– Эй ты, кладбищенский директор, – обращается к Мебуришвили Шошиа, почему ты не говоришь о том, как у тебя обнаружили тридцать фальсифицированных могил, да ещё с надписями, или как ты хоронил покойника на покойнике и безбожно обирал их близких?
– Фальсифицированные могилы, дорогой мой, я держал не для себя. Зачем мне тридцать могил? Старался опять-таки для друзей, для вас старался!.. Все мы смертны… Всякое будущее становится настоящим, затем прошедшим, и это прошедшее – наше будущее… – объясняет Мебуришвили.
– Мудришь что-то, директор! Ничего я не понял! – говорит Шошиа.
– Поймешь, когда понесут тебя, окоченевшего, на кладбище и опустят в ту самую фальсифицированную могилу! – успокаивает его Мебуришвили.
– Люди! – вопит Шошиа. – На каком основании этот человек торгует фальсифицированными могилами?
– Слушай, – прерывает его Тигран, – а что это значит фальсифицированный?
– Фальсифицированный – это означает липовый. Могила есть, есть надпись: "Здесь покоится вор Тигран Гулоян, No 23041". А на самом деле могила пуста. Понимаешь?
– Получается, он живых хоронит? – беспокоится Тигран.
– Приблизительно так… Таких липовых могил у него тридцать, их он и продавал, взятки брал… – объясняет Шошиа.
– Не верьте ему! Что он понимает, – жалкий неуч! При чем тут взятка? Что вы называете взяткой? Если я в тяжелую минуту окажу человеку услугу и тот отблагодарит меня, – это, по-вашему, взятка? А сколько я уступил могил бесплатно? Вот, скажем, придет ко мне кто-нибудь из вас и попросит хорошее место для могилы, что же, отказать ему, да? – удивляется Мебуришвили.
– М-да… Страшно, дико, но гуманно! – произносит глубокомысленно Чейшвили, глядя куда-то вдаль сощуренными глазами.
– Брось, Мебуришвили! Расскажи свои сказки другим, дураков здесь нет! Повесил на шею крест и хочет прослыть святым! Гнусный, неисправимый и бессовестный взяточник – вот кто ты такой! – вмешался Чичико Гоголь. Ему нет дела до формулы Чейшвили: "Страшно, дико, но гуманно". После инцидента с Гамцемлидзе Гоголя шесть суток продержали в карцере, и с тех пор он старается быть со всеми вежливым, но скрыть свое отвращение к Мебуришвили он не в силах.
– Гоголь, не кажется ли тебе несколько неудобным, что ты, преступник, поносишь меня в присутствии людей, ни один из которых не лучше меня? Мебуришвили, хорошо помнивший, как Гоголь избил Гамцемлидзе, произнес эту тираду вежливо и сдержанно.
– Мебуришвили, может, мне встать? – угрожающе спросил Девдариани.
– Воров я не имел в виду! – быстро поправился Мебуришвили.
– Врешь! Здесь нет человека подлее тебя, Мебуришвили! – выпалил Гоголь.
– Почему так, Гоголь? Может, ты путаешь меня с кем-нибудь? – повысил голос Мебуришвили.
– Нет, не путаю! Это ты, товарищ Мебуришвили, бывший член Коммунистической партии, наживался на горе несчастных людей, торговал могилами, а теперь повесил на шею крест, сидишь с нами и втихомолку жрешь по ночам! Что, я ошибаюсь?
– Не прикидывайся простачком, Гоголь! Для меня, как и для тебя, партийный билет на определенном этапе был средством получения хлебной карточки! А что у меня висит на шее – крест или кирпич, это моё личное дело!
– Нет, не только твоё! – возразил Гоголь.
– Чье же ещё? – спросил иронически Мебуришвили.
– Хотя бы моё! – ответил Гоголь.
– Слушай, кто тебя назначил посредником между мною и партией? взорвался Мебуришвили. – Нашелся борец за идеи марксизма-ленинизма! А я, между прочим, в свое время, пока меня не погубили, был настоящим партийцем!
– Это как понять, Мебуришвили, как тебя погубили? Запретили брать взятки, да?
– Я не был рожден взяточником!
– Конечно, ты всегда был безгрешным ангелом!
– Да, да!
– Знаю! Был до того честным, что даже партийные взносы платил со всего заработка, включая взятки!
– Так же, как и ты!
– А вот и врешь, Мебуришвили! Для меня партбилет никогда не был хлебной карточкой, потому что я беспартийный! И идеи марксизма-ленинизма меня никогда не занимали! Меня беспокоит другое: ты, продавший свою партию и свой партбилет за тридцать липовых могил, что же ты способен сделать со мной, со всеми нами? Ведь продашь нас, как козлят на базаре!
Мебуришвили молчал.
– Ты погубил собственную душу, а теперь хочешь осквернить и святой крест?
– Свобода вероисповедания мне дана конституцией!
– И свобода торговать богом и совестью тоже?
Гоголь двинулся на Мебуришвили. Тот стал испуганно водить вокруг глазами, ища что-нибудь тяжелое, и, не найдя ничего более подходящего, схватил стул и занес его высоко над головой:
– Не подходи! Изувечу!
– Гоголь, отстань от него! – вмешался Девдариани.
– Не суйся, Лимон! Я ведь не лезу в ваши воровские дела! – отрезал Гоголь и, повернувшись к нам, предупредил: – Если кто сунется – убью!
– Не приближайся ко мне! – взвизгнул Мебуришвили, швырнул на пол стул и бросился к двери. Гоголь настиг его, схватил своей огромной лапой за шиворот и рывком повернул к себе:
– Достань крест!
Мебуришвили повиновался.
Гоголь положил крест себе на ладонь, с минуту глядел на него, потом спросил Мебуришвили:
– Ты слыхал про десять заповедей? Заповедей Христа!
– Здесь не духовная семинария. Гоголь! – прохрипел Мебуришвили.
– Говори! – приказал Гоголь, вскинув над головой кулак.
– Не убивай! – сказал Мебуришвили дрожащим голосом.
– Не бойся, не убью, но это – пятая заповедь. Начинай сначала!
– Не прелюбодействуй!
– Это – шестая! Говори по порядку!
– Не помню.
– А евангелий сколько, помнишь?
– Чет… Четыре. Четвероглав, – неуверенно произнес Мебуришвили.
– Правильно. Четвероглав, – сказал Гоголь и, развернувшись, закатил Мебуришвили увесистую оплеуху. – Это раз, от имени преданной тобою партии! Это – два, от имени преданного тобой бога! – Гоголь во второй раз ударил Мебуришвили и сорвал с его шеи крест. – Ты недостоин носить его! Это три, от имени покойников твоего кладбища! – От третьего удара Мебуришвили пошатнулся. – А это от меня. Получай! – Огромный кулак Гоголя опустился на голову Мебуришвили. Тот жалобно замычал и упал на колени. Гоголь положил крест рядом с ним и, подойдя к двери, постучался.
– Простите, уважаемые, – обратился он к нам, – за причиненное беспокойство, но иначе я не мог! С детства ненавижу подобных подонков! Почему я избил своего директора? Почему я, пожилой человек, заработал срок за хулиганство? Потому, что мой директор такой же подонок, как этот мерзавец!
В камеру вошел надзиратель.
– В чем дело? Кто стучал? – спросил он.
– Унеси, начальник, этого типа, а потом забирай меня, я его избил! ответил Гоголь и сам же стал помогать надзирателю.
– Произвол! – констатировал Чейшвили, когда Гоголя увели.
Гуманизм гуманизму рознь.
Помню, до моего ареста, как-то в воскресный день, я и мой приятель Нодар пешком отправились в Бетания.
По дороге повстречался нам нагулявший на отдыхе весу бесхозный осел. Он шел, беззаботно помахивая ушами.
– Нарвался бы он вместо нас на волка, помахал бы тогда ушами! сказал я, провожая осла взглядом. Нодар рассмеялся.
– Ты чего?
– Вспомнил смешную историю.
– Какую?
– А вот послушай. В прошлом году мои знакомые ребята-археологи отправились в экспедицию. По дороге купили осла. Прибыли на место, сняли с осла поклажу, раскинули палатку, устроились, и тогда выяснилось, что осел им больше не нужен.
– Что с ним делать? – спросил один.
– Отпустим! – говорит другой.
– Что вы, жалко осла! Его же волки загрызут! – вмешался третий.
– Ну, тогда оставим здесь! – посоветовал четвертый.
– А кто за ним будет ухаживать? – возразил пятый.
– В таком случае убьем его! – решил шестой.
– Чем? У нас ведь нет ружья! – спросил первый.
И вот что они придумали: привязали к ослу заряд динамита и подожгли фитиль. Осел погиб от взрыва, но зато его не терзали волчьи зубы. Страшно, дико, но гуманно…
…В тюрьме жалеют даже насекомых. А Шошиа, например, убежден, что от изобретения дуста пострадало и само человечество. Дуст истребил клопов и блох, которые высасывали у людей излишнюю и негодную кровь и тем самым способствовали регулированию кровообращения в человеческом организме. К чему привело истребление этих насекомых? Участились такие заболевания, как гипертония, атеросклероз, лейкемия, инфаркт миокарда, инсульт, стенокардия и многие другие, о которых мы пока даже не подозреваем.
– Разве прежде умирали от таких болезней? – спрашивает нас Шошиа.
Мы не знаем, что ему ответить, и поэтому молчим.
– Ну, вот, значит, я прав! – радуется Шошиа. – То же самое произошло в Китае. Истребили воробьев, и что же? Пропал урожай риса! Что, не так?
Мы молчим. Но вдруг берет слово Тигран:
– Хорошо, блохи там, воробьи, – понятно. Но вши? Какая польза от вшей?
Тут уж Шошиа умолк: он не уверен, есть ли человеку польза от вшей…
