Осталось лишь обдумать, каким именно образом.
Димка не заметил, как пришел домой, и первым делом принялся готовить еду — на самом деле голод он почувствовал с некоторых пор адский.
А дело тут не в матушке природе, подумалось ему за чисткой картошки. Дело в какой-то божественной природе времени. Время словно посмеялось над ними с Колей. Это не они с ним поиграли, а оно с ними обоими. И еще не раз сыграет злую шутку.
Начистив картошки, Кукарский умеючи настрогал кирпичики и накормил опасно шипящую на плите промасленную сковороду. Затем достал сало из морозилки, тоже построгал, и с предвкушением облизнулся.
Обед удался на славу. Валяясь на диване с потяжелевшим животом, Дима нашел в мобильнике Герасименко и позвонил. Отключился, когда надоела бесконечная череда длинных гудков. Странно, трубку не берет. Спит, что ли?
Однако вечером Коля оказался вообще недоступен. Похерив надежду нынче поговорить с сотоварищем, Дмитрий включил телевизор и снова стал проверять на различных каналах, не поменялось ли чего.
Но пластинки играли старые.
Так и уснул с телевизором — ближе к полуночи.
А утром поехал на работу, на маршрутке. «Приору» должны были вернуть в понедельник после обеда, то есть сегодня. В маршрутке люди толпились и мешались друг другу — в основном, злые и не выспавшиеся.
Димке захотелось пофилософствовать.
Интересно, как люди за тридцать лет могли измениться настолько, спросил он себя? Неужели достаточно было перевернуть все с ног на голову, чтобы они очерствели, поглупели и полюбили деньги? Неужели пресловутый переход к гребаному капитализму сломал их, сделал какими-то далекими друг от друга обывателями с недобрыми выражениями на лицах?
Там, в Советском Союзе, еще позавчера ему хотелось кричать: люди! Готовьтесь! Впереди вас ждут тяжелые испытания! И выйдите вы из них не самым лучшим образом.
Но прохожие там были так беззаботны, так просты и довольны жизнью, что казалось, ему лишь сниться сон.
И вдруг Димка додумался, в чем суть. Русский человек — ленивая и терпеливая скотина, всегда плыл по течению. Все периоды истории. И вот, наконец, приплыл черт знает куда. Лишь отдельные личности пытались его вразумить — но эти личности были по истине гениями. А тираны гнобили гениев, остальных же подталкивали в нужное русло.
Кончился век тиранов, никто не подтолкнул, и страна стала катиться сама по себе. И прикатилась сюда, вот теперь имеем то, что есть.
На работе Кукарского ждали одни разочарования. Началось опять как в сказке: пойди туда, не знаю куда, сделай то, не знаю что. Кукарский до обеда мотался по объектам, проклиная товарно-денежные отношения.
Около одиннадцати позвонил Коля.
— Привет, как дела?
— Пока не родила, — зло съязвил Димка. — Я тебе вчера дозвониться не мог.
— А, извини, хлопотал со всякой рухлядью. Раздобыл почти задаром два фотика Зенита начала восьмидесятых. Завтра махнем снова в СССР, сплавлю за две сотни деревянных. Ты как, сможешь назавтра отпроситься с работы.
— Попробую, — задумчиво протянул Кукарский. — А ты не боишься опять соваться в Совок?
Дима самодовольно улыбнулся своей случайной тавтологии.
— Боюсь. Но у меня есть новый план.
— Ну, Колян, ты как всегда в своем репертуаре!
— Ага. Ладно, давай сегодня вечером подтягивайся ко мне, обсудим детали, согласен?
— Окей.
— Да, и не забудь вот что: пошарься у себя дома. Возьми все, что осталось советского — купюры, книжки какие ценные, ну, в смысле, из мировой литературы, чтоб тамошним библиофилам сплавить. Или, может, пластинки виниловые, хотя бы с Пугачихой. Короче, сам разберешься. Только внимательно смотри на дату производства!
— Ладно-ладно, справлюсь, не дурак.
На этом разговор был окончен. 'Два Зенита' — несколько раз пробормотал себе под нос Димка, хмыкнул и постучал пальцами по столу.
Выбивание отгула на завтра Дмитрий не стал откладывать в дальний ящик. Помявшись на месте пару минут, Кукарский пошел к начальнице.
Директрису за глаза звали Шахиней, просто потому что фамилия у нее была Шахова. Пока Димка шел к ней по коридорам офиса, поглядывая на мелькающих коллег, в голове опять закрутились глобальные мысли.
Его в очередной раз побеспокоило вот что: почему другим все равно, что у них нет свободы? Неужели они не понимают, как замучен и зажат каждый из них? Тяжелейшая зависимость от денег заставляет людей добровольно загонять себя в клетки офиса. Но в этих клетках вместо решеток жесткие правила.
Правило первое. Ты подчиняешься противному и своенравному начальнику (редко когда попадается добрый). На работе ты его раб. Что он скажет, то и делаешь. Но разве может в двадцать первом веке, веке торжества демократии и гаджетов, разве может один человек всецело подчиняться другому? Это же анахронизм какой-то, полнейшая несправедливость! Поэтому всегда, когда ты идешь на ковер в предчувствии директорской грозы, помни — вы с ним одной крови, он такой же человек, он равен тебе, а не выше. Во вселенском масштабе мы все равны. А уволишься, вообще пошлешь его на хуй!
Правило второе. Ты глубоко зависим от квартирного вопроса. Либо ты соришься с родителями перед сном и поутру, либо выкладываешь солидную часть зарплаты каждый месяц за бетонную коробку, в которой даже не разбежишься, либо тебе в чем-то повезло (получил наследство, субсидию, выиграл в телепередаче джек-пот).
Правило третье вытекает прямо из первого. Ты не можешь жить в свое удовольствие, по крайней мере, сорок часов в неделю. Законных сорок часов жизни в неделю ты отдаешь другим людям. За то, чтобы остальное время пожить в свое удовольствие.
Вот такой главный парадокс часто изумлял Димку. Получался замкнутый круг.
Когда Димка подошел к аквариуму — стеклянному кабинету Шахини — хозяйка оказалась на месте. И поскольку дверь была приоткрыта, он ступил на порог, бросив типичное: 'Можно, Александра Степанна?' Та кивнула.
— У меня пока все по плану, щас после обеда отлучусь по объектам, так что не теряйте, — для начала оптимистично доложился Димка, чтобы создать задел для просительной части.
Шахиня, грузная женщина со складками бегемота на талии, приподнялась с кресла и поправила цветок на подоконнике.
— Молодец, давай действуй, — бодро сказала она, села и вперила пронзительный взгляд больших серых глаз.
В принципе, на внешность она была вполне приятна, если не считать стрижки под мальчика и грубого рисунка скул.
— У тебя все? — спокойно добавила Шахиня, усевшись обратно в кресло.
— Да-да. Только у меня проблемы дома, можно завтра мне день взять? Я в среду отработаю подольше и сегодня.
— Целый день? — слегка нахмурилась Шахиня. — Ну смотри, главное, чтоб к вечеру среды у меня лежал твой отчет о соответствии магазинов новой маркетинговой политике.
— Хорошо, я сделаю, — с облегчением кивнул Кукарский (отчет был почти готов).
— Все, спасибо, — бросила Шахиня и уткнулась в бумаги.
Дмитрий покинул ее аквариум.
В голове прокрутилось следующее. Частенько брошенное напоследок 'спасибо' или 'удачи' звучит как 'все, ты свободен, можешь идти, ты мне больше не нужен, я уже взял от тебя все, что хотел' или 'я уже высказал тебе все, что наболело и больше не хочу с тобой разговаривать'.
Вернувшись к себе, он принялся собираться на обед и за машиной. Настроение приподнялось. Ему уже казалось, что впереди его ждет только хорошее. По крайней мере, на самую ближайшую перспективу в день-два.
Май 2013 года, Коля Герасименко, а затем Коля и Дима
Когда Николай звонил Кукарскому и договаривался насчет нового путешествия во времени, под майским солнцем он приближался к своему подъезду. Рука держала телефон около уха, а на локте раскачивался пакет с двумя фотоаппаратами. Два «Зенита Е» ему удалось приобрести по сходной цене, один через сайт «Авито» за шестьсот рублей, второй — у знакомого дедули-алкаша за триста рублей. Всего девятьсот современных рублей — сущая мелочь.
Коля и вправду рассчитывал выручить за них в унылом Союзе не меньше сотни тамошних рублей. Ведь в Совке один новый Зенит стоил почти целую зарплату. А тамошние деньги требовались на карманные расходы там. Причем, теперь в расчете на двух человек. Короче говоря, если здесь Коля потратил в сущности копейки, то в прошлом должен был заработать гораздо больше.
Отключив телефон после разговора, Герасименко огляделся по сторонам. Мимо дефилировали красивые девицы в коротких юбочках и, казалось, улыбались Кольке. «Блин, Люба, как же там моя Люба?» — подумалось ему, и сердце тихонько сжалось.
«Долго, видать, она того мента держала, что он так и не присоединился к кагэбэшнику Кирычу! А то бы от двоих я точно не ушел. Ай молодец, Любка! Ну ничего, завтра найду ее, все объясню, она поймет, любит ведь, очень любит!»
