Сам себя раскуделит,
Перервет, перебьет:
Больше дел, меньше гнили –
Сей лишь распри и месть.
И тимуровцев били,
И квакинцев здесь.
«МАЗ» рванёт в две сторонки -
Вскрик хлестнет по волне.
Никакой похоронки
В безымянной войне.
И с зрачками-зонтами,
С обрубками крыл
Я по красному-красному воплю
Проплыл.
А в грозу, в промежутках,
Меж обвалов дождя
Слепо-зряче
И жутко
Реял
Идол вождя.
* * *
Вой волчьих чучел.
Льдинка песни птичьей.
Холст – котелок на неживом костре.
Ни сон, ни явь.
Глухое безразличье
У брата к брату,
У сестры к сестре.
А я смеюсь,
Смеюсь, от страха ежась,
Безумию ума смертельно рад,
Что возглавляю скопище ничтожеств,
Позвякивая ужасом наград.
Собою не владея,
Всем владею!
Карательною силой войсковой
Я наделен, олигофрен идеи,
Слюдой зрачков, улыбкой восковой.
64
Под подбородком у меня свеча.
И корчусь я
Настенной тенью зыбкой.
И по стене сползает массой липкой
Культурная гримаса палача.
Куда мы шли? Куда нас завели?
Заплакала... Жива душа-калека!
Шаг первый мой -
Земного Человека.
Последний шаг -
Ничтожества земли.
* * *
Согреваюсь опять я
У белого стылого полымя,
Правым боком припав
К продувному
Судьбы пустырю.
И поет мне метелица
Голосом дикого голубя.
И с улыбкой замерзшей-
Не помню уж сколько,
Стою.
Через снежное поле
Теплее ловлю колыбельную.
И хочу, чтоб так длилось,
И ветру шепчу:
«Я дойду...»
И зеленой звездою
Снежинка
В ладонь мою белую
Опустилась, как с елки,
В опухшем голодном году.
* * *
Вот так и было. Тягомотно. Тошно.
Таков мой путь к Парнасу,
Вот таков:
Цинготный. Голодранный. Беспортошный.
Сквозь золотую россыпь
Тумаков.
Не снится мне:
Без роздыха, без брода
Барахтаюсь, Отчизна, наяву.
Клейменный сын
Казненного народа
Жив!
С кляпом в горле
Жив. Еще живу.
65
* * *
………………….
… Не добит, не дострелян,
Железом каленым не выжжен,
И на серость плюю - как плевал,
Но бескровно, смеясь.
И той частью, где сердце,
К Отчизне - уж некуда ближе.
Жизнью битые, гнутые -
Все мы страны сыновья.
Нам шаманили в двадцать
И в сорок:
«Надейтесь. Однажды...»
Никакого однажды.
Мы мчимся, подобно лучу!
Поддержи меня, Родина,
Не лишай меня мужества жажды:
Дострадать, досказать,
Догореть без остатка хочу.
И другим я не стану.
Не желаю средь гнуси и лени
Бить локтями в лицо
И в восторге вопить:
«Все равны!»
Вон они рвутся в зал
Для духовного всеоскопленья.
Раздувается зал,
Достигая масштабов страны.
Мне б себя отыскать.
Отыскать бы себя мне... Поверьте!
От глупцов-погонял
Я, как рикша, под мыслью влачусь:
Не в чужой похвале
Наша сущность и наше бессмертье -
В нас, в живых,
В нас самих,
В естестве наших мыслей и чувств.
Я кричу в летаргию эпохи
И в оцепенелость округи:
Мы - родня на Земле.
И Земля нам на время дана.
На Голгофу идущих
Беру я душой на поруки.
Жизнь - одна.
И Любовь.
Кровь - одна.
И Свобода - одна.
В этом трепетном мире,
По сути своей не жестоком,
Осеняю признаньем
Травинки, пичужек, зверье.
Всех живущих прошу,
66
На все три стороны от востока:
Защитите Любовь!
Иль распните меня за нее.
Не добит, не дострелян,
Железом каленым не выжжен,
И на серость плюю –
Как плевал.
Но бескровно, смеясь.
И той частью, где сердце,
К Отчизне – уж некуда ближе.
Жизнью битые, гнутые –
Все мы страны сыновья.
Океаны молчанья
Мчат безмолвия долгого волны.
Для того и живу,
Сквозь глумления чащу дерусь,
Что без этих вот строчек
История будет неполной -
Как без «Мертвого дома»,
Как без Гоголя странного
Русь...
Пятилеток снега,
Как странички тетрадей в косую,
Мрак листает над тундрой,
Вглядитесь, вглядитесь вокруг -
Там вон дети войны,
Сиротище страны голосует
За «счастливое детство»
Культями обрубленных рук.
(Из поэмы «Агония триумфа»
1993 г.)
67
![]()
СУДЬБЫ МОЕЙ ПОЛЕ
После выхода сборника
«Предвестный свет» Миша подсчитал, что
если разделить гонорар на 12 месяцев, то
примерно с год, снизив собственные
потребности до минимума, он сможет
поддерживать семью без ежедневной
отработки на фабрике. Уволился и
перешел на работу, о которой давно
мечтал - грузчиком в Вологодский филиал
Северо-Западного книжного издательства.
Небольшая зарплата грузчика плюс
пай от гонорара… Далее возможна
книжка в Москве и опять как-нибудь
перекантуемся. Однако с Москвой
оказалось не просто. Конечно, мы
мечтали о публикациях в гремевших тогда
журналах «Но-вый мир», «Знамя»,
«Дружба народов»... Помню
удивительный совет знатоков: «Стихи
должны быть отпечатаны на хорошей
бумаге и без поправок. Иначе и
рассматривать не станут».
При всей курьезности такого требования в нем есть рациональное зерно. Это особенно
стало заметно в девяностые годы, когда печатные издания наводнили грамматические и
стилистические ошибки, совершенно исчезла редактура, а уж как по радио и телевидению
стали выражаться... Полное неуважение к русскому языку.
Ну, достать хорошую бумагу и с нескольких попыток отпечатать текст согласно тре-
бованиям оказалось не самым сложным. Однако наши пухлые бандероли продолжали воз-
вращаться с завидной настойчивостью. Хотя и качество стихов, вроде бы, не хуже, и те-
мы приемлемы …
Однажды Кожинов сказал Мише:
- Твоя судьба - журнал «Наш современник» и издательство «Современник». В другие
лучше не суйся.
(Интересно, что журнал «Молодая гвардия», который для многих считался созвуч-
ным «Нашему современнику», не назывался никогда).
Это можно было понимать так, что между журналами шла внутренняя распря, и уже
своим пребыванием в Вологде, встав под «кожиновское крыло», мы примкнули к опреде-
ленному лагерю. Ни за что не напечатают у противников, и наоборот.
Творческой личности раздел вообще чужд. Но для Михаила это имело реальные пос-
ледствия: в Вологде он оказался в определенной степени «свой среди чужих, чужой среди
своих».
В восьмидесятые годы процесс еще не зашел глубоко, значительных авторов печата-
ли везде, и широкая публика (в том числе мы) литературного политиканства не понима-
ли. Как не вспомнить, что сатирический роман В. Астафьева «Печальный детектив» был
впервые опубликован в «Нашем современнике»! Рядом с публикацией Михаила в этом
журнале в 1990 году - «Красное колесо» А. Солженицына. Почетное соседство!
68
Издательство «Современник» приняло рукопись к рассмотрению. Несмотря на бла-
