Сам хозяин лежал на тахте, а вокруг него — и на тахте, и на подоконнике, и на придвинутом стуле — валялись десятки книжек и брошюр, и, судя по расстегнутому вороту гимнастерки и ночным туфлям, Иван Николаевич был всерьез увлечен чтением.
— Долго, брат, пропадал, — добродушно упрекнул он Виктора, не вставая ему навстречу. — Чаю хочешь?
— Судите сами, Иван Николаевич, — пожаловался тот. — Вокруг небольшого дела навертели столько…
Питомец Пронина чуть ли не с тринадцати лет, Виктор прежде говорил с ним на «ты», но выросши и начав работать под руководством Пронина, обязанный по службе обращаться к нему на «вы», Виктор невольно усвоил эту манеру обращения, — так теперь всегда они и разговаривали друг с другом: Пронин на «ты», а Виктор на «вы».
— Слышал-слышал о твоих подвигах, — остановил его Иван Николаевич. — Даром что на диване лежу, а о твоих похождениях осведомлен. Ты мне лучше скажи, какие насекомые паразитируют на домашней птице?
Виктор наклонился к разбросанным повсюду брошюркам. «Птицеводство», «Промышленное птицеводство», «Устройство инкубаторов», «Куры и уход за ними», «Уход за домашней птицей», «Куриные глисты и борьба с ними» — прочел он названия нескольких книжек.
— Агаша, чаю! — весело закричал Иван Николаевич и хитро прищурился. — А известно ли тебе, Виктор Петрович, чем отличаются плимутроки от род-айландов? Какая температура поддерживается в инкубаторах? Чем надо кормить вылупившихся цыплят?
Агаша внесла стаканы с чаем, и хотя Пронин собирался отпраздновать десятилетний юбилей пребывания Агаши на служебном посту и знал всю ее подноготную, он никогда не говорил в ее присутствии о делах. Агаша знала об этом и давно уже перестала обижаться за это на хозяина. Она расставила на столе варенье, печенье, закуски, вопросительно взглянула на Пронина и не без колебаний достала коньяк, — она так и не могла понять — работает Пронин, сидя все эти дни дома, или отдыхает, а Пронин, любитель коньяка, во время работы не позволял себе прикоснуться к рюмке.
Агаша вышла. Пронин придвинул к Виктору стакан с чаем.
— Налить? — спросил Виктор, берясь за бутылку.
— Себе, — сказал Пронин. — Мы непьющие. — Он достал из письменного стола стопку ученических тетрадок и положил их перед Виктором. — Любуйся.
— Ничего не понимаю, — с досадой сказал Виктор, перелистав тетрадки. — Куры, куры, куриные сердца, куриные желудки. Зачем это вам понадобилось?
— Вся разница в том, — наставительно объяснил Пронин, — что обычно любой гражданин, для того чтобы стать в какой-либо отрасли специалистом, должен проучиться года три-четыре, а то и больше, а чекист должен уметь стать специалистом в неделю… Конечно, — усмехнулся Пронин, — такому недельному врачу я бы не посоветовал браться за лечение людей, но в обществе других врачей он должен вести себя так, чтобы те не могли заподозрить в нем сапожника.
— Значит…
— В течение недели я намерен стать сносным орнитологом.
Виктор задумчиво помешивал ложечкой в стакане… В продолжение двух десятков лет он не переставал удивляться работоспособности и прилежанию этого человека, не учившегося ни в одном учебном заведении. Надо было обладать способностью Пронина, чтобы за короткий срок так ознакомиться с изучаемым предметом, чтобы потом вызывать специалистов на споры и подчас выходить из этих споров победителем.
— Так какие же это куры заставили вас заняться орнитологией, если это не секрет? — спросил Виктор.
— Для тебя не секрет, тем более что тебе придется помочь мне разобраться во всей этой куриной истории, — сказал Пронин. — Не знаю, известно тебе или неизвестно, но неподалеку от… — он назвал один из городов Центральной России, — находится крупный птицеводческий совхоз. Были там, конечно, и недостатки, и пробелы в работе, но в общем числился он на хорошем счету. И вдруг громадное стадо кур погибает в течение нескольких часов. Злокачественная куриная холера! В чем дело, отчего, откуда — никто не знает. Установили карантин, изолировали заразный птичник и как будто локализовали опасность. Проходит неделя, и вдруг опять та же история: другого стада кур как не бывало. Проходит еще неделя, все спокойно, и вдруг опять какая-то невидимая рука опустошает птичник. Куриная холера, говорят специалисты. Но откуда? Откуда, черт побери! Управление птицеводством отнеслось к этому довольно спокойно — ничего не поделаешь, эпидемия, торговли, мол, без усушки не бывает. Ну а мы подумали-подумали, да и решили, что не мешает этим делом заинтересоваться. Сейчас бактериологи производят много опытов в поисках средств для борьбы с эпидемиями. Но ведь наши враги могут заняться и экспериментами обратного порядка? Одним словом, профилактика не помешает. Поэтому в совхоз выедет еще один обследователь…
— И этот обследователь…
— Сидит, как видишь, перед тобой.
— Да, чем только нашему брату не приходится заниматься… — Виктор вздохнул. — Когда думаете двинуться?
Иван Николаевич взглянул на книжки.
— Вот дочитаю… Дня через три, пожалуй.
— Ну а что придется делать мне? — спросил Виктор и кивнул на брошюрки. — Тоже читать все это?
— А ты не огорчайся так, — Пронин усмехнулся. — Я, знаешь, даже увлекся…
Но тут беседу их прервала Агаша.
— Иван Николаевич, спрашивают вас, — сказала она, входя в комнату. — Пакет со службы. Говорят, срочный…
Пронин вышел в переднюю, расписался в получении пакета и вернулся обратно. Он не спеша распечатал конверт, вытряхнул на скатерть телеграфный бланк, прочел бумажку. Брови его сдвинулись, глаза потемнели, и он медленно протянул листок Виктору. Это была телеграмма из совхоза. Текст ее был краток: «Вчера умерла признаках отравления мышьяком птичница совхоза Царева начато следствие».
— Да… — задумчиво протянул Иван Николаевич, не глядя больше на свои книжки. — Не придется, видно, дочитывать мне эту беллетристику. Выеду в совхоз сегодня.
2
Пронин вышел из поезда. На перроне было солнечно и пустынно. Приземистое кирпичное здание станции утопало в зелени. Начальник станции, стоявший в конце платформы, быстро проводил поезд, и не успел еще поезд скрыться за поворотом, как Пронин услышал попискивание каких-то пичужек, шелест листвы, производимый слабым летним ветерком, и прерывистые хриплые выкрики петуха, должно быть, нечаянно вспугнутого, и сразу ощутил, что находится в деревне. Он прошел через станционную залу. Там было прохладно и скучно. Несколько женщин сидели на деревянных скамьях и, прикорнув друг к другу, сонно ожидали прихода местного поезда. Пронин вышел на вымощенную площадь. Четыре повозки стояли возле забора. Разнузданные лошади, привязанные к изгороди, лениво жевали сено, охапками положенное прямо на землю. Возчики собрались у крайней повозки и попыхивали папиросками.
— Здравствуйте, товарищи, — сказал Пронин, подходя к ним. — Попутчика мне не найдется?
— А вы откуда? — спросил его низенький паренек, с любопытством рассматривая приезжего.
Пронин и на самом деле выглядел необычно возле этой побуревшей станции и пыльных телег. В добротном костюме, мягкой фетровой шляпе, с перекинутым через руку пальто, особенно бросающимся в глаза благодаря вывороченной наружу блестящей шелковой подкладке, с небольшим чемоданом в другой руке, он казался здесь чуть ли не иностранцем.
— А я из Москвы… — сказал Пронин. — Мне — в птицеводческий совхоз, знаете?
И так как ему никто ничего не ответил, он добавил:
— Совхозов-то тут у вас вообще много?
— Совхозов-то? — переспросил все тот же низенький паренек. — Есть тут совхозы… — И замолчал, так и не договорив фразы.
— А вы, собственно, туда зачем? — спросил пожилой крестьянин с рыжей бородкой.
— А я из Москвы, — повторил Пронин. — Обследовать. Я заплачу, конечно, — добавил он поспешно. — В обиде не останетесь.
— Да ведь там карантин, — сказал паренек.
— Не слышали? — спросил другой паренек, повыше, с лиловым мундштуком в зубах. — Или по этому самому делу и едете?
— По этому самому и еду. — Пронин усмехнулся. — Так как же?
— Вы, что же, врач будете? — спросил крестьянин с рыжей бородкой.
— Да, — признался Пронин. — Вроде. Но везти его все дружно отказались.
— Отвезти отвезешь, а там возьмут и задержат в совхозе, — объяснил паренек с лиловым мундштуком. -Попадешь в карантин, нескоро вырвешься…
Пришлось Пронину идти в совхоз пешком. Пылила укатанная проселочная дорога, легким слоем оседала пыль на коричневые ботинки, по сторонам зеленели овсы, и Пронин напоминал дачника, случайно попавшего в поле.
Да он и на самом деле чувствовал себя легко и покойно и искренне наслаждался случайной этой прогулкой.
Когда позволяли обстоятельства, Пронин умел забывать о делах и полностью отдаваться отдыху, чтобы с еще большей энергией и ясностью снова приниматься за работу.
