Не подвел, удивилась Валя. Побежали к вагону, поезд трогался. Запрыгнули на ходу. Дверь лязгнула вслед. Возражая, закрылась, отрезая пути отступления. Немец стиснул ее в объятьях в тамбуре. Облапил. Не потому, что от чувств. Сам боялся. Он никому не сказал про дополнительного путешественника. Его запросто могли выкинуть вместе с трофеем. Начальство самовольства не позволяло. Он, рядовой офицер чуть выше среднего, должен заранее все согласовывать. Не согласовал. Рисковал. Не зря.
Где он дома найдет такую красавицу? А здесь уже вот готовая фрау. По его представлениям он староват создавать семейство. Но чем черт не шутит! Их немецкий мог так шутить. Валентина ему подвернулась сама. Молодая, резво напросившаяся. Согласился. Сейчас ей нужно, пока не пересекут границу, сидеть отдельно в нижнем дровяном ящике под полом вагона. Валентина согласилась. Все лучше, чем быть повешенной или растерзанной своими же станичниками. Они собирались ее растерзать. Знала точно. Особенно мать той, которую для устрашения отец сбросил в шахту. Голос шахты продолжал звучать в ее голове по ночам.
Немец укутал ее шинелью, открыл крышку люка, спустил, можно сказать, запихал. Поместилась. В таком состоянии, скрюченная и замерзшая, она должна была ехать целые сутки, может, больше. Поезд шел почти без остановок, по захваченным немцами и освобожденным частично территориям. Немцы кучками выходили на остановках за пропитанием и водой.
Валентина, наконец, успокоилась. Убаюкалась.
— Места мало, зато жива. Не замерзну, — думала Валентина. Свернувшись калачиком, заснула.
Видела тот же самый навязчивый сон.
Мимо полицейского участка, связанная одной веревкой, сопровождаемая отчаянным лаем собак, через станицу тащилась группка людей. Молодой парень впереди гордо, несмотря на состояние, держал голову. За ним в связке красивая девушка из старшего класса. Любка. Отчаянная красавица, сотрудничающая якобы с немцами. Они ей верили. Напрасно. Она всех их дурила сверкающими очами, танцами вечером под губную гармошку в местном клубе. Напрасно верили. Любка всех их долго держала в напряжении: вроде вот рядом, а не достать.
Валентина видела во сне повторяющуюся сцену. Группка молодых людей в сопровождении немцев. Отец впереди, держа за веревку связанных, тащил их в ад. Проходит мимо их дома. Подходит к штольне. По одному ребята исчезают в шахте. Вой, лай, отчаянье набатом звучали в ее голове.
— Уезжаю. От этого всего. Должно закончиться.
Она проснулась, сразу не поняв, где находится. Ноги и шею свело, не повернуться. Некуда. Прислушавшись к мерному стуку колес, поняла. Она в немецком поезде, мчавшем ее на Запад из страшной, морозной, бестолковой, непокоренной России.
Должно закончиться. Валентина затихла, успокоилась мыслью, что удалось вырваться. Могло быть значительно хуже. Станичники при первой же возможности начали бы мстить.
Любкин чемоданчик.
Снаружи тихо. Она прислушалась, шевеля затекшими конечностями. Никого. Попробовала открыть дверь ящика, в котором просидела целую вечность. Дверь поддалась. Потихоньку начала просовывать руку, разминая затекшие от неподвижности пальцы. За руку никто не схватил. Можно вылезать дальше. Просунула голову. Осмотрелась. Вагон пуст. Никого.
Где ее немец? Где вообще люди? Где она? Вылезла. Посмотрела осторожно, все еще прячась, в окно. Состав стоял на запасном пути. Светило солнце. От яркого непривычного света Валентина зажмурилась. Потерла лоб и виски ладошкой. Тело пришло в чувство. Ноги отошли, почувствовала, как по затекшим от долгого сидения в ящике жилкам весело побежала кровь. Молодость допускает такие нагрузки. Жива, похоже, здорова. Издалека доносились звуки, скрежет металла о рельсы. Вдалеке переговаривались рабочие. По-немецки. Прорвалась. По разговору поняла, она в Германии. Что делать дальше, пока не знала. Сам факт чудного освобождения радовал, набатом стучал в голове.
Прорвалась.
Прорвалась.
Прорвалась.
Оглядевшись, прикидывая, куда можно податься, задумалась. Вариантов не так много. Одна, молодая, с акцентом говорящая девушка в стране оккупантов. Выбор есть. Не за тем же вывел ее Бог из ненавистной родины. России.
Ненавидели эту страну в ее семье все — было за что. До революции их клан — один из ведущих, зажиточные середняки, в одночасье превратились в нищих. Отобрали все, раскулачили. Деда сослали в Сибирь. Отец, обозленный на коммунистов, сразу воспринял немцев освободителями. Пошел в полицаи. Все развалилось с победой Красной армии. Весь клан.
Что делать?
Что делать?
Что делать?
Выглядела она довольно прилично. Батюшка их хорошо одевал. Отбирая добро у станичников, приносил после сбросов в шахту. Сообразил по ходу. Перед казнью стал раздевать жертвы, бросать голыми. Чего пропадать добру-то? Валентина щеголяла в красивых сатиновых отобранных платьях. Радовал чемоданчик с помадой и всякими артистическими штучками, конфискованный отцом при задержании. Она знала, чей это чемоданчик.
Любку знали буквально все. Немцам она устраивала концерты. На безрыбье и рак рыба, говорили немцы, собираясь вечерами в местном клубе, слегка переделанном из прибежища, когда-то коммунистов, в почти сносный немецкий кнайп. Любка наряжалась по-европейски. Откуда она брала материю, кто ей шил такие фасоны — для всех оставалось загадкой. На сцену она выходила царицей. Глаз не отвесть. Томно закатывая глаза, Любка затягивала про бубенцы. Потом плавно переходила к «Ой, да не вечер», потом «Очи черные». Под конец немцы уже не могли встать с места. В один из вечеров Любка принесла и подмешала, каким-то образом, всем без исключения, клофелин. Пока немцы, громко храпя и посапывая со свистом, находились в забытьи, они с Олегом в офицерском планшете нашли план наступления немцев. Много полезного они нашли в тот вечер. Немцы ничего не заметили. Просто особенно много полегло их в следующем сражении.
Любку наградили за заслуги перед Родиной медалью. Взять награду с собой из штаба не удалось. Опасно. Там повесила, покрутилась перед командиром и ребятами. Порадовала их и себя. Потом сняла, отдала обратно на сохранение, до лучших времен Она твердо верила, что они скоро наступят. Ничего не боялась просто до отчаяния. Приближала буквально Победу собой. Мир вывалился в войну. Самую страшную из до сих пор бывших. Мистическую. Непонятную. Особенная загадка заключалась в том, что невысокий тщедушный человек с челкой наперекосяк и смешными усиками решил покорить весь мир и почти покорил, если бы русский Дух, таких, как Любка и Олег, не восстал, воспротивившись такому повороту истории, буквально отстояв мир собой.
Всем назло, почти исчезающие в пространстве, такие люди смогли каким-то невероятным образом остановить до зубов вооруженную армию своей верой, руками, головами, телами закрывая собой амбразуры, ложась под танки, взрывая захватчиков по-партизански. Идея простая. Отстоять мир.
Валя в их число не входила. Наблюдала. Ей нравилось все, что делала Любка. Она бегала на ее концерты, подглядывая за действом в щель в стене клуба. Внутрь ее никто никогда не пустил. О концертах она узнавала заранее от отца. Тот в пьяном угаре делился с матерью. Та с осуждением слушала. Чертыхалась наглости. Шипела. Валя радовалась каждой встрече с Любкой через стенную щель. Сама не понимая, что с ней делается. От возбуждения щеки горели, сердце замирало при каждом аккорде. Голос Любки имел почти запредельный диапазон звучания, странно действующий на нее. Валя не могла оторваться, сама не понимая почему. Наверное, это была первая и последняя в ее жизни настоящая любовь.
Платья отобранные, концертные сидели особенно ладно, немножко обвисая на груди. Их еще не было, не наросли. В остальном, в одежде с чужого плеча Валя была чудо как хороша. Ночами, когда все спали, дом затихал, она доставала чемоданчик, зажигала свечи. Ее фигура в отсвете на стене плавала, извиваясь в пространстве согласно огоньку пламени задуваемой сквозняком свечи.
Фильдеперсовые чулки — их отец получил от немцев в подарок, держались резинками. Таких еще не водилось в станице. Валя дернула за резинки, перетянувшие до боли тонкие, почти детские Валины ноги. Чулки чесались синяками. Жива.
«Кости целы, мясо нарастет», — говорила бабушка. Голова тоже. Может двигаться, соображать. Что-то придумает. Она всегда выходила из положения, раньше в России. Выйдет и здесь. Находился добрый кто-то рядом. Спасал.
Одернула смятое платье. Сорвав колосок, пососала в основании. Надергала еще. Благо почти лето. Трава не выгорела. Пережевав, наслаждаясь соком молодых побегов, почистила остатками колосков зубы. Приосанилась.
Спаслась — подумала с удовольствием Валя.
Новая жизнь за бугром началась.
Германия
Поезд дошел до границы Германии с Польшей, где их остановили русские, как она потом поняла. Красная Армия, наступлением катясь по Европе, стремительно набирала обороты, увеличивая свою силу с каждым освобожденным городом. Их встречали слезами радости. Свобода, принесенная русскими войсками, осознавалась с трудом. Города как будто оттаивали, жители, замороченные оккупацией, сначала даже не верили, что им разрешалось свободно выходить на улицу, громко кричать, причитая со слезами на глазах. Бросались с цветами к танкам освободителей. Обнимали русских солдат.
