— Я же сказал: разные бывают большевики. Иные — да, не будут, а иные — те, кто по глупости да необразованности их идеями увлекся — они много на пользу России сделать смогут. Их надобно лишь направить в верную сторону.
— А кто направлять-то будет?
— Мы. Я тут недавно одного большевика, из тех, о которых вы подумали, расстрелять приказал. А прочим — объяснил за что. И вот прочие — они, хотя на мой приказ и обиделись, но согласились, что поступил я верно, и служить мне продолжают исправно. Неверно сказал: России служить продолжают, грабить ее не позволяя разным чехам и колчакам.
— Да уж, вы тут в чем-то и правы. Верховный и других Россию грабить не мешает, и сам… Вы представляете: он на девку свою непотребную из казны даже более двадцати тысяч золотом потратил! Офицерскую честь замарать не побрезговал!
— Ой, какие ужасы вы мне рассказываете! Колчак просто подарил чехам три миллиона золотом. Не подарил, конечно, а заплатил…
— Насколько мне известно, Верховный продал американцам и японцам золота на сто девяносто миллионов, закупив на эти деньги разных припасов для армии… которые вы, между прочим, и… забирали. А про три миллиона чехам я ничего не знаю. А вам-то откуда сие известно?
— Тут мои люди вагон один остановили, в котором этот фельдшер голоштанный во Владивосток ехал. Этот фельдшер-самозванец документы предоставил о том, что полста ящиков с золотом получены от Колчака якобы на законных основаниях…
— И что вы?
— Чеха убили, конечно, золото забрали: у меня, знаете ли, тоже есть потребности в закупках за границей. Но это мелочь: у Колчака все союзнички один другого краше: каков поп, таков и приход. Тут барон Унгерн решил, что ему тоже деньги нужны, и забрал золотой эшелон, который японцам золото вез. На сорок миллионов рублей золота! Которое этот… верховный японцам отправил!
— Вы рассказываете очень интересные вещи.
— Казну грабить — дело последнее. В том числе и для барона этого остзейского: пришлось его на кол посадить.
— А говорите, что я вам ужасы рассказываю, — сморщился Николай Андреевич.
— Считайте, что мы с вами квиты. А теперь скажу предложение мое. Красные, то есть нынешние руководители большевиков, в большинстве своем тоже хуже зверей. И так как они скоро победят, то наверняка поубивают многие тысячи офицеров. Поубивают, если их пленят, а я предлагаю иное. Я говорил, что чин ношу обер-бергмейстера?
— Да.
— По просьбе Императора разведывал я земли забайкальские… и монгольские, много интересного нашел. Но мне одному столько не поднять, а посему вам предлагаю: собирайте русских офицеров, кто честь свою не замарал… и только таких, это далее очень важным окажется. Пусть они солдат с собой берут, добровольцев одних. Я… мои буряты эту русскую армию доведут до Урги, и русский солдат, как и всегда, оградит от захватчиков и спасет от смерти лютой тамошних бурят, монголов и прочих киргизов. Земли эти объявите отдельной страной, китайцев прогоните как можно дольше — и заживете пока неплохо, сами себе хозяевами будете.
— Что значит «пока»?
— Я сказал «пока неплохо». А потом будет и вовсе хорошо. Денег у меня, конечно, не столько, сколько Верховный наворовал, но армии этой я дам и оружия в достатке, и припасов воинских…
— Интересное предложение, и, вы правы, чести ущерба не наносящее. Думаю, из пришедшей со мной роты три четвертых с вашим предложением согласятся… но успеют ли прочие офицеры сюда дойти?
— Вот тут мне ваша помощь и нужна будет. Войско-то у меня есть, но там лишь мужики, стрелять научившиеся, но науке воинской не обученные. Дайте мне офицеров из вашей роты, человек двадцать, думаю, хватит. Они будут командовать моими батальонами — и всю губернию Забайкальскую от захватчиков очистят. На дороге железной народ уже выдрессирован, отряды куда надо в срок привезут — а всего-то и надо, что три станции забрать и разъездов с десяток. А как большевики до Иркутска дойдут, я им объясню: если желают и дальше идти, то всех офицеров и солдат, что с ними служили, сначала отпустить беспрепятственно.
— Ну вы и фантазер! Думаете, что большевики согласятся?
— А куда они денутся-то? Конечно, среди них идиотов хватает… но давайте хотя бы попробуем.
— Офицерам моим вы это сами все скажете?
— Если вы за них ручаетесь…
— Безусловно.
— Ну, пойдемте поговорим с ними…
Авантюра, если уж говорить откровенно, Николая Павловича в Забайкальской губернии закончилась ошеломляющим успехом. В известной степени успех этот объяснялся приказом полковника Морроу, по которому американские части на железной дороге отрядам «забайкальских партизан» взятию станций и разъездов вообще не препятствовали. Не препятствовали, но и потерь не малейших не понесли, да и в службе их особых изменений не случилось. Ну, вместо чехов теперь стояли рядом русские отряды — и что?
Наступление Красной армии шло тоже вполне успешно. Настолько успешно, что еще до Рождества Красная армия вошла в Иркутск. Захватив в процессе наступления остановленный в Нижнеудинске по приказу француза Мориса Жанена «золотой поезд». Вообще-то французы с англичанами намеревались его себе забрать, перевезя золото под охраной чехов во Владивосток — но «не сложилось», красные слишком уж быстро наступали…
Пятая армия Советов встретилась с отрядами Николая Павловиче немного не доходя до Слюдянки: его отряды под руководством бывших царских офицеров «успели первыми». На этом красные движение вперед приостановили: в Слюдянке стояли вроде и свои, советские — но они дальше никого пускать не собирались. Приехавшему в Слюдянку командиру пятой армии Матиясевичу охраняющие станцию американцы ситуацию слегка прояснили:
— Русский командующий велел вам здесь подождать, у него важное собрание какое-то. Сейчас, секундочку, — американец достал бумажку и прочитал по буквам: — курултай. Он сказал, что когда этот курултай закончится, он сам сюда приедет и все объяснит…
Михаил Степанович было дернулся что-то объяснить американцу, но встретивший его вместе с янки и хорошо ему знакомый товарищ Кузнецов добавил:
— Николай Павлович — первый секретарь Забайкальского губкома партии большевиков, вам действительно лучше его подождать: он сказал, что вернется сразу после Нового года.
Секретарем губкома Николай Павлович стал в конце ноября. После очередной перебранки с Иваном Алексеевичем он предложил:
— Слушай, товарищ Кузнецов, я думаю, что мы всяко одно дело делаем. Так что записывай ты и меня к себе в большевики.
— Это зачем? — удивился Иван Алексеевич.
— А затем, что все вы, большевики, кого я знаю, неучи обыкновенные — а это очень плохо. И я вас учить всякому полезному буду. А чтобы учеба шла на пользу, ученики должны учителю верить — ну а как вы, большевики, будете верить дворянину? А большевику-то больше у вас доверия будет, так?
— Ну… да.
— Значит, я считаю себя уже большевиком. И ты считаешь, согласен?
— Согласен.
— А раз согласен, то давай проведем партийные выборы.
— А это-то зачем?
— Ума вкладывать должен старший младшим, хотя бы по должности старший. Вот мы меня и выберем старшим в твоей партии. Как так у вас старший называется?
Николай Павлович не знал пословицы о том, что если безобразия неизбежны, то требуется их возглавить. Но решил действовать именно таким образом: ведь было уже очевидно, что красные скоро белых разобьют — а приносить стране пользу и оберегать Россию от врагов невозможно, находясь в оппозиции или тем более в изгнании. Ну а занимая довольно высокий пост в советской партийной иерархии — почему бы и нет? Ну а то, что программа большевиков была ему вообще пока неизвестна — это его в принципе не волновало, у него своя «программа», основанная на присяге, имелась. И вот если эту программу сделать программой этой непонятной партии…
Вообще-то курултай еще в конце лета созвал Дамдинцэрэн, ноён табангутов. Заручившись поддержкой нескольких других ноёнов, а когда отряды из перешедших к Николаю Павловичу казаков начали очень активно приводить к порядку и китайцев на сопредельной территории, к мероприятию присоединились и несколько нойонов монгольских. Что несколько курултай задержало — зато на курултай собрались почти все бурятские и монгольские овоги (то есть племена).
