Орели. Какая гадость! Надеюсь, вы не понимаете, Габриэль?
Габриэль. Чего?
Орели. Того, что он радуется изменам своих танцовщиц. Впрочем, по его физиономии видно, что у него их не только двенадцать.
Мусорщик. Я обладаю всеми женщинами. Деньги дают тебе всех женщин, исключая, разумеется, присутствующих. Худых получаешь за печеночный паштет, полных – за жемчуг. Несговорчивых я заворачиваю в норковую шубу, и, отбиваясь, они находят способ просунуть руки в рукава. Той, что быстро уходит от меня, я кричу вслед, что у нее будет собственный роллс-ройс, и она тотчас же переходит на мелкие шажки, ногу ставит плотно к ноге. А нога-то маленькая. Остается только сорвать плод.
Продавец. Ну и гадина!
Мусорщик. И так с любой. Ирма тоже не исключение.
Жонглер. Берегись! Ирма надавала тебе хороших пинков, когда ты был еще мусорщиком.
Мусорщик. Но проглотит меня в качестве миллиардера!
Орели. Ну и что? Вы еще колеблетесь, Габриэль? Это же циник! Вот до чего доводят деньги.
Габриэль. Да, это действительно ужасно!
Мусорщик. Вот до чего доводят деньги, но в чем вы их вините? Они же воплощенная честность. Те, у кого нет денег, но кто при этом делает дела, считаются бесчестными дельцами. А раз бесчестным называют дельца, не имеющего денег, значит, деньги не порок, но добродетель. Когда в дело вложены деньги, рабочие получают заработную плату, сырье берется доброкачественное. Возьмем, к примеру, консервное производство. Если у фирмы с самого начала есть деньги, любые банки, даже из-под тунца, которые приходится открывать ножом, годятся для вторичного использования. И фирма скупает их у мусорщиков за хорошую цену!
Орели. А нефть? С самого начала заседания суда вы избегаете говорить о нефти.
Мусорщик. Я не говорю о нефти, как не говорю об угле, хлопке и бананах. Все это принадлежит мне. А я не люблю говорить о себе. Не говорю я и о резине. Все, что я сейчас сказал об использованных консервных банках, я скажу и о старых автомобильных камерах. Если они – производство богатой фирмы, то способны послужить и в таком виде, да еще как! Спорту – купальщикам на Марне. Нации – в качестве надувных подушечек на кресла чиновников. Любви – как резина для дамского корсета. Ах, друзья мои, чтобы по-настоящему понять, что такое деньги, достаточно сравнить, как выглядит десятифранковый билет рядом с двумя пятифранковиками. Все вы со мной согласны, вы, уважаемые дамы, тоже, а если скажете нет, значит, просто морочите мне голову. Да здравствуют деньги, дорогие мои сотоварищи! Пью этот чай за их здоровье… Боже, какая гадость!
Орели. А каковы ваши планы, если вы обнаружите в Шайо нефть, которую ищете?
Мусорщик. Покупаю замок Шамбор. Он самый большой. Беру на содержание также танцовщиц Комической оперы. Так оно веселей. Сейчас лошади мои годятся только для скачек по ровной местности. Я заведу лошадей для скачек с препятствиями. У меня есть только картины, писаные на полотне; теперь накуплю картин, писаных на досках, писаных на мраморе, – оно прочней. Куплю Ирму!
Жозефина. Что это ты все время ерзаешь, Констанс?
Орели. Хочешь задать вопрос этому гнусному типу?
Констанс. Да, я хочу знать, как восстанавливают порожние консервные банки. У меня как раз две освободились.
Мусорщик. Дайте мне, я их обработаю автогеном.
Жозефина. Не вмешивайся, Констанс, дождись конца заседания. Ты исключена из числа участников процесса: обвиняемый подкупил тебя своими цветами.
Жонглер. А сам он в них ничего не смыслит, сударыня. Спросите у него название цветка, что приколот у вас к корсажу. Он не ответит.
Орели. Прекрасная мысль! Сейчас мы проверим его искренность. Подойди поближе, Сибилла.
Цветочница подходит.
Покажи ему свои цветы, один за другим. Если он хоть раз ошибется, можно считать дело законченным, не так ли?
Сибилла. Этот?
Мусорщик. Спасибо, красотка!
Цветочница. Не трогайте! Скажите, как он называется.
Жонглер. Вот именно – как?
Мусорщик. Ни за что отвечать не буду. Спрашивать у меня название цветка то же, что спрашивать у меня имя любой из моих танцовщиц. Это мои танцовщицы – вот и все. Я вдыхаю аромат цветка. Я целую танцовщицу. Моя танцовщица. Мой цветок. И плевать мне, как их называют.
Продавец шнурков. Экий подонок!
Орели. Мне кажется, судоговорение тем самым закончено, не правда ли, друзья? Он не знает названия камелии. Следовательно, деньги и впрямь главное зло мира.
Ропот, враждебный адвокату.
Будешь ставить на голосование, Жозефина?
Мусорщик. Как так закончено? Я член двухсот семейств. А для члена двухсот семейств никакое дело никогда не бывает закончено.
Жозефина. Приказываю вам замолчать. Слушание дела закончено.
Мусорщик. Для членов двухсот семейств не существует ничьих приказов. И законов тоже. Вы нас не знаете! Дюраны по ночам рыбачат со взрывчаткой. Дювали – и мужчины и женщины – летом купаются где угодно нагишом, даже в бассейнах на площади Конкорд, если им вздумается. Если автоинспектор составит на кого-либо из Малле протокол за отсутствие номерного знака на их двухместном велосипеде, инспектора увольняют, и так далее. На футбольном поле ни один вратарь не осмелится остановить кого-нибудь из Буайе. Члены двухсот семейств, сударыни, могут повернуться задом – им все равно улыбаются, их все равно целуют, словно они повернуты к вам лицом. Их целуют в зад. Не то чтобы они чванились, но задолизы сами этого требуют. Потому-то я и хочу жениться на Ирме. Она ведь тоже к ним принадлежит. Она из Ламберов. Ты еще полюбуешься на наших деток, Ирма. Их и подтирать не придется: задолизы будут тут как тут. (Хватает Ирму.)
Все прочие приближаются.
А вы все посмейте хоть пальцем меня тронуть! Узнаете, что такое ордер на арест, где остается только вписать фамилию, что такое галеры, что такое железная маска. Двести семейств – они не злые. Если на них нападают, они защищаются. Таков их девиз. К сведению укротителей и укротительниц.
Продавец шнурков. И берегись вшей!
Орели. Это шантаж?
Мусорщик. Нет. Только предупреждение.
Орели. Это шантаж. Слышишь, Жозефина?
Жозефина. И, кроме того, оскорбление суда. Закрываю заседание. Тем более что мне надо присутствовать на авеню Елисейских полей при проезде одной особы, которая никого не ждет…
Орели. Довольно, вы, зловещая личность! Если среди нас кое-кто и колебался, то ваши речи устранили все сомнения. А ты, конечно, его оправдываешь?
Констанс. Если он в добрых отношениях с семьей Малле, делай с ним что хочешь: Малле так и не ответили на извещение о бракосочетании моей тетушки Бомон.
Орели. Итак, друзья мои, вы даете мне полноту власти над всеми эксплуататорами?
Возгласы одобрения.
Я могу их разорить?
Возгласы одобрения.
Могу убрать их из жизни?
Возгласы одобрения.
Отлично. Я оправдаю оказанное мне доверие. А вам, славный мусорщик, большое спасибо. Вы были подлинно беспристрастны.
Мусорщик. Если бы я знал заранее, то в порядке подготовки принял бы рюмочку у Максима. У меня, вероятно, были всякие шероховатости.
Жозефина. Нисколько. Сходство с адвокатской речью было поразительно, а голос у вас как у Беррье, только звонче. Прекрасная будущность! Прощайте, господин мусорщик! До свидания, Орели! Убей их всех. Я провожу малютку Габриэль до моста Александра Третьего. А как ты вернешься в Пасси, Констанс?
Констанс. Пешком. По набережным. Ах, вот и ты. Ухо в крови. Дерешься? И конечно, с датскими догами? Терпеть их не могу.
Орели. Видишь, Дики оказался умнее тебя. Он вернулся. Вы проводите ее, господин мусорщик? Она все теряет по дороге. И теряет в самых неподобающих местах. Молитвенник на рынке, лифчик в церкви.
Мусорщик. Весьма польщен. Заодно захвачу консервные банки.
Певец (перебивая). Графиня, вы мне обещали… Раз уж госпожа Констанс тут…
Орели. Вы правы… Констанс!.. А вы пойте.
Констанс останавливается.
Певец. Петь?
Орели. Поскорее. Я тороплюсь.
Певец. Как прикажете, графиня… (Поет.)
«Слышишь ли ты сигнал?Адский оркестр заиграл».
(бис)
Констанс. Да это же «Прекрасная полячка»! (Поет.)
«Красотка, я с дерзкой повадкойОкруглости гладкойИ сладкой…»
Певец. Я спасен!
Жозефина (вновь появляясь на сцене и подхватывая).
