик блохастый! Что ты вообще в моей постели делаешь?!
— Работаю грелкой, — Лексий потянулся, а я быстро села.
— Спасибо за заботу!
— Всегда пожалуйста. Кстати, ты во сне стонешь и лягаешься.
Попытка меня смутить успехом не увенчалась, я фыркнула и поплелась во двор — умываться.
Тело все равно болело, но уже не так сильно — до вечера вообще пройдет. А вечером… Полнолуние.
Я закинула на плечо полотенце и уставилась в сторону леса, над которым заходили темные, тяжелые тучи. К вечеру точно будет дождь, но с другой стороны — луна будет не такая бешеная, Лексию попроще.
Оборотня на кухне не было, но на печке что-то скворчало и вкусно пахло. Хорошо быть раненой! Никаких хозяйственных забот!
Лексий обнаружился в соседней комнате. Он сосредоточено разглядывал тяжелый засов, то и дело прикладывая его к двери.
— Баррикадируешься?
— Ага. После завтрака прикручу, вечером меня закроешь.
Я присвистнула.
— А ты как думала? Это не шутки, Искра. Плечо болит?
— Ерунда.
— Ерунда твоя, как-то быстро зажила, — пробормотал Лексий, очередной раз примеривая засов к двери.
— У альварров такое бывает, — возразила я. Нет, чистая правда, только медленнее и не в таких масштабах.
— Угу… Искра, ты постарайся ко мне не подходить, особенно вечером.
— Здрасти! Мы, как-никак, ночь вместе провели, а теперь не подходи?! — возмутилась я.
Лексий оторвался от засова, глянул на меня и покачал головой.
— Дошутишься ведь, когда-нибудь.
— Дошучусь… Когда-нибудь, ага.
Если бы я знала, как быстро меня настигнут последствия моих шуточек!
* * *
— Лексий?
— М-м-м? — поинтересовался оборотень с другого конца комнаты, где приводил кольчугу, погнутую волкодлаком, в порядок. Эх, а моя сгинула вместе с лошадью. Жалко, хорошая была кольчужка, не гномья — пудовая, а альварская.
— Как ты раньше обходился в полнолуние? Когда у тебя семья была.
Лексий помолчал, но все же ответил:
— Когда я стал таким, семьи уже не было. Если бы… Я сейчас не был бы молодым оборотнем, а спокойно ожидал старость, может у меня и внуки бы были, — грустно улыбнулся он, — знаешь, Искра, это оказывается большое счастье — семья. Только мы это поздно начинаем ценить.
— Не знаю. Вся моя семья — это Даррин.
— И тебе с ним плохо жилось?
— Нет, не в этом дело. Он меня любил, заботился, по-своему баловал. Я это потом поняла. Он воин, аскет, не привык бурно чувства проявлять, а я была маленькой девочкой, младшей в семье. Конечно меня баловали, тетешкали, а тут вдруг суровый, сдержанный дядька, — я усмехнулась, — Лер как-то сгладил все, но лет до десяти я думала, что Даррин меня не особо любит. Потом поняла, конечно.
— То есть ты — недолюбленный ребенок?
— Не совсем. Просто я всю жизнь мечтала о семье. О большой семье. Чтоб было о ком заботиться, для кого стараться, кого ждать, — я сама не понимала, почему так разоткровенничалась, но остановиться уже не могла, — я мечтала, что с Альком у нас так и будет. Навоюемся, осядем, дети пойдут… А оказалось… — я примолкла.
— А у меня это было, Искра. И я не знаю, что лучше — никогда не знать, как это, или узнать и потерять.
— Я смотрю, вы совсем рассопливились, — проворчали с подоконника до боли знакомым голосом.
— Тиш?!
Висник хихикнул, и спрыгнул на кровать. Я почесала его за ухом и спросила:
— Ты ведь в сумках были и спал?
— Двоечница! Если чары не поддерживать, они что делают? Правильно, распадаются. А лошадь твоя, сдохла, не обессудь. Но сумки я б, на твоем месте, сходил и снял, пока не завоняла. Да и не гоже вещами раскидываться.
— Вот я и схожу, — оборотень поднялся, — объяснишь или покажешь?
— Ой, да ладно! — махнул хвостом Тишь, — покажу. Покорми только.
