– Я этот орден заслужил как никто другой, – хмыкнул военный, продолжая осмотр.
Чем торговали в еще одном отделе, который частично был завален, он понял не сразу. Забравшись под угрожающе нависшую плиту верхнего этажа, что придавила одним краем место, где находился некогда продавец, Моряк нашел чеки и ценники, по которым и понял, что здесь был отдел оружия. Не настоящего конечно. Сувенирные коллекционные копии автоматов и пулеметов. Оружие для страйкбола. Пневматическое оружие. Охотничьи ножи и всякая экипировка и амуниция. Ничего конечно не осталось. Он только обнаружил один ботинок с высоким берцем, погрызанный крысами. И черный берет без швов. У него на службе был шитый. Обычный флотский берет. Но такие, без швов, очень ценились, насколько он помнил. И он всегда хотел разжиться таким. Теперь такая возможность подвернулась. Моряк бережно поднял головной убор и отряхнул его, задумчиво разглядывая и вспоминая былые годы и свою службу. Затем отстегнул от шинели значок радиоактивности и нацепил на берет вместо кокарды. Водрузил берет на голову.
– Мой размерчик.
Пробормотав это самому себе, он вдруг заметил, что под придавленным столом что-то чернеет. Осторожно наклонившись и достав это на божий свет, Моряк увидел, что это самурайская катана. Извлекая клинок из ножен, он с удивлением обнаружил, что катана не бутафорская. Она остра как бритва и сделана из хорошей стали.
И только теперь, впервые за очень долгое время Моряк по-настоящему улыбнулся. Широко и искренне.
* * *
Жиган долго цедил эту дрянь из бутылки, ощущая приятную хмель в сознании. Клим уже давно и мрачно побрел спать. Некоторое время назад, брошенный на полу избитый Ваффен начал стонать. А потом медленно ползти к своему ящику. Жиган равнодушно, даже без злобы смотрел в окно вагона, как тот подтягивает свое тело, превратившееся в месиво, разбитыми руками. Как царапается об холодный пол станции за жизнь и ползет, отталкиваясь одной ногой и волоча вторую, сломанную. Это было любопытно. Любопытство. Вот крохотная искорка сознания в опустошенном и лишенным вдруг всяких чувств разуме. Ваффен преодолел метров двадцать. И теперь, чтобы наблюдать за ним, надо было сильно выворачивать голову налево. Шея затекла, и Жиган махнул рукой на свои наблюдения. Допил остатки пойла и снова уставился в потолок, пока глаза сами собой не закрылись.
15.
Другой бы эти следы и не заметил. Да и он. Натренированный военный профессионал, для которого умение замечать следы и читать их, было архиважным, не сразу приметил рисунок протектора. И обратил на него внимание, лишь заметив прижатую траву на газоне и сломанный кустарник. Тут бы ничего странного не было, не будь этот день одним из тех бесконечных и безымянных дней, что угрюмо текли вот уже четвертый год после всемирной ядерной катастрофы. Машину, которая могла ездить, Моряк не видел уже год. А характер следов говорил, что проехали по этой сухой уродливой траве неделю назад. Или чуть больше. Он понимал, что сейчас не она важна, а дело спасения этой бестолковой и несмышленой девчонки. Но природное чутье, на которое Моряк уже давно привык полагаться, говорило ему – надо найти и проверить. И он стал искать.
Это оказалось не просто. Машина то и дело возвращалась на асфальт, где следы терялись. Но, спасибо катастрофе, во многих местах покрытие улиц давно потрескалось, выпуская наружу обнаглевшую траву и кустарник. И кое-где было отчетливо видно – по растениям проехались колесами тяжелой машины.
Поиски показались тупиковыми, когда следы привели его к разрушенному зданию, на которое упало большое дерево с прогоревшим внутри стволом. Моряк ходил вокруг, но больше новых следов не встречал. Это было несколько странным. Но он обратил внимание на дерево. Было бы логичным, если оно упало тогда. Три года назад. Оно вспыхнуло под воздействием теплового излучения или от близлежащего пожара, который так же возник благодаря взрыву. И упало в итоге. Но осмотр показал, что все не так. Дерево прогорело давно. Но рухнуло недавно. В этом мог быть ключ к разгадке того, отчего следы обрывались именно здесь. И Моряк не ошибся.
Кто-то загнал машину в провал стены здания. Затем залез на дерево и привязал к нему толстую пеньковую веревку. Другой конец привязал к торчащей арматуре панели стены, нависшей над проломом. И туда же прицепил трос лебедки. Когда машина оказалась в укрытии, некто потянул лебедку и обрушил панель, закупорив вход. В свою очередь, падающая панель увлекла за собой дерево, которое едва стояло с пустым выгоревшим стволом. Что и говорить, этот некто замаскировал машину хорошо. Ей оказался четырехколесный бронеавтомобиль БРДМ с нарисованным на корпусе Андреевским флагом. Пробравшись через густую крону заваленного дерева, Моряк тщательно осмотрел машину снаружи, на предмет возможных ловушек и растяжек. Ничего не было. Бросилась в глаза белая грязь на подножке возле переднего левого колеса. Белый мазок обращал на себя внимание на фоне темно-зеленого корпуса и разводов брызг влажного грунта. Моряк пощупал отметину. Белая масляная краска. Очень густая, но до сих пор не высохшая. Видимо, много олифы добавлено было в краску. Она и так не склонна к скорому высыханию. А уж в такую постоянно сырую пасмурную и холодную погоду…
Моряк в очередной раз понюхал испачкавшиеся кончики пальцев, растирая в них краску. Он готов был поклясться, что уже видел совсем недавно такие следы от ботинка, увязшего где-то в белой массе. Но вот где… Однако надо теперь осмотреть внутренности бронемашины. Масса питания не включилась. Соответственно зажигание тоже не работало. Но причина оказалась проста. Аккумулятор отсоединен. Более того, и клеммы и контакты батареи обильно смазаны веретенкой, чтобы долго не подвергаться окислению. Тщательно протерев их найденной у водительского сидения ветошью, Моряк подсоединил питание. Масса включилась. Стартер заработал. Значит аккумулятор в порядке. Бак оказался почти полным. Машина полностью исправна. Хоть сейчас садись и езжай. Завалившую вход плиту он сдвинет без проблем.
* * *
– Помоги…
Жиган дернулся и вскочил на стуле, растирая сонные глаза. То, что он увидел, ввело его в ступор. В дальнем конце трапезного вагона, у самого входа, стоял Щербатый которого он не видел почти сутки и едва ли вообще рассчитывал увидеть когда-либо.
Щербатый был совершенно грязным и насквозь промокшим. На бледном лице странные красные язвины. У правого мыска лба непонятная залысина, где отсутствовали еще недавно росшие там густые каштановые волосы. Он тряс перед собой ладонями и тяжело, с хрипом, дышал.
Жиган обратил внимание, что ладони Щербатого невероятно распухли, напоминая надутые резиновые перчатки.
– Помоги, – снова простонал вернувшийся на станцию убийца скинхеда Шума. – Помоги мне…
Щербатый трясущейся ладонью коснулся своей головы, и Жиган с ужасом увидел, как прилипшие к распухшей руке грязные волосы с невероятной легкостью отслоились и остались между пальцев.
– По-мо-ги…
– Твою мать! – заорал Жиган и попятился назад. – Не подходи! Клим! Клииим!!!
Он все понял. Щербатый после своего бегства где-то угодил в очаг такой сильной радиации, что за считанные часы стал живым трупом.
– Клим! Сюда!
– Помоги… – повторял свой хрип Щербатый. Он вдруг как-то дернулся, и из его рта хлынула бело-желтая масса. Щербатый рухнул на пол вагона, и задергался в конвульсиях. А изо рта продолжала безостановочно литься рвотная масса, которая с каждой новой судорогой все больше окрашивалась в кровавый цвет.
* * *
Такие консервы он уже видел. Они ели их на станции несколько дней назад. Еще несколько упаковок флотских сухпайков. Именно таких, какие он принес на станцию, когда пришел туда на постой. Это уже интересно. Медикаменты. Бинты. Пакеты с солью. Спички. Свечи. Сухарики. Понятно. Презервативы? Именно. Две огромные упаковки. И… Порножурналы. Целая стопка. Штук сорок. Моряк нахмурился и прикрыл глаза. Он сосредоточенно думал обо всех этих вещах, что были аккуратно уложены в машине. Порножурналы. Сухпайки. Презервативы. След перепачканного в белой масляной краске ботинка… Родька…
– Черт! – Моряк прыгнул за руль машины. Сомнений никаких уже не было. Он вспомнил. БРДМ взревел двигателем и, тараня обрушенную плиту стены здания, вырвался на улицу.
* * *
– Ваффен умер, – мрачно произнес Клим, глядя на распластавшегося в луже собственной рвоты и крови Щербатого. Тот, казалось, тоже уже был мертв. Хотя нет. На вывернутой распухшей ладони иногда подергивался большой палец. За последние минут пятнадцать распухли не только ладони. Все тело Щербатого невероятно надулось. И лицо распухло настолько, что уже не было видно глаз, и рот, из которого сочилась отвратительная кровавая масса, был лишь крохотным отверстием. – Ты убил парня… Он умер…
