— Ваша леди? — спросила она его прямо.
— Моя коллега, миссис Винг, — поправил он.
— Вы сегодня почетный гость, — сказала она, похлопывая Кэйт по руке, — вы должны сесть здесь, против Симона, мисс коллега. — Она снова ухмыльнулась Джулио, затем рассмеялась и повернулась к плите, чтобы наполнить последнее блюдо, прежде чем присоединиться к ним за большим круглым столом.
Одно блюдо содержало нарезанные в форме полумесяца, запеченные яблоки, другое — сочные ломтики говядины, сдобренные луком и жгучим перцем, третье до краев было наполнено всяческой зеленью и размельченной курицей. У каждого прибора стояла чаша с рисом и еще одна с куриным бульоном и бобовым творогом.
— Не стесняйтесь, Кэйт, — предложил Симон, — пробуйте.
Кэйт присоединилась ко всей семье и, держа чашу с рисом в одной руке, отбирала кусочки из каждого блюда по очереди и ела их с рисом, как уж у нее получалось. Ее поразило, насколько дружественным был этот ужин, они ели, словно вели беседу, хотя на самом деле никто ничего не говорил.
— Как чувствуют себя ваши ассистенты с их простудой? — спросил Джулио. Когда они выйдут на работу, как вы думаете?
— Надеемся, что в понедельник, — ответила Мелисса.
— Миссис Винг приготовила им куриный бульон, — сказал Рик, — мы с Полли отнесли его.
— Миссис Винг говорит, что куриный суп — это китайский пенициллин, объявила Полли.
Миссис Винг улыбнулась.
— Можно нам быть свободными? — спросил Рик. Как все дети, они ели с невероятной скоростью, отметила про себя Кэйт.
— А вы съели свой рис? — требовательно спросила Мелисса.
— Да, — ответили они хором. Мелисса повернулась к Кэйт.
— Когда я была маленькой, моя мама всегда говорила, что если я не буду съедать свой рис, то выйду замуж за урода, который будет меня бить. И, как видите, я не оставила ни зернышка. — Она с любовью улыбнулась Симону, который, в свою очередь, ласково потрепал ее по руке.
— О'кей, — сказала Мелисса. — Теперь за уроки. И никакого телевизора, пока все не сделаете.
— О, мам, — захныкали они в унисон.
— Проваливайте, — сказал Симон.
— Было очень приятно познакомиться с вами, мисс Эллиот, — по очереди произнес каждый близнец.
— Спасибо, что показали ваши снимки, — с улыбкой ответила Кэйт.
— Спокойной ночи, дядя Джулио, — сказали они по-итальянски.
— Пока, ребята, — ответил он тоже по-итальянски, и все трое рассмеялись, видимо, это была их старая шутка.
Когда все закончили есть, миссис Винг настояла, чтобы Кэйт расправилась с последней долькой запеченного яблока, а потом подала всем горячие влажные полотенца и чай. Джулио подшучивал над ней, говоря, что она лучший китайский повар в мире.
— Вы — жемчужина Востока, — заявил он.
Миссис Винг расплылась в улыбке и расцеловала его в обе щеки.
Что за дружная семья, подумала Кэйт. Какая неистощимая доброжелательность. Как легко они нашли ей место за их столом и заставили чувствовать себя, как дома.
Симон и Джулио извинились и поднялись по лестнице в студию. Миссис Винг собрала посуду со стола в моечную машину, стоявшую в чулане при кухне, а Мелисса тем временем налила им еще по чашке чая.
— Я знаю, что это похоже на излияние чувств, — сказала Кэйт, — но это один из самых счастливых ужинов в моей жизни.
Мелисса вздохнула.
— Да, бывают счастливые семьи.
— Я знаю многих женщин, которые многое бы дали, чтобы узнать, как вам это удается — совмещать замужество, детей и карьеру, и при этом все у вас получается.
— У нас были чертовски неприятные несколько лет. И только Джулио вернул нас друг другу. Этот человек очень многое дает, Кэйт, он настоящий любящий друг. Когда мы только поженились, был период, когда мои дела шли все лучше и лучше, в то время, как у Симона складывалось все наоборот хуже и хуже. Мы оба начинали в мире моды, вам это известно?
— Да, — сказала Кэйт.
— Вы знаете не хуже, чем я, чтобы стать хорошим фотографом, надо знать, как смотреть. Каждый может научиться обращаться с камерой, объективами и дампами. Талант, или как там это назвать, заключается в том, что вы видите предмет не так, как человек, стоящий рядом с вами. А мода — очень специфическая область. Я вижу манекенщицу одним образом, Хире и Пенн — другим, хотя пользуемся одними и теми же камерами, одной и той же пленкой…
— Но видение каждого уникально.
— Вот именно.
— То же самое с иллюстрированием или живописью, — заметила Кэйт.
— Конечно. Понимаете, образы Симона никогда не были индивидуальными, они всегда были подражаниями кому-то другому. Он просто не обладал глазом, чтобы снимать моду, и потребовалось много и болезненно пережитого времени, прежде чем он наконец принял этот факт.
Вот так мы и бились… Я летала в такие сумасшедшие места, как Маракеш, снимать демонстрации мод для разворотов в «Вог», а Симон — домашнюю одежду в Нью-Джерси. Это было ужасно. Потом я забеременела, а когда родились близнецы, то мой муж, который всегда говорил, как это чудесно — иметь детей, сделал вдруг полный поворот. Дети занимают слишком много моего времени и внимания, ему совсем не осталось места. А так как я некоторое время не могла выполнять никаких заказов, то чувствовала себя очень несчастной.
— А как Джулио вмешался во все это?
— Он пришел как-то вечером, а тут Симон и я затеяли одну из наших ужасных ссор. Джулио просто встал и велел нам замолчать. Он сказал Симону, что тот ведет себя словно ревнивый подросток, а мне, что я использую детей, чтобы избежать встречи лицом к лицу с моими чувствами к Симону и работе.
— Я не уверена, что поняла, что вы имеете в виду.
— Я любила Симона, по-настоящему любила. Мое сердце разрывалось, когда я видела, как он бьется о стену, и чем престижнее делались мои заказы, тем более виноватой я себя чувствовала, потому что у меня все получалось, а у него нет. Где-то глубоко внутри меня росло презрение за его упрямые попытки добиться чего-то в сфере, где каждому было очевидно, что у него никогда ничего не получится. И я ненавидела его за то, что он ревнует к тому времени и вниманию, что я отдаю моим детям, и я ненавидела себя за эту ненависть.
— А вы не обиделись на Джулио, что он так резко все выложил вам?
— Как ни странно, вовсе нет. Он сказал нам обоим вещи, в которых мы отчаянно нуждались, я так думаю. Мы должны были найти точку соприкосновения. А Симон просто нуждался в хорошем, сильном толчке в нужном направлении — ведь он блестяще делает то, чем сейчас занимается. В Нью-Йорке нет второго такого фотографа, который мог бы заставить тот серебряный кофейник выглядеть так, как это сделает Симон.
