виновника нового над собою правления не могли не быть худо разположены»[108]. Булгаков счел жалобу жителей Миконоса вполне обоснованной, но что-либо изменить в создавшейся ситуации он был не в состоянии.
Налоги с указанной группы островов Архипелага шли в казну капитан-паши. Помимо этого, на островитян была наложена тяжелая повинность поставлять для турецкого флота суда вместе с командами. Как сообщал консул на Родосе Г. Турнавити, капитан-паша после начала русско-турецкой войны 1787–1791 гг. реквизировал 80 идриотских судов «для употребления на Черном море»[109].
Хотя все Киклады и Северные Спорады формально зависели от капитан-паши и платили ему налоги, но в российских консульских донесениях 1780-х годов имя его не упоминается (в то время эту должность занимал Хасан-паша Джезаирли). И это упущение не было случайным. Реальная власть в Эгейском Архипелаге принадлежала Николаосу Мавроенису, драгоману флота[110]. Имя этого высокого должностного лица неоднократно упоминается в российской дипломатической переписке. Так, в мае 1785 г. Булгаков писал о Николаосе Мавроенисе, что тот «есть первый советник, управляющий всем поведением капитан-паши»[111]. Войнович же высказывал о Николаосе Мавроенисе и его брате Димитриосе весьма отрицательное мнение, согласно которому братья Мавроенисы суть жестокие угнетатели островитян и «смертные враги российского имени». Консул также выражал сожаление, что во время Архипелагской компании 1769–1774 гг. он заступился за Димитриоса Мавроениса, которого главнокомандующий А. Г. Орлов хотел повесить[112].
Теперь перейдем к другой группе Эгейских островов – к тем, которые не входили в епархию капитан-паши. Наиболее крупными из них являлись Самос, Родос и Хиос, расположенные вблизи побережья Малой Азии. Согласно донесениям консула на Родосе Турнавити, островом управлял представитель власти, именовавшийся мюселимом[113][114]. Согласно же донесению консула на Самосе Ф. Гаттески, «ага и кади составляют его правление и являются единственными турками на всем острове»[115].
Более детальную информацию российские консульские донесения дают об административной системе Хиоса. После завоевания этого острова турками в 1566 г. он ежегодно платил фиксированную сумму в казну Османской империи, сохранив при этом свои учреждения и самоуправление. Но к концу XVIII столетия эти привилегии были в значительной степени ликвидированы. Главой администрации Хиоса (так же как и Родоса) был мюселим; он же одновременно являлся и откупщиком сбора налогов с населения. Срок властных полномочий мюселима был небольшим (один или два года), и главной его целью являлось собрать с райи как можно больше денег. Что же касается других органов управления, то, как сообщал в 1800 г. консул на Хиосе А. Бани, здесь существовали два совета: турецкий, который насчитывал 14 ага, и греческий, куда входило 40 проэстосов. Этот греческий совет принимал определенное участие в управлении островом[116].
Свои особенности в системе управления имел Крит. В 1786 г. остров делился на три провинции – Канея, Ретимно и Кандия, которыми управляли паши[117]. Паши управляли и континентальной частью Греции. Паша, заседавший в Салониках, управлял этим городом и частью Македонии. Порта часто меняла пашей в Салониках, и реальной властью являлись здесь аяны – мусульманские нотабли. В донесении консула в Салониках Мельникова от 20 февраля (3 марта) 1787 г. перечисляются эти аяны: главный аян Мустафа-бей, второй и третий аяны, соответственно, Юсуф-бей и Осман-ага[118].
Значительная часть Румелии входила в Негропонтский санджак, которым управлял паша, чья резиденция находилась в Халкисе. Мореей (Пелопоннес) также управлял паша, резиденция которого находилась в Навплии. Как и в ситуации с Архипелагом, при этом паше большую роль играл грекдрагоман, назначавшийся драгоманом Порты и зависевший от него. Особый статус в Морее принадлежал городу Патры. Он являлся вакуфом султана, который представлял доходы с него имарету[119] в Константинополе. Мютеселлим (управляющий имаретом) за определенную фиксированную плату отдал город двум грекам – Бензелло Руссосу и Роди Канакарису, а те, в свою очередь, избрали воеводой турка Юсуф-агу. Этот триумвират и застал в Патрах, по своем прибытии в город в августе 1785 г., российский консул Христофор Комнин. То, что городом управляли единоверцы, для жителей отнюдь не было каким-либо благом. Они, как писал Комнин, «в течение четырех лет управляли городом, как будто он являлся их собственностью. На протяжении этого времени налоги назначались произвольно. И они так хорошо приняли свои меры, что никто не осмеливался публично жаловаться, и они располагали имуществом жителей по своему произволу. Народ стонал под этим гнетом и искал только случая, для того чтобы сбросить эту тиранию». Триумвиры пытались избавиться от русского консула, присутствие которого казалось им опасным. Но Комнин принял свои контрмеры: он сумел получить поддержку архиепископа и некоторых видных горожан. На собрании в его доме жители высказали пожелание, чтобы отныне каждый квартал избирал своего депутата и они все вместе управляли бы городом. В результате триумвиры утратили свое влияние, а Юсуф-ага был смещен[120].
Находившиеся на Ионических островах российские консулы внимательно отслеживали также и ситуацию в материковой Греции, особенно в Эпире и Пелопоннесе. Объектом их особого внимания была Мани – горная область на юге Пелопоннеса, на протяжении веков сохранявшая свою фактическую независимость. В 1770 г. Мани стала основным очагом большого антитурецкого восстания, охватившего полуостров. После этого Порта предприняла усилия для усмирения непокорных горцев. В 1779 г., в результате похода капитан-паши Хасана Джезаирли в Морею, Порте удалось усилить свой контроль над этим горным краем. Джанет-бей, правитель Мани, отстраненный капитан-пашой от власти и нашедший убежище на Ионическом острове Занте (Закинф), в 1785 г. представил Л. Бенаки, генеральному консулу России на Корфу, записку о положении его родины в это время. Оно характеризовалось усилением зависимости Мани от султанской власти. По словам бывшего правителя, «Мани находится под управлением капитан-паши, который делает все, что он хочет». Общее состояние горного края Джанет-бей характеризовал следующим образом: «Деревень в Мани имеется 70, домов семь тысяч, взрослых мужчин десять тысяч, всего душ 32 тысячи… Купцы прибывают сюда из многих мест, но до настоящего времени – иностранцы, а не местные жители. Сейчас же, после прекращения войны между великими государями, появились здесь немногие пелопоннесцы – соседи, занимающиеся небольшой торговлей»[121].
Попытки влиятельных турок, а иногда и греков, помешать появлению в их местах российских консулов, в которых они видели препятствие для своих бесчинств и произвола в отношении бесправного населения, наблюдались в ряде районов Греции. Характерна в этом отношении реакция турецкой знати центрального города Негропонта Халкиса на прибытие в их город российского консула П. Креваты в июле 1786 г. Как уже говорилось, российский консул (как и английский, и французский консулы в османских владениях) имел два официальных документа, исходивших от султана и определявших юридические
