Закрыв за собой дверь на защелку, Ефим Валерьевич уставился в зеркало и стал внимательно изучать хорошо знакомое ему лицо. Чем, интересно, оно уж такое невыразительное? Лицо как лицо. Не красавец, конечно, не Ален Делон, но и ничего страшного. Ну, уши слегка оттопыренные, ну, нос чересчур мясистый, глаза, пожалуй, чуть близковато посажены, подбородок какой-то расплывчатый, но в принципе-то все нормально, бывает куда хуже. Каких только уродов сейчас не увидишь в качестве ведущих!
Любопытно, между прочим, что за рожа у самого Живолуба. Скорей всего, морда кирпичом, как у всех этих начальничков. Главное, ведь все шло хорошо, и уже через Женьку договорились даже, сколько Ефим Валерьевич отстегнет, и вдруг такая осечка.
Теперь вряд ли это можно изменить. Раз уже прозвучало, что рожа невыразительная, то переубедить невозможно, это Ефим Валерьевич хорошо понимал. Как ни старайся, но обязательно кто-нибудь подобный идиотизм повторит, и все тут же с ним согласятся, так что дело тухлое.
Нет, надо пробовать по новой, с другим каналом. Подготовить все более тщательно. Хотя, конечно, никакой гарантии нету, что и там какой-нибудь мудак не ляпнет, что рожа невыразительная.
И какой, спрашивается, выход?
Ефим Валерьевич глубоко задумался. Контраст — вот что нужно, внезапно осенило его. Если бы, скажем, рядом с ним сидел какой-нибудь кретин с действительно тупой харей, то он, Курочкин, на его фоне показался бы сверхвыразительным.
Вообще-то, это, пожалуй, не такая уж и глупая затея. Надо завести себе дебила и ходить с ним на всякие важные встречи, переговоры и все такое прочее. Вот, мол, мой племянник или, там, сосед, я его не мог оставить, вы уж извините.
Причем дебилу и говорить при этом ничего не надо, просто пусть сидит рядом, глаза таращит, и все, вполне достаточно.
Ефим Валерьевич оживился. А что, интересная мысль! Что-то в этом, безусловно, есть. Причем не так уж недостижимо. Договориться с Харкевичем, он главврач тринадцатой психбольницы, чтобы дал ему какого-нибудь тихого дебила напрокат, и дело в шляпе. Харкевич понятливый, долго объяснять ему не надо, что-нибудь придумает.
Точно, надо завтра же ему позвонить, не откладывать в долгий ящик. Дебил для переговоров — это определенно очень свежая, продуктивная идея! Она обязательно сработает.
В приподнятом настроении Ефим Валерьевич вышел из ванной.
В глаза ему бросилась супруга, сжимавшая в руках роскошный букет, обернутый в тонкую розовую бумагу. Она положила букет на кухонный стол и, достав с полки голубую керамическую вазу, стала наливать туда воду.
— Это чего это? — поинтересовался Ефим Валерьевич, кивая в сторону стола.
— Ты же видишь, букет, — сдержанно отвечала супруга.
— Я вижу, что букет! — раздраженно заявил Ефим Валерьевич. — Я спрашиваю — откуда?
— Клиент подарил. Больше ж некому, — язвительно проквакала Людмила Борисовна. — От кого еще дождешься?
— Что еще за клиент? — спросил Ефим Валерьевич, привычно пропуская мимо ушей недвусмысленный намек.
— Ну, он не совсем клиент, он — муж клиентки, — нехотя пояснила жена. — Я ей свадебное платье сшила.
Она расчихвостила букет, зачем-то расправила и аккуратно сложила розовую оберточную бумагу, потом разместила цветы в вазе и, переваливаясь с ноги на ногу, гордо заковыляла с этой идиотской вазой в комнату.
Ефим Валерьевич, с трудом подавляя раздражение, наблюдал за ритмичными колыханиями ее внушительного зада.
— Жаба! — думал он. — Она — жаба! Самая что ни на есть! Хорошо бы ей подарить букет и посадить туда жабу. В самую середку. Она, допустим, нюхнет, а там — глаза. В смысле, жабьи. Глядят прямо на нее. Ну, она, понятное дело, в крик — что это? что это? А я так спокойно — разве ты не узнаешь? Это твой портрет, дорогая!
Ефим Валерьевич криво усмехнулся, живо представляя себе возникшую в его воображении сцену. Вид покрасневшей от возмущения и оттого почему-то еще сильнее напоминавшей жабу супруги доставил ему истинное удовольствие. Ефим Валерьевич даже хмыкнул, не сдержавшись, после чего с непонятно откуда взявшимся удовлетворением вернулся к своим занятиям.
Ему предстояло выбрать самые интересные из десятков криминальных событий, произошедших в Москве за последние сутки, и бегло описать их в присущем ему несколько саркастическом стиле, который с удовольствием воспринимался читателями «Вечерней Москвы».
18. Свидание
И опять Бирюлево опустело, замерло, застыло в темном холоде. Снова все пространство района заполнила густая ночь.
Как только настала полночь, Никита Бабахин выключил телевизор и встал с кресла. Был он полностью одет и лицом выражал крайнюю сосредоточенность.
Пожалуй, только покусывание нижней губы да постоянно одолевавший его мучительный зуд выдавали необычайное волнение, в котором находился Никита. Ну и еще, конечно, глаза сияли от важности происходящего, а точнее, от предвкушения.
Никита Бабахин отправлялся на первое в своей жизни свидание.
Он вышел из квартиры и нажал кнопку вызова. Спящий лифт тут же отозвался, ожил, заворчал громко, чересчур громко.
Откуда-то сверху со скрежетом спустилась кабина. Никита еще раз куснул губу и нетерпеливо вошел внутрь. Двери закрылись.
Никита прижался спиной к стенке, поелозил немного. Стало чуть легче, хотя все равно чесалось отчаянно.
Улица встретила его сырым, несколько пугающим безмолвием. Только шумный ветер по-прежнему нарушал мрачноватый покой. Как всегда, неожиданно налетел, плюнул холодной мокрой пылью ему в лицо, сбросил капюшон куртки.
Никита поежился, вернул капюшон обратно на голову и быстро зашагал знакомой дорогой. Завернув за угол, он неожиданно замедлил шаг.
Прямо посередине улицы, невзирая на пронизывающий ветер, чуть наклонив голову, шла девочка в розовой куртке. Поравнявшись с Никитой, она тоже приостановилась и повернулась к нему как бы в ожидании встречного движения с его стороны.
Никита еще сильнее, чем обычно, чуть ли не до крови, укусил нижнюю губу и быстро пошел вперед, стараясь не замечать упорно смотрящей на него девочки. Только каких-то проблемных детей ему не хватало!
Он так готовился к этому свиданию и не собирался сейчас ни на что отвлекаться, не хотел, чтобы хоть что-то повлияло на его взволнованное состояние, на ту торжественность, которую он чувствовал у себя внутри.
Девочка-Смерть внимательно проводила взглядом странного, суетливого мужика. Неодобрительно покачала головой. Нормальные люди не шляются по улицам в такое время.
Привычным жестом она вытерла без конца ползущие из носа сопли. Порылась в кармане куртки, вынула пластинку жевательной резинки. Грязными пальцами сорвала обертку и сунула жвачку в рот.
Потом энергично заработала челюстями и только после этого пошла дальше.
Пройдя несколько десятков метров, Никита оглянулся.
Маленькая фигурка еще некоторое время маячила в конце улицы, а потом скрылась за поворотом.
Никита вздохнул и зашагал еще быстрее.
Спустя двадцать минут он был уже у цели. Ворота, само собой, оказались закрыты, но Никита просунул руку в щель, легко откинул щеколду и, соблюдая предельную осторожность, проскользнул на территорию зверинца.
И тут же, оглядевшись, разом успокоился, перестал почесываться, кусать губу. Будто ступил на какую-то другую землю и неведомая, нежданная благодать сошла на него.
Вокруг царила непривычная тишина. Все было погружено в глубокий сон. Спали животные, спал сторож, храп которого явственно доносился из ближайшего к воротам вагончика.
Впрочем, Никита не сомневался, что кое-кто здесь все-таки бодрствовал.
Он знал, чувствовал это всей душой и теперь подсознательно замедлял шаг, оттягивал встречу.
Старался даже не глядеть в угол, где находилась та самая клетка.
Проходя мимо площадки молодняка, Никита неожиданно остановился. Затем перегнулся, открыл запертую изнутри калитку и шагнул внутрь загончика. И тотчас же в ноги ему ткнулось что-то теплое и мягкое.
Никита взглянул, присел. Желтыми глазами на него доверчиво смотрела маленькая беленькая козочка, совсем еще козленок.
— Бе-е-е! — сказала она.
Никита испуганно схватил ее на руки, прижал к себе, погладил.
— Тс-с-с-с! — шептал он. — Тихо ты!
Слава богу, зверинец не проснулся. Впрочем, Никита тут же уловил какое-то движение в той клетке. И почти сразу оттуда донесся до него рокочущий, настойчивый, призывный звук.
Никита возликовал. Не зря он стремился сюда, не зря пришел посреди ночи. Его ждали здесь, его нетерпеливо звали!
Он поставил козленка на землю и, тут же забыв о нем, заспешил на зов, даже не прикрыв за собой калитку.
Медведь стоял на задних лапах у самой решетки, просунув черный влажный нос между железных прутьев. Никита подошел как можно ближе, радостно кивнул мохнатому гиганту.
