Собственно, и саму лестницу, да и все вокруг он воспринимал теперь как свое, родное. С умилением поглядывал на висевшие по стенам фотографии и афиши.
Скоро, очень скоро здесь будет красоваться афиша и с его именем! Сейчас окончательно все решится, и жизнь его потечет, нет, понесется по совсем другому руслу.
Сегодня он, Кирилл, станет полноправным членом этого славного сообщества талантливых, творческих людей, безоглядно посвятивших себя искусству.
Поднявшись на четвертый этаж, Кирилл увидел, что по коридору навстречу ему бесшумно двигается директор театра Роберт Константинович Меркун.
— Здрасьте! — любезно поздоровался Кирилл.
— Приветствую! — негромко откликнулся директор и, как показалось Кириллу, несколько удивленно взглянул на него сквозь очки.
Но однако больше ничего говорить не стал, на редкость беззвучно открыл массивную дверь своего кабинета и несколько поспешно скрылся за ней.
Кирилл в некотором недоумении проследовал дальше, дошел до кабинета Воробчука, остановился, постучал, приоткрыл дверь.
Помощник художественного руководителя сидел на своем рабочем месте, карандашом делал какие-то отметки в лежавшей перед ним рукописи.
«ПЬЕСА!» — с восторгом догадался Кирилл.
Завидев его, Семен Игоревич приветственно махнул рукой с карандашом, взглянул на часы, удовлетворенно кивнул.
— Пришли? — уточнил он.
— Ну да, — несколько смешался Кирилл.
— Хорошо, — одобрил Воробчук. — Эльвира Константиновна вас ждет. — И, предупреждая движение Кирилла в сторону кабинета худрука, добавил: — У вас еще одиннадцать минут. Она сейчас смотрит первое действие. Посидите там, в приемной, подождите. Да, вот еще что… — он снова, как и в прошлый раз, таинственно понизил голос, — советую вам во время интервью держаться спокойно, уверенно, но без, знаете ли, этакой расхлябанности. Эльвира Константиновна терпеть этого не может.
— Какого интервью? — не понял Кирилл.
— Интервью перед приемом на работу, — уже громким, официальным голосом ответил Семен Игоревич и со значением завертел карандаш между пальцами.
Кирилл в нерешительности ждал.
— Ну все, вам пора! Идите, счастливчик! — неожиданно прошептал завтруппой и одновременно подбадривающе подмигнул. И тут же снова перешел на официальный тон: — Потом загляните ко мне, мы кое-что уточним.
— Ага, — не сразу ответил Кирилл, слегка обалдевший от этих быстрых перепадов, — обязательно. — И, уже закрывая дверь, спохватился: — Спасибо вам.
В приемной художественного руководителя царила благоговейная тишина, нарушаемая только чрезмерно громким тиканьем стоящих в углу старинных часов. За столом восседала непонятного возраста крупногабаритная секретарша, над головой у которой висела большая, яркими красками исполненная картина. Эльвира Константиновна, на сей раз не в синем, а в малиновом костюме, сидела за режиссерским столиком, простирая перед собой руку на манер Медного всадника. Жест этот был обращен к стоявшим в живописных позах, одетым в костюмы девятнадцатого века актерам.
— Это Эльвира Константиновна восстанавливает «Живой труп», — любезно заметила секретарша, поймав заинтересованный взгляд посетителя. — А вы, наверное, Латынин?
— Ага, — кивнул Кирилл.
— А я Василиса Трофимовна, референт Эльвиры Константиновны.
Слово «референт» при этом она произнесла через «э» оборотное, так что получилось немного необычно — «рэферент».
— Очень приятно, Кирилл, — в свою очередь представился он.
— Эльвира Константиновна сейчас поднимется. Она просила вас подождать в кабинете.
При этих словах «рэферент» выдвинула правый ящик стола, достала оттуда ключ, поднялась со стула и проследовала к запертой двери в конце приемной. Отперев дверь, за которой оказалась еще одна, она открыла и ее, после чего пригласительным жестом предложила Кириллу войти внутрь.
Он не без робости переступил заветный порог.
Кабинет художественного руководителя поражал своими размерами и яркими красками. Пол был покрыт мягким персидским ковром ядовитой желто-зеленой расцветки. На стенах висели бесчисленные дипломы, вымпелы советских времен и опять же фотографии, запечатлевшие Эльвиру Константиновну в разные торжественные моменты ее безудержной творческой жизни.
В левой части кабинета находился длинный, лакированный, очевидно предназначавшийся для деловых заседаний, стол. В правой стояли шкафы, сквозь стеклянные створки которых Кирилл разглядел многопредметный хрустальный сервиз, а также большой набор блестящей от позолоты хохломы. Еще на полках, умело размещенные между сервизом и хохломой, стояли книги, развернутые таким образом, что можно было увидеть дарственные надписи с размашистыми подписями, явно принадлежащими авторам данных произведений.
Центральное место занимал огромных размеров письменный темно-коричневый стол, над которым традиционно висел портрет хозяйки, на этот раз в лиловом костюме с белым воротником. Напротив стола размещались обитый красным бархатом диван на толстых ножках и два таких же монументальных кресла. И на кресле, и на диване удобно расположились белоснежные игрушечные зайцы. Целая заячья семья — от большого, полутораметрового зайца, одетого почему-то в оранжевый жилет, до более мелких, в локоть ростом.
Слегка ошеломленный увиденным, Кирилл с особым интересом воззрился на этих зайцев. Тем временем Василиса Трофимовна, в руках которой неизвестно откуда появилась тряпка, сноровисто протерла длинный стол, который и без того блестел чистотой. Затем отодвинула один из бесчисленных стульев, стоявших около него, и предложила Кириллу присесть.
Кирилл поблагодарил и деликатно уселся на краешек, оказавшись, таким образом, спиной как к зайцам, так и ко всему кабинету.
— Вам водички принести? — любезно предложила «рэферент».
В принципе водичка бы не помешала. Но с другой стороны, вот-вот может войти Рогова, и мысль о том, что она застанет его в тот самый момент, когда он будет прихлебывать воду, слегка смутила Кирилла, так что он счел за лучшее отказаться, для чего пришлось сильно повернуть голову.
Вообще все это было как-то неловко.
— Ну как хотите, тогда посидите, подождите, — сказала Василиса Трофимовна, оказавшаяся в этот момент уже в другом конце кабинета.
Она походя провела тряпкой по ручкам кресел и дивана и с достоинством удалилась, оставив Кирилла наедине с зайцами.
Однако расслабиться ему не удалось. Очень скоро напряженным слухом он уловил приближающиеся к двери шаги и услышал громкий, властный голос Эльвиры Константиновны, явно за что-то отчитывающей «рэферента». Потом дверь распахнулась, и появилась сама хозяйка кабинета.
Кирилл поспешно вскочил.
— Здравствуйте, — волнуясь, произнес он.
— Добрый вечер! — поздоровалась в ответ народная артистка, четко артикулируя гласные звуки. — Да вы садитесь, что вы встали? — При этом она указала на занятый зайцами диван.
Кирилл замешкался, пытаясь решить, присесть ли ему на краешек, не тревожа при этом зайцев, или все же попытаться осторожно сдвинуть их в сторону.
— Зайцев пересадите в кресло, — увидев его замешательство, пришла на помощь Рогова. — Потом перед уходом вернете обратно.
Кирилл с пониманием кивнул и послушно выполнил указание, стараясь разместить зайцев в кресле таким образом, чтобы они ненароком не завалились на бок. Не без усилий, но это ему удалось.
Тем временем Эльвира Константиновна уселась на свое место и нажала на кнопку селектора.
— Сенечка, организуй нам чайку! — распорядилась она. — И пирожные не забудь! Как я люблю. Ассорти. — После чего повернулась к Кириллу и, внимательно оглядев его, доверительно сообщила: — Вот раздумываю над новой постановкой. То, чего еще никто никогда не делал. Хочу на драматической сцене поставить «Войну и мир». Полностью, весь роман. Вот так вот. Это будет серьезный удар по кое-кому! — И она выразительно скосила глаза к потолку, как бы намекая на кого-то из сильных мира сего. — Согласен? — спросила она, неожиданно переходя на «ты».
— Конечно, — закивал Кирилл, на самом деле не совсем разобравший, по кому будет нанесен удар и в чем именно он будет состоять.
— Да, только так, — словно утверждаясь в своем решении, повторила Эльвира Константиновна. — Весь роман полностью. Все четыре тома. С эпилогом. Что скажешь?
— Здорово! — выдохнул придавленный грандиозностью замысла Кирилл.
— Но конечно же буквально эту вещь ставить нельзя! — тут же, словно забыв о нем, продолжила размышлять вслух Рогова, глядя куда-то мимо, в пространство. Голос ее внезапно изменился. Теперь он звучал как-то по особому, как показалось Кириллу, возвышенно и прекрасно. — В моем театре я в принципе отказалась от буквального прочтения. Надо идти к зрителю только через образы, метафоры. Литературу нельзя объяснять, так же как и музыку. Она — живая душа. Здесь все дело в состоянии, в атмосфэре…
